Отшельник 2

— Что, княже, кажись опять война у нас?

— С чего ты взял? — удивился Самарин.

— А когда у нас по-другому? За восемь лет четыре большие войны, да две малые. Да и не торопятся обычно хорошие вести, тут же видишь как поспешают, что радивой шлют.

— Или государь-кесарь жениться решил, и нас с тобой на свадьбу зовёт.

— Можа оно и так, — согласился Филин, но тут же опроверг мысль. — Но о царёвой свадьбе загодя договариваются, и без твоего совета Иоанн Васильевич жениться не станет. А вот опосля победы в новой войне соберётесь все вместе, да и обсудите вопрос как полагается.

— Победа, значит, точно наша будет?

— Как же иначе, княже? Вот ты иногда, Андрей Михалыч, как скажешь…

— Ага, — Самарин усмехнулся. — А помнишь нашу первую войну?

— Это когда мы с боярином товарищем генералом почти половину Москвы взорвали? Так врут людишки, никак там не половина, и десятой части не разрушили. Да и того нет, только подворье митрополита да одну башню.

— Эту замятню я за войну не считаю. Литовский поход припомни, ведь краем прошлись.

— Да нормально прошлись, княже! И литвинов тех нагнули, и венграм кузькину мать показали, а ганзейцев вообще как ту сову на глобус натянули. Славная была война, Андрей Михайлович, зря ты на неё грешишь. А помнишь, как Дионисий Кутузов…

— Всё я помню, Филин, — кивнул Самарин. — Такое и захочешь, так хрен забудешь.

Часть 1. Литовский поход

Глава 1

Год второй от обретения Беловодья.

Русь одновременно сосредотачивалась, бурлила, и зализывала раны от недавно закончившейся замятни, оставившей след не только на Москве. В кои-то веки враги внешние не тревожили рубежи — одни внезапно, как казанские и крымские татары Чингизского Императора Касима, стали союзниками и чуть ли не лучшими друзьями, а другие, как то же Великое Княжество Литовское, с упоением резались в попытке выяснить, кто же у них сегодня самый главный. Прежний Великий Князь Литовский Казимир пропал где-то в бескрайних и дремучих лесах между Москвой и Можайском. Отступил от Москвы во время «Демонского Слезливого Беснования», да и был таков. До сих пор ходят слухи, будто он не погиб, а устрашённый нечистой силой принял схиму под именем старца Кузьмича, и уединился в татарских землях близ Азовского моря на месте, именуемом Таганий Рог. Может и правду люди говорят, кто его доподлинно знает…

Да, литвины резались в лучших традициях братоубийственных войн без разделения на православных и католиков. Когда заходит вопрос о власти, вопросы веры скромно отходят в сторону. Шесть партий по числу претендентов на престол, причём в одной семье вполне могли быть сторонники семи партий. Седьмая, пока самая малочисленная ввиду отсутствия претензий на престол — партия государя-кесаря Всероссийского Иоанна Васильевича. Но это пока малочисленная…

Первого претендента выставили венгерские Коломаны, мотивируя тем, что брат Казимира занимал польский престол, а а происходящие от гуннов венгры являются кровными родственниками поляков, в свою очередь ведущих родословную от сарматов, племени хунгарского корня. Несмотря на общую бредовость, идея имела немало поклонников, тем более будущий Великий Князь Иштван Коломан согласился принять православие. Существенным дополнением к вопросам религии послужили пятнадцать тысяч тяжёлой венгерской конницы, готовой явиться в Вильно на выборы нового Великого Князя.

Второго претендента предоставил Святой Престол, не упустивший возможности нагадить в кашу проклятым схизматикам. Римский Папа заявил, что внезапный и новоиспечённый кардинал Марин Мнишек является прямым потомком по мужской линии от самого Даниила Галицкого, единственного коронованного короля Руси, какой бы она ни была, Литовской ли, Московской ли, Галицкой, или вообще Новгородской.

Кроме Папы Римского, кардинала Мариана Мнишека поддержала Ганза, давно облизывающаяся на торговые пути с Русью минуя Новгород, формально когда-то входивший в Ганзейский союз, но на самом деле положивший с пробором на интересы европейских партнёров. А ведь там, на Руси, по подтверждённым слухам, делают из золота даже корпуса речных кораблей. Да пусть даже не целиком делают, а тонким слоем покрывают, но… Правда, никто не подозревал, что тот золотой блеск обошёлся Андрею Михайловичу Самарину в пятьдесят четыре килограмма краски и несколько дней работы компрессора с краскопультом. Но золото, ага…

Третьего претендента объединёнными усилиями выдвинули Сапеги, Радзивиллы, Вишневецкие, и примкнувшие к ним чуть позже Потоцкие. Сам по себе бывший пинский воевода Масей Лукомля ничего не значил и ничего из себя не представлял, зато из-за его спины удобно править самим, разделив власть на четверых согласно сделанным инвестициям. Масей же никуда не денется, в противном случае приданое на шестерых дочерей ему придётся собирать самостоятельно. Пусть небольшое приданое, но на шестерых? Никуда не денется этот чёртов Лукомля, тем более, что за дочерей Великого Князя Литовского заинтересованные женихи сами доплачивать начнут.

Не исключено, что кто-то из многочисленных родственников тех же Радзивиллов или Сапег загубит молодость женитьбой на одной из этих страхолюдин. И даже жалко, что нельзя устроить семью на магометанский манер — выбрали неудачника, да и всех шестерых Лукомльских с ним окрутили.

Остальные три претендента ничьей поддержкой не пользовались, и выдвинули свои кандидатуры самостоятельно, что не помешало им организовать довольно крупные разбойничьи шайки и успешно грабить земли по правой стороне Днепра. Но проницательные люди подозревали тут происки турецкого султана, так как те самозванцы говорили на странной смеси польского и турецкого языков. Другие им возражали, что мол султану не до этого, он который год Константинополь осаждает, и пока не возьмёт, никуда вмешиваться не станет.

Остальная Европа с нездоровым любопытством интересовалась творящимися безобразиями, и заранее ужасалась скорому стремительному взлёту цен на пшеницу. А главный поставщик хлеба, то самое Великое Княжество Литовское, положило хрен на чаянья европейских едоков, и изволило устроить кровавые игрища вокруг пустующего трона.

Простые землепашцы, вечно остающиеся виноватыми при любых распрях магнатерии, справедливо рассудили, что литовские земли стали не самым спокойным местом, и массово отправились на поиски лучшей доли. Многие держали пусть на восход, под руку Москвы, где юный государь-кесарь провозгласил возвращение к жизни «по-старине». Уходили тайком, уходили открыто целыми деревнями, сбивались для безопасности в большие караваны, и порой на дорогах разворачивались настоящие сражения между беглыми холопами и желающими вернуть беглецов шляхтичами. А потом появились отряды татар, предлагавших услуги по охране переселенцев.

* * *

Маментий по прозвищу Бартош как раз из таких вынужденных переселенцев. Житьё-то в родном Дрогичине стало невыносимо. Нет, не в том Дрогичине, что в Польше, и не в том, что на Галицкой земле, а в новом, что неподалёку от Пинска. И нет, Маментий не хотел никуда уезжать, но город два раза брали приступом и грабили, а на третий раз вовсе сожгли. И куда теперь деваться, с кистенём да дубьём на большую дорогу? Оно бы неплохо, но сейчас разбойного люда и без него видимо-невидимо, а путники такие же нищеброды, что впору милостыню дать, а не ограбить.

Холопом он не был, долгов за собой не помнил, семьёй обзавестись не успел из-за малого возраста и невозможности прокормить семью ремеслом плетельщика корзин, и Маментий решился. Перекрестился на пепелище родного дома, подтянул потуже пояс, чтобы не так громко урчало голодное брюхо, и пошёл на восход, добывая по пути пропитание охотой и ночными набегами на чужие репища. Репа, конечно, не еда, а смех один, но охота иногда бывала удачной — то пару курей заполюет, то крынку кислого молока добудет, а сегодня утром вот остатками куриных косточек привадил и увёл собаку. Тощая и жилистая, но вкусная, особенно если натереть перед жаркой диким чесноком и горькими травами. Полезная, однако, животина, эта самая собака.

По запаху жареного на углях мяса его и нашли. Сначала подозрительно зашуршали кусты, потом послышался тихий шёпот и громкий звук подзатыльника. За ними последовало сдавленное ойканье.

Маментий крикнул сердитым голосом:

— А ну вылезай, или на раз стрелу пущу!

Врал, конечно. Никакого лука или самострела у него отродясь не бывало, но он надеялся, что люди в кустах его не очень хорошо видят. А ещё чувствуется, что они сами боятся, вот пусть боятся ещё больше.

— Дяденька, не стреляй! — кусты зашевелились, и на лесную поляну вышли маленькие дети. Мальчишка лет восьми от роду, и девчонка лет трёх, может чуть меньше. — Не стреляй, дяденька.