Отрок. Все восемь книг

«Ну слава богу, кажется, начали ориентироваться!»

Мишка огляделся. Ратник Арсений добыл где-то копье и, стоя на носовом помосте (назвать это полубаком у Мишки не повернулся бы язык), бил ляхов, до которых мог дотянуться, как рыбу острогой. Глеб и вовсе изображал нечто цирковое – лежа животом на краю кормового помоста, свесился вниз и шуровал мечом под помостом, как повариха половником в котле.

– Петька, присмотри за десятником Глебом, как бы его…

– Слушаюсь, господин сотник!

– Серька, отойди в сторонку и попробуй заглянуть под помост. Кто там Глебу не дается?

– Слушаюсь!..

Краем глаза Мишка уловил какое-то движение на поверхности воды – обогнув корму, к правому борту ляшской ладьи скользнули два насада.

«Ой, блин! Если еще и эти сюда залезут, тут вообще как в консервной банке будет…»

Мишка ошибся – никто из огневцев на ляшскую ладью влезть не успел, наоборот, пленники (мелькнул среди них, кажется, и один лях) начали валиться за борт. То ли их толчея выдавила, то ли по собственной инициативе подались из кровавой каши, но огневцы конечно же ожидали чего угодно, но только не того, что им на головы начнут сыпаться пленники со связанными руками.

«Что-то это все совершенно не похоже на киношные абордажные бои, больше напоминает неудачные действия полиции по разгону уличной демонстрации, когда зажатой в угол толпе некуда деться, а полицейские, нарушив строй, смешались с демонстрантами. Похоже, что, кроме Егора, опыт ладейных боев есть очень у немногих».

Тем не менее ратнинцы справлялись со своим делом вполне успешно. Только приглядевшись и уловив некий ритм, вроде бы беспорядочного движения человеческих тел, Мишка понял, что не все так просто. Часть лесовиков действительно металась в панике или шарахалась от размахивающих оружием воинов, но часть, хоть и со связанными руками, умудрялась помогать ратнинцам, толкая ляхов, подкатываясь им под ноги и вообще всячески мешая. А много ли в рукопашном бою нужно? На полсекунды промедлил, вовремя не уклонился или не отшагнул, и все – ты труп. Тем более что ратнинцы превосходили противника и экипировкой и в большинстве случаев воинской выучкой. Лишь немногие из ляхов были способны на равных схватиться с ратнинцами… хотя, может быть, такое впечатление складывалось из-за того, что ляхам мешали дреговичи. Во всяком случае, какого-то осмысленно-организованного сопротивления ляхи оказать не смогли, и схватка сразу рассыпалась на отдельные поединки.

Вот ратник Аким щитом притиснул ляху руку с оружием к куче мешков и его самого придавил спиной к той же куче, а лях перехватил левой рукой правую руку ратнинца. Некоторое время они борются, а потом Аким бьет козырьком «журавлевского» шлема ляха в лицо. На том нет шлема, только кольчужный капюшон с оплечьем, лицо не защищено, и козырек проламывает ляху переносицу. Ратник Григорий, раненный в ногу, валится боком на скамью для гребцов, потом проваливается дальше – между скамьями, лях заносит меч для смертельного удара, но его толкает плечом дрегович. Лях сшибает дреговича с ног ударом щита, но и сам сгибается и жутко кричит – Григорий умудрился достать его клинком в пах. Крик обрывается после второго выпада Григория. Ратник Савелий, с окровавленными мечом и рукой до самого плеча, вымахивает на кучу поклажи, рубит сверху ляха, но тот ловко прикрывается щитом и, в свою очередь, пытается подсечь ноги Савелия. Ратнинец подпрыгивает, пропуская летящее железо под собой, но мешки и свертки расползаются, и Савелий падает, оказываясь во власти противника. Лях замахивается, и в этот миг ему в висок ударяет самострельный болт так, что левый глаз выскакивает из глазницы и повисает на красной жилке. Еще один лях отпрыгивает от копья Арсения, но сзади кто-то из пленников подкатывается ему под ноги, он падает, и его тут же принимаются топтать ногами. Лях, потеряв секиру, умудряется достать нож и тыкает им в пленников, а Арсений, метнув копье, пришпиливает ляха к сланям [46] . Никита Свистун попеременно лупит завалившегося на скамью ляха то краем щита, то рукоятью меча, словно тесто месит. Сзади к нему кидается лях, но падает на спину Никиты уже мертвым, получив от опричников сразу два болта. Никита разворачивается и рубит уже мертвого ляха, а тот, которого он охаживал щитом и рукоятью оружия, лежит неподвижно, жутко скаля зубы сквозь разорванную щеку…

46

Слани – настил на днище ладьи или лодки для удобства ходьбы (ст. – слав.).

«Толчея, понизу не ударить – раны все больше в голову, в лицо… ребятам кошмары ночью…»

– Господин сотник, задание выполнено! – радостно известил Мишку Серапион. – Туда, под помост, аж трое набилось! Одного десятник Глеб уложил, а остальных я!

– Молодец!

– Рад стараться, господин…

– Петька! Стреля… не надо уже, – перебил Серапиона Мишка. – Вон ратника Никифора чуть не зарубили, но кто-то из наших успел.

– Вроде бы все уже… – с явным облегчением сообщил отрок Петр. – На лесовиках веревки режут, а ляхов не видно.

– Ну и слава богу! – Мишка обмахнулся крестом и сам на себя удивился – подобного машинального движения он раньше за собой не замечал.

Ратнинцы, действительно, уже почти завершили дело. Одни, распихивая пленных дреговичей, выбирались из толкучки, другие резали веревки на пленниках, и только двое ратников возились между скамей для гребцов, не то добивая забившегося под них ляха, не то, наоборот, пытаясь того из-под скамьи извлечь. Да еще Глеб копошился под носовым помостом, потом вылез наружу, обернулся к отрокам и заорал:

– На хрена стреляли, ослы иерихонские?! Там же раненые были!

– Ты куда смотрел, раззява? – Мишка резко развернулся к Серапиону. – Лучшему стрелку Младшей стражи другого дела нет, кроме как раненых добивать?

– Дык… кто ж знал… господин сотник… виноват…

– Уйди с глаз моих, козлодуй!

В общем-то Серапион был не так уж и виноват, и Мишка не столько разозлился, сколько в очередной раз остро ощутил, как катастрофически не хватает его ребятам не только боевого, но даже и обычного жизненного опыта. Ну, очевидно же, что Глеб не стал бы связываться в одиночку с тремя ляхами, да еще вися вниз головой, значит, с теми ляхами было что-то не так. Но Серапиону и в голову не пришло о чем-то задуматься – сотник приказал разобраться «кто там Глебу не дается?», а как еще разбираться в бою, да если у тебя в руках самострел? Только выстрелами!

Абордаж завершился полной победой. Ратники приняли брошенные отроками веревки и принялись подтягивать отошедшие друг от друга ладьи.

– Кого развязали, перелезайте на нашу ладью! – надрывал голос Егор. – Удавитесь тут, ни вздохнуть, ни повернуться.

Не тут-то было! Часть дреговичей действительно перебралась на большую ладью, удивленно глядя на босых отроков, одетых весьма скудно, но зато поголовно вооруженных самострелами. А остальные пленники… сразу в двух местах опять завертелся человеческий водоворот – кого-то били. В мах, со злобным хеканьем, в запале даже не озаботившись подобрать ляшское оружие. Ратнинцы встревать не стали – бьют, значит, знают, кого и за что. Мишка попытался рассмотреть, кого там метелят, но ничего не увидел и уже начал отворачиваться, когда все шумы покрыл противный, но знакомый голос, возопивший:

– Боярич!!! Заступись!!! Боя…

– Спиридон!!!

Мишка птицей перелетел на малую ладью, поскользнулся на залитой кровью скамье, чуть не упал, но устоял, поддержанный прыгнувшими следом отроками, и принялся пробираться к ближайшему месту избиения, щедро раздавая удары прикладом. Рядом работали прикладами отроки, но Серапион взял самострел неправильным хватом и сам себе заехал дугой по затылку. Решив, видимо, что кто-то ударил его сзади, он отмахнулся не глядя и врезал ни в чем не повинной женщине, выше его на голову и, наверно, вдвое массивнее. Та в долгу не осталась и, сопровождая свои действия энергичным речитативом, ухватила Серьку за волосы, словно непутевого мужа, явившегося домой пьяным, и принялась мотать отрока туда-сюда. Рядом кто-то громко стонал, кого-то тошнило, кто-то кого-то звал, под ногами валялось оружие и еще какие-то вещи, все это было обильно полито кровью, то здесь то там валялись трупы, порой растоптанные чуть ли не в лепешку… Вдобавок ко всему, кто-то не то открыл, не то сломал загородку, за которой под носовым настилом находилось несколько поросят и с десяток кур, вся эта живность с визгом, кудахтаньем и хлопаньем крыльями рванула наружу. Ладья быстро и уверенно превращалась из поля боя в плавучий сумасшедший дом.

Еще раз поскользнувшись в луже крови, Мишка больно ушиб обо что-то босую ногу, потом наступил прямо в распоротый живот покойника (босиком – то еще ощущеньице!) и, постепенно приходя от всего этого в бешенство, с разбегу врезался в группу дреговичей, избивавшую кого-то, не видимого за их спинами. Один из мужчин, не то отмахиваясь от Мишки, не то специально ударил тыльной стороной ладони прямо по его губам. Обидный удар, внезапная боль в разбитой губе и вкус крови во рту словно сняли последний предохранитель – Бешеный Лис рванулся наружу.

– У-р-р-рою!!!

Удар прикладом в затылок обидчику, еще один – сбоку под ребра другому дреговичу, пяткой под колено третьему… Жертва наконец попала в поле зрения, и… это оказался, судя по одежде, лях.

Не останавливаясь, Бешеный Лис пробежал прямо по телу ляха, похоже, уже мертвого или умирающего, протаранил оторопевших дреговичей и двинулся к следующему месту «экзекуции». Петька сунулся следом, но опомнившиеся мужики по-быстрому насовали ему плюх и выкинули из круга.

Следующей жертвой народного гнева оказался все-таки приказчик Спиридон, вернее, некто, жутко избитый, но обряженный в лохмотья, еще недавно бывшие пижонской голубой рубахой Спиридона.