Отсчет времени обратный
Шрифт:
Скажу странную, отчасти даже простодушную вещь, но у Павлова всегда было то, чего многие (в том числе и в литературе) в одночасье лишились, – совесть. Очень русское качество, как и другое, Олегу свойственное – стремление к подвигу, не только в жизни, по отношению к близким, но и в творчестве. Потому отодвинуть его, как ни пытались, оказалось невозможно. Да, последний роман писателя – «Асистолия» – вышел в 2010 году, однако все это время Павлов, несмотря на трудности, испытания, не прекращал писать и делал это намного выше, талантливее, чище, чем многие литературные околонули: рассказы, не опубликованные при его жизни, но выходящие в свет сейчас, в этом сборнике, расставляют не точки даже, а многоточия.
Ведь творчество в целом и писательство в частности – болезненный марафон на длительную дистанцию, когда бежишь даже после ухода из жизни. Павлов имел выдержку, рожденную достоинством и честью, а главное – смирением в его подлинно христианском смысле. Тем, которое позволяет двигаться дальше, пусть это и видится невозможным. Оттого правда Олега Павлова, как бы ее ни боялись, проступила, оформилась –
Русской литературой спасались – спасемся ею и в будущем; книги Олега Павлова здесь явятся великим подспорьем. В них есть то, что долгое время питало и насыщало русскую прозу, хотя мало кто (скажу осторожно) мог писать так в последние два-три десятилетия – великий талант неподкупно, без фальши рассказать о судьбе человека в трагическое время, бережно, но непоколебимо встав на защиту его человеческих прав и достоинств.
«Казенной сказкой», «Делом Матюшина», «Карагандинскими девятинами» Павлов продолжил традицию великой русской литературы. Каждая строчка в его книгах – пережитая, донесенная с болью, кровью и мудростью; строчка, за которую пришлось заплатить (в числе прочего ранним уходом). Однако именно эта трагичность и ставит произведения Олега на критическую высоту, с которой хорошо видно – только с нее и видно – истинную расстановку сил, акцентов, этические и эстетические терзания и перемещения – маневры, совершающиеся на поле боя, коим стала душа человеческая.
Битва эта древняя, бесконечная – конца ей не предвидится, победитель вряд ли объявится, а потому остается верить, терпеть, искать откровение во взбитой сражениями пене дней, перетекающих в неуютную вечность. Той, где, перефразируя Платонова, жизнь темна, но человек в ней светится, – и великий талант этот свет уловить и донести его остальным людям, подарив и надежду, и утешение.
Светлая память, Олег. Без тебя нам всем жилось бы труднее.
Студенты Литературного института имени А. М. Горького (мастерская Олега Павлова, 2013–2018)
Он был учителем. Называть его преподавателем странно. Не терпел фальши. Учил не врать прозой. Говорил о писательском кодексе. За какой-то мощной стеной наставлений он был другом. Просто написал мне, приехал на репетицию и смотрел, как я играю с группой. Играли плохо, но громко. Слушал нас, закрыв глаза, отбивая ритм тяжелым ботинком. Много шутил. Я не мог понять его возраста. В нем было что-то от старца, хотя он всего на год старше моего отца. Говорил как с равным, оттого и радость, что считал тебя своим. Меня удивляла его способность называть вещи своими именами, говорить о человеке что-то точное, не будучи слишком знакомым с ним. Так и случилось на первом курсе. Сказал важные слова, которые мне не хотелось принимать, а как принял, не успел поблагодарить. Ушел.
Он был ранимым и закрытым, почти никого не подпускал к себе. Самое больное – говорить о нем с кем-то. Начинает казаться, что мы заняты глупостями и не можем чего-то понять.
Есть много тех, кто пишет книги на русском языке. Но использовать его для создания текстов – еще не значит быть русским писателем. Нечто иное, пронесенное в сердце, выстраданное, духовное, содержится в тех редких людях, которые создают настоящую русскую литературу.
Олег Павлов – один из таких людей. Это понятно из его книг: ничего пустого, выдуманного – он учил этому и нас, своих учеников, студентов своего семинара в Литературном институте. Писать честно, искать собственный мотив, не терпеть лжи и глупости. Задавать себе вопросы. Отвечать – не жалея себя. И неустанно работать.
Говорят, что научить писать невозможно. Есть такая расхожая фраза. Да, пожалуй, это справедливо. Но научить, что такое быть писателем – если решаешься встать на этот трудный путь, – вот что важно. На первом занятии с нами, со своими учениками, Мастер сказал, что писатель – это профессиональный читатель. Множество великих произведений с тех пор – книг, фильмов, картин, музыкальных композиций – мы впитали в себя, словно солнечный свет.
Он учил нас понимать, чувствовать, видеть и слышать. Мы учились писать, работать над текстами. Работать над собой, чтобы, если кому-то из нас это удастся, создавать настоящую русскую литературу. Олег Олегович вложил в нас свои силы и свое время.
Что может красноречивей говорить о любви писателя к своему делу, о его мудрости и его знаниях.
Из десятка моих литинститутских однокурсников только двум, включая меня, удалось окончить семинар Олега Павлова. Это неслучайно: Олег Олегович был во многом непростым человеком, и чтобы поддерживать отношения, приходилось работать над ними сверх общепринятого – взять хотя бы его фантазию, которая не ограничивалась литературным пространством и часто проливалась в жизнь, выливаясь в непонимание. Наверное, в последние годы я мог работать над этим (не)пониманием усерднее, и, наверное, кенотаф должен быть немного другим – но это одна из вещей, которым научил меня Олег Олегович, и он бы расстроился, напиши я здесь что-то другое.
Ведь несмотря на всю «непростоту» –
а может, и благодаря ей – он был человеком, само знакомство с которым дописывает к тебе несколько важных страниц, приоткрывает тяжелые шторы, за которыми – невиданная еще жизнь и освежающе зябкий ветерок. А еще он был небезразличным – настолько редкое качество, что иногда это почти обжигало, и не знаю, нужно ли добавлять что-то еще.Оставаясь наедине с собой, начинаю внутренний диалог с О. О. Павловым. Осознала и всплакнула. За последний месяц мы с ним в моей голове поговорили о многом. Он мне постоянно напоминает про рассказ «об отце», как он его назвал, который читал последний раз перед смертью. Я советуюсь с ним о поворотах сюжета в новом рассказе. Прежде чем сделать важный шаг или принять ответственное решение, я представляю, что прихожу на семинар, и он, в свойственной ему простой манере, начинает спрашивать, что происходит в моей жизни.
Павлов умер, но после этого его стало только больше в моей жизни. Чувствую ответственность перед ним за свои действия. Ведь теперь я будто несу его имя. Так я чувствую.
Он учил нас чувствовать, быть честными, думать и не быть трусами. Я не знаю никого, кто так же сильно был бы предан своим ученикам. Что бы ни происходило в нашей жизни, он всегда был рядом, готовый помочь. Он был рядом со мной в самые трудные минуты и наставлял не только в литературе, но и в жизни.
Олег Олегович умер. Мы всем семинаром прощались с ним в церкви. Но он не ушел из нашей жизни. И я надеюсь, что смогу сохранить память о нем в своем сердце до самого конца.
Бывает между людьми некоторый момент взгляда – так, что одни люди друг с другом говорят и друг друга слушают, но не смотрят, а другие могут не говорить, но смотреть; смотреть и видеть. Все это в значении больше метафизическом; взгляд – как признание в другом человека, взгляд – определение иному места в мире, взгляд – понимание, дар свободы. Так случается, что за всю жизнь никто на тебя может ни разу не посмотреть. Олег Олегович был одним из тех, кто на меня смотрел и меня видел. Мы друг другу сказали очень мало слов за все время, однако, я думаю, взгляда было достаточно – того, что он был.
Я думаю так потому, что, говоря о словах и языке – в чем и есть смысл литературной мастерской, в помощи узнавания языка, – мы не можем прямо использовать язык как инструмент. Но, находясь в контексте речи, через такой взгляд можно воспринять всё. Речь Олега Олеговича была разной всегда – в момент произнесения, в момент обращения письменного, в статьях, в книгах, – и что как не эта разность говорит о глубине чувства языка; а значит, о том, во сколько раз увеличивается ценность взгляда человека, таким чувством обладающего.
Я не верю в смерть, и я очень благодарен ему – за помощь в нахождении языка, за чувство, за взгляд, – и, наверно, я имею право сказать, за любовь.
Он стал учителем. Но ему удавалось давать нечто большее, чем знания. С теорией литературного мастерства закончил мигом: в течение месяца. Дальше была только практика. Ему нравилось давать необычные задания: этюд о вареном яйце, характер человека на фотографии. И не поймешь – всерьез это или шутка. Но для него все было связано: фильмы Кесьлёвского, дневники Гогена, бусидо. В его собственном Кодексе на первом месте стояла любовь к своему народу, вера в него. Только она давала ему право на резкий правдивый взгляд. Он учил так же: «жестко, как сама жизнь». Порой до слез. Сам признавался: «Сначала бью, потом думаю». От его искренности часто становилось не по себе. Она оглушала. Казалось, он ждал того же в ответ. Или всего лишь надеялся, что кто-нибудь сможет его понять. Часто обижался по мелочам – в основном из-за работы, а уже на следующий день все забывал. Жаловался на здоровье, позволял себе выпить и много курил.
Он искал ученика. Ученика, который разделял бы его убеждения. Ему посчастливилось встретить двух, но они ушли из института еще на первом курсе…
Олег Олегович мне говорил: «Быть умным – значит все понимать, а все понимать – значит страдать». Страдание не превращать в тоску, а превращать в прозу. Свою. Говорил, что нам пять лет друг друга понимать…
Был такой случай – спас меня от пересдач по античной литературе. Посоветовал прийти на экзамен и сказать, что мой мастер – Олег Павлов. Сдала в тот же день. Да, защищал всегда. Но не жалел. Хотел, чтобы я была сильнее своих страхов.
Литература неотделима от жизни. Поэтому учил жизни – то есть прозе. Еще искренности, всегда и во всем. «Придите к самим себе».
Помню, как-то я не могла заснуть, он мне написал тогда, что видит, как падает снег. Сказал понаблюдать и почувствовать отстранение – тогда придет спокойствие. Тогда я смогу уснуть и что-то написать.
Три года в семинаре Павлова, где мою веру превратили в знание, дали понять, во что нужно вцепиться зубами и не отпускать, а чего сторониться. Теперь больно и счастливо. Слово «спасибо» ненавидел, поэтому не буду. Говорил так: скажи – поняла.