Отрок

Отец же Михаил выглядел плохо. Видимо и его не миновала болезнь, которой переболели почти все жители Ратного, а он, наверняка, не отлеживался в постели, а ходил с температурой напутствовать умиравших, исповедовал, причащал святых тайн, потом отпевал, преодолевая собственный недуг. Постарел, ссутулился, появились седые волосы. И путь сюда, скорее всего, дался ему нелегко, не только физически, но и духовно — наверняка представлял себе с какой силой схлестнется. Но… "делай то, что должен, и будет то, что будет".

Нинея приподняла правую руку и развернула кисть ладонью в сторону отца Михаила, того снова пошатнуло, он схватился рукой за крест и что-то зашептал. Все сразу стало понятно: ни о какой атаке не могло быть и речи — отец Михаил только оборонялся. Нинея слегка подалась вперед, вперилась взглядом в священника, лицо Михаила посерело, казалось, на нем остались одни, горящие фанатическим огнем, глаза, рот приоткрылся, губы перестали шевелиться, теперь он произносил молитвы только мысленно. Сколько времени это длилось Мишка сказать не смог бы, но в какой-то момент почувствовал, что Нинея прорывается сквозь барьер священных текстов и вот-вот сомнет волю противника. Но отец Михаил не отступал. Понимал, что проигрывает, уже проиграл, однако готов был умереть, но не сдаться!

— Нинея!!! Не убивай его!!!

Мишка кричал так, как никогда в жизни. Не голосом — сам не знал чем. И так же, сам не понимая как, внес какую-то дисгармонию в незримую связь сформировавшуюся между Нинеей и отцом Михаилом. И… все кончилось. Нинея опустила руку и расслабилась, отец Михаил, словно не замечая никого вокруг, повернулся и поплелся к телеге, шаркая ногами как древний старец.

— Собирайся, он за тобой приехал!

Нинея обронила слова, шествуя (именно — шествуя) мимо Мишки, и он вдруг почувствовал себя маленьким и жалким, мелко нагадившим Великой Владычице, намеривавшейся свершить справедливую кару. Не теряя величественности осанки, Нинея пошагала к своему дому, не обратив ни малейшего внимания на то, как отшатнулась с ее пути старостиха Беляна.

"Что это было? Я же что-то такое почувствовал. Стоп, ну-ка — все по порядку. Сначала было беспокойство, передавшееся мне от Беляны, потом… потом было удивление от преображения Нинеи и сочувствие Михаилу. Потом… да! Потом было восхищение ими обоими: ее величием и его мужеством! Нет, не мужеством, он явно испугался, но не отступил. Не мужеством — самоотречением! И вот тут-то я и почувствовал… Что? Не знаю, словами не опишешь. Мощнейшее эмоциональное напряжение, восторг. Да, именно — восторг! Восторг, обращенный к ним обоим и образовавшуюся между ними связь. Это сделало меня третьим элементом образовавшейся системы и позволило вмешаться. Значит, если бы мои эмоции касались бы только кого-то одного из них, ничего бы не вышло?

Блин, знаний не хватает катастрофически… Что за связь образовалась между Нинеей и отцом Михаилом? Резонанс биополей, что-то еще? Неважно, все равно, научного названия этому, наверняка, нет. Она каким-то образом создала из двух живых систем одну, но под своим контролем, а я, сам не знаю как, подстроился и меня туда втянуло еще одной подсистемой, третьим элементом.

Но я оказался элементом деструктивным. Почему? Очень просто: раз я стал элементом системы, значит образовались связи со всеми остальными элементами. Нинея выстроила систему, в которой она была субъектом, а Михаил объектом управления. Проще говоря, она давила, а он сопротивлялся. Она насильственно внедряла в него поток управляющей информации, а он, не будучи способным этот поток пресечь, пытался его заглушить, читая молитвы.

И тут — я, со своим восторгом. Нинея Михаилом, конечно же не восхищалась, он Нинеей, разумеется, тоже. А я восхищался обоими — информационные потоки, несущие взаимоисключающую информацию, гасят друг друга, связи разрушаются, система распадается. Вот и все волшебство — никакой мистики!

Интересно, как они это восприняли? Наверно, оба — негативно. Нинее я всю малину, пардон, обосрал, а Михаила, хоть и выручил, но колдовством, в его понимании.

М- да, вот и делай после этого добро людям… Ой, что это с ним?".

Отец Михаил не дошел до телеги, ноги у него подкосились и он сел прямо на землю, сгорбившись и свесив голову. Мишка подбежал, перекинул безвольную руку монаха через плечо и попытался помочь ему встать, но сил не хватило, хотя был Отец Михаил тощ и весил, наверняка немного.

"Блин! Да когда же я вырасту! Ну не может двенадцатилетний пацан взрослого мужика кантовать, хоть и такого анахорета. А почему двенадцатилетний? Мне же в июне тринадцать исполнилось! Во, дела закрутились, даже не вспомнил!".

Мишка вдруг почувствовал, что ему кто-то помогает, и действительно, под другую руку отца Михаила подсела Беляна Веденеевна. Вдвоем кое-как дотащили квелого священника до телеги, уложили, завернув в тулуп.

— Минька, ты в дом пойдешь, или сразу поедешь?

"Ага, мадам, боитесь в одиночку к подружке возвращаться, еще возьмет, да превратит, под горячую руку, в крысу или жабу. Хе-хе, вот они — темные суеверия, атеистическая пропаганда, ау, где ты, родимая? Но вы, мадам, однако, еще та штучка: если меня, так пороть, а как сама нашкодила, так за Миньку прятаться?".

— Пойду, вещи забрать надо, поблагодарить, попрощаться.

— А не боишься?

— Меня, как раз в день именин, до беспамятства выпороли, чего мне теперь бояться?

— Прямо в именины?

— Ага!

— За что ж тебя так?

— Как за что? Для вразумления!

— Да будет тебе, за что, все-таки?

— А вот, как сейчас, за слабого вступился. Дураком был, дураком и остался, тогда выпороли, сейчас, даже и не знаю: что Нинея придумает?

— Так, может, не пойдешь?

— Сразу, сгоряча, не убила, теперь уже не убьет, а больше я ничего и не боюсь.

— Как ты ее остановил-то?

— Самому бы знать!

— Ну что, пойдем?

Тут неожиданно подал голос отец Михаил:

— Не ходи, вертеп дьявольский… душу погубишь…

— Я, отче, в этом вертепе дней двадцать, и — ничего, даже тебе, вот, помочь сумел.

— Господь помог, но не испытывай терпения Его… Ведьма зла сейчас…

Беляна влезла в разговор голосом сварливой тещи:

— Опомнился, Аника-воин, предупреждала я тебя!

— Гордыня обуяла… думал справлюсь. Грешен я, прости, сестра, усомнился в словах твоих…

Отец Михаил зашелся в долгом кашле, на губах выступила кровь.

"Господи, неужели туберкулез? ЗДЕСЬ это — приговор".

— Беляна Веденеевна, он хоть ел сегодня?

— Постился перед подвигом, хотел чистым в бой вступить…

— У тебя с собой есть, что-нибудь? Нинеиного он не возьмет.

— Есть, пойдем, я дам.

Нинея, задумавшись, сидела за столом, все такая же властная и надменная, но сквозь величие уже начали проступать привычные черты деревенской старухи.