Отроки до потопа

— А почему они не рыжие? — удивился он.

— Потому что не на картинках, — разъяснил Мишка. — Я за всю свою жизнь только двух-трех белок и видел с рыжей шерсткой.

— Почему же тогда их рыжими рисуют.

— Потому что красиво. Девчонки — тоже вон в блондинок да в рыжих перекрашиваются. Кому охота на серых мышей походить?

Это было, конечно, грустно. Даже окрас домашних хомячков показался Сереге куда более беличьим. Но говорить об этом вслух он по понятным причинам не стал. Не стоило бередить Мишкины раны.

— Ну что, испытаем? — на одной из пустующих аллеек Мишка извлек из кармана пугач. Деревянная рукоять, знакомый изгиб трубки, ударник с докторской резиной, проволочный спуск. Все было исполнено коряво, но толково. И в отличие от магазинных погремушек выглядело довольно угрожающе.

— Так грохнет — мало не покажется, — пообещал Мишка.

— Не разорвет?

— Я норму знаю, не дите малое…

Серега прикусил язык. Он-то со своей спичечной нормой явно залетел. Хорошо, зрения не лишился! Да и руку могло оторвать! Пиротехника — дело чреватое…

— Здесь отверстия, так что наблюдай. Из них пламенем полыхнет. Ночью — знаешь, какая красота!

— Зашибись… — только и мог вымолвить Серега.

Мишка взвел курок, торжественно поднял над собой пугач, и в эту секунду раскатисто ударило. Совсем с другой стороны и так мощно, что оба присели.

— Что это было? Тоже пугач? — посеревшими губами спросил Серега. Мишка помотал головой. Но стоило им выпрямиться, как громовой раскат повторился.

— Там! — Мишка прозорливо указал пальцем.

— Салют? — предположил Серега.

— Ага… Посмотрим? — сунув пугач в карман, Мишаня первый бросился вперед. Виляя меж оградками, Серега поспешил следом.

Они вышли как раз к похоронной церемонии. Перед закрытым цинковым гробом стояло отделение солдат, которые по команде сержанта передергивали автоматные затворы и выдавали в небо над собой один залп за другим. Хоронили военного. Народу было немного.

Прячась в кустах, мальчишки пронаблюдали, как отгремел последний салют, как стали опускать гроб в огромную ямину, как заголосила одна из женщин. Потом гроб стали забрасывать землей, — каждый из присутствующих подходил и бросал горсточку. Поплевав на ладони, за лопаты взялись местные могильщики.

Смотреть стало страшно, и мальчишки попятились назад. Желание пострелять из пугача как-то само собой пропало. Во всяком случае, Мишка его больше не доставал, а Серега не напоминал. Вместо пугача он неожиданно для себя спросил о другом:

— Как думаешь, Миш, мы тоже умрем?

— Не знаю… Нет, наверное. Разве что убьют на какой-нибудь войне.

— А его тоже убили?

— Если награды на подушечке, значит, наверняка. Фотку-то видел? Совсем даже не старый.

Они почти наткнулись на столик, усыпанный ворохом конфет. Здесь хватало всего — сосачек, ирисок, даже шоколадных — «Каракумов» и «Курортных». Еще минут двадцать назад от такого богатства они бы ахнули и непременно набили лакомым трофеем карманы, но сейчас к найденным сладостям парнишки не притронулись.

— А я ведь понял, — сказал Мишка. — Это они специально оставляют. Чтобы те, кто умер, не чувствовали себя одинокими. Все-таки кто-то живой рядом. Синички там, белки с сороками…

— Ага, — Серега с легкостью принял объяснение.

— А Гоша, щегол такой, тырит их. Конфеты, значит.

— Да уж… Родственники, наверное, приходят потом, а тут ничегошеньки.

— Может, морду ему набить? — предложил Мишка.

— Конечно, давай.

— Только по очереди. Первый я с ним дерусь, потом ты.

— Почему это ты первый? Сначала я, — возмутился Серега. — Если ты начнешь, мне уже фиг что останется.

Мишка самодовольно ухмыльнулся.

— Ладно. Но только уговор: дерись не в полную силу.

— Конечно. Я же понимаю.

— И еще… — Мишка на секунду споткнулся. — Знаешь, на ту могилку можно потом что-нибудь принести.

— К солдату?

— Ну да. Скинемся, купим что-нибудь и принесем…

Серега и тут не стал возражать.

Когда уже подходили к забору, на минуту задержались перед другой свежей могилой. Памятника здесь пока не было, на курганчике из цветов и венков стояло наклеенное на картон фото. Девушка. Совсем еще юная. Смотрит, улыбается, и непонятно, почему она здесь. Серега представил, как лежит юная красавица под слоем земли, как не видит ничего и не слышит, и его пробил озноб. За спиной посапывал Мишаня. Он тоже смотрел на фото девушки.

— Как думаешь, ей холодно? — шепотом спросил он.

Мишка Крабов никогда не шептал. В любых компаниях и даже посреди урока он говорил своим обычным голосом. Но тут, видно, пробрало и его.

— Не знаю, — таким же шепотом отозвался Сергей.

Путь продолжили в полном молчании. По дороге не вспоминали больше ни о пугаче, ни о боярышнике…

Домой Серега вернулся повзрослевшим и притихшим. Когда отец, тогда еще живой и здоровый, грозно спросил, где он шатался, Серега не стал ничего выдумывать и честно все рассказал: про кладбище, про военного, про салюты. А еще рассказал про белок и конфеты.

Мама сидела рядом и тоже слушала, а потом сама вызвалась почитать ему что-нибудь на ночь. Раньше Серега улещивал ее, уговаривал, а тут даже не попросил ни разу. Но она всегда ощущала его состояние — словно рентгеном зондировала. И моментально откладывала все свои дела, жертвуя для него силами и временем. И отец, поглядев на маму, дал ему какой-то микстуры, — «успокоительное», как сказал он. Однако успокоиться у Сереги не получилось. В тот вечер ему не хотелось даже маминых сказок. Мальчуган чувствовал себя так, словно заболел ангиной. Мама читала что-то про Незнайку и его друзей, а он слушал ее голос и почему-то думал о той девушке, которой никто уже и никогда ничего не прочтет. Сереге было жалко девушку до слез, и в один из моментов он вдруг с ужасом понял, что то же самое произойдет когда-нибудь с ним, с родителями, даже с его сестрой — маленькой и улыбчивой Ленкой.

Серега едва дождался, когда мама поцелует их и уйдет. Когда дверь детской закрылась, он тут же уткнулся в подушку и беззвучно заплакал. Это получилось само собой. Очень уж многое скопилось в нем за день. Двухлетняя Ленка, конечно, услышала его всхлипы и тоже принялась тихо подтягивать.

— Ты-то чего, дура, ревешь!

— А ты?

— Хочу и реву, не твое дело! А ты не реви.

Но не реветь она уже не могла. Она была маленькой, и она была сестрой, и так уж выходило в этой жизни, что все у них было общее: еда, игрушки, радости и горести. А значит, порцию Серегиных слез волей-неволей тоже приходится делить пополам. Серега понял, что кто-то просто обязан прекратить первым. Ленка не могла, она была совсем крохой, значит, надо было успокоиться ему.

— Не надо, Ленчик, — Серега перебрался на кровать к сестренке, обняв, принялся целовать в пухлые щечки. Лицо у нее было мокрым от слез, еще и сопли дорожками тянулись под носом. Хорошо, под рукой нашелся платок. Вытирая ей личико, он справился наконец и с собой.

— Ты босе не будес? — гундосо спрашивала она.

— Конечно, нет.

— А чего левел?

Серега на минуту задумался. Можно, конечно, было рассказать ей все. Про кладбище и салют, про девушку на фотографии, но стоило ли? Все-таки она была совсем еще малюткой. Два с небольшим года — что она, елки зеленые, поймет-то? Кроха же!