Отшельник. Роман в трех книгах

И с отцом Игорем он сошелся довольно быстро. У них было много общего: почти ровесники, оба работящие, ревностные в служении Богу, оба непонятные для тех молодых батюшек, которые постепенно начинали заменять на приходах пастырей, прошедших через горнило атеистических гонений за веру, издевательств, унижений. Зная обо всем, что выпало на долю своих предшественников лишь по рассказам да по учебникам из церковной истории, некоторые из вчерашних семинаристов быстро смекнули, что нынешний статус священника может стать для них неплохим источником личного дохода, популярности, славы, благосостояния, достатка, прибыли: требовалось, как они выражались, лишь немного «подсуетиться», найти нужную «тему», нужных покровителей. И находили: и «тему», и покровителей, и свое дельце, ставя то главное, ради чего шли и давали присягу — служить Христу, далеко на второй план, а то и еще дальше. Поэтому жизнь таких священников, как отец Игорь, отец Сергий, игуменья Антония, им казалась каким-то позерством, игрой в смирение, показушным подвижничеством. Так и оставались они на разных полюсах понимания своего призвания и своего долга перед Тем, Кому обязались служить: перед Богом.

Надежда

В этот возрождающийся монастырь, в эти таинственные места, окруженные столькими легендами, теперь тянулись многие: одни — помолиться, другие — глубже понять себя, третьи — просто все увидеть самим, а затем идти куда-то дальше. Шла сюда и Надежда: не спеша, отказавшись от услуг личного водителя своего отца, Павла Степановича Смагина, и его охраны, а решив добираться так, как добиралась всегда — обычным рейсовым автобусом. Прихватив с собой маленький термос с горячим чаем и булочку, сначала добралась до отца Игоря. Заночевав в его гостеприимном доме, пообщавшись с ним и матушкой, на следующее утро знакомой дорожкой пошла вдоль леса прямо к сверкавшему вдалеке серебристому куполу над монастырской церквушкой. Погода вполне отвечала приподнятому настроению девушки: над ее головой разлилась безбрежная синева весеннего неба, легкий ветерок гонял по нему стайки белых барашков-облачков, все вокруг дышало пробуждением и обновлением. Надежда перепрыгивала через сверкающие ожерелья лужиц, еще скованных тонкой коркой льда, и это добавляло ей радости еще все больше. Ей вспомнились строчки одного из любимых стихотворений, и она в полный голос начала читать их:

Через поле знакома дорога —

Утром к храму меня поведет,

Чуть хрустит, порастаяв немного,

Под ногами заснеженный лед.

Как ни злись ты, февральская стужа,

А весна уж в окошко стучит,

Синевою небесною кружит

И над полем туманом парит.

Ранним утром, прозрачным и чистым,

Хлынет солнечным светом заря,

Разольется потоком лучистым

По прохладной стене алтаря.

Постою у церквушки немного,

Не спеша поклонюсь на кресты.

«Слава Богу, — скажу, — слава Богу!»

Из глубин своей грешной души.

В храме все и красиво, и строго,

Встречу сердцем молитвенный час И вздохну в тишине: «Слава Богу!

Слава Богу, взыскавшему нас!..»

В кармане теплой курточки загудел настойчивый виброзвонок мобильного телефона. Надежде не хотелось отвлекаться от окружавшей тишины, но телефон победил.

«И здесь достают, — с досадой подумала она. — Спрашивается, зачем эта связь в чистом поле? Разрушает всю красоту, гармонию».

— Привет, сестренка! — раздалось в трубке. — Ты опять в свою богадельню топаешь?

Звонила Вера, родная сестра Нади.

«Ну, сейчас начнется», — вздохнула Надежда, наперед зная, о чем будет разговор.

— Да сказала я маме, сто раз сказала, — она попыталась упредить сестру, — побуду пару деньков и возвращусь.

— «Побуду и возвращусь», — немного с обидой повторила Вера. — Не пойму, чего тебя туда тянет? Как муху на мед. А мы вчера, Надька, классно так отдохнули, оттянулись! Серж похвастался своим новым «Поршем», покатал нас, а потом, естественно, мы отмечали его покупку. Твой Стас был, успел прямо из аэропорта: возвратился из Испании, мотался туда присматривать особнячок где-то на побережье. Вся элита в последнее время туда рвется. Курорт, морская водичка, ну и все остальное. Там уже столько наших прижилось, что коренных испанцев почти не слышно.

Вера звонко рассмеялась.

— Между прочим, знаешь, о ком он сразу спросил? О тебе. Напрасно ты с ним так. Через неделю он собирается назад, в Европу, на какой-то теннисный турнир. Может, смотаемся вместе? Поболеем за твоего старого дружка. Папа наш, думаю, только рад будет: сама знаешь, какой он заядлый теннисист. Вот бы ему такого зятя! Предел мечтаний!

Надежда не перебивала сестру.

— Надька, ты бы видела, какая на нем курточка! — та продолжала щебетать. — Мальчик с глянцевой обложки! Кэт к нему сразу подкатила: то с одной стороны подсядет, то с другой начинает глазки строить. Фу, противно было смотреть, как она ему на шею вешалась. Ты же не в курсе: «Дизель» ее недавно оставил, вот и решила, видать, охмурить Стасика. Смотри, сестренка, отобьет она его у тебя, пока ты там поклоны бьешь.

— Скорее бы, — Наде весь этот разговор становился в тягость. — Верунь, давай я тебе сама перезвоню? Чуть позже. Связь что-то плохая.

И выключила телефон.

«Скорее бы, — снова подумала она о Стасе. — Почему я должна их всех понять, а меня никто? Почему за меня хотят решить: с кем общаться, развлекаться, кого любить, куда ходить, а куда ни ногой?»

Ее настроение начинало портиться. Но что-то подсказало снова вытащить телефон и сделать вызов.

— Верунька, — Надя остановилась. — Меня в последнее время не покидает нехорошее предчувствие относительно тебя. Ты как, в порядке?

В ответ в трубке раздался заливистый хохот.

— Полный «хокей»! Это ты стала у нас малость ненормальной. Не замечаешь? Только не обижайся, Надюха. Если я, родная сестра, тебя не узнаю, то о других и говорить нечего. Кого ни встречу — у всех один вопрос: «Это правда, что твоя сестра в монашки подалась?» Отбрехиваюсь, как могу. Слушай, а может на тебя порчу навели? Есть же такие злые люди, а у нас вон сколько завистников.

— Верунь, я не шучу. Мне за тебя тревожно. Мы ведь с тобой не просто родные сестры, а близнецы. Мы по-особому чувствуем друг друга. Мне кажется, что-то нехорошее случится…

— Кажется? Тебе? — в телефоне снова раздался громкий смех. — И ты, такая наша великая богомолка, не знаешь, как бороться с этим? Креститься!

Немного отдышавшись, Вера перешла на более спокойный тон:

— Надька, да успокойся, все в порядке. Хотя признаюсь по секрету — и только тебе, как своей любимой сестричке: кое-что все-таки случится. Сегодня вечером. Предчувствие тебя не обмануло. И знаешь, что произойдет? Я напьюсь!

И опять взрыв хохота.

— Ты бы знала, каким вином нас вчера угощал Серж! Полный отпад! Я ничего подобного никогда не пила. А он, представляешь, подразнил нас только одной бутылкой — и все. Приходите, говорит, завтра, то есть сегодня, тогда и отведем душу. Так что давай быстрее к нам, сестренка! Один глоточек — и все, ты в раю на небесах! Без всяких монастырей! Бегом сюда, Надька!

Надежда с досадой нажала красную кнопку и прекратила этот разговор. На душе стало совсем скверно. Чтобы успокоиться, она присела на ствол упавшей сосны, достала из сумки термос и налила в стаканчик немного чая. Сразу разлился приятный аромат добавленного в заварку барбариса.

«Один глоточек — и ты на небесах, — усмехнулась Надя, вспомнив слова сестры. — А как насчет: “Вкусите и видите, яко благ Господь”? Если им предложить вкусить не вина, а Господа? Вызовут неотложку — и в палату №6. С готовым диагнозом».

Выплеснув остатки недопитого чая на землю, она поднялась и пошла дальше.

***

— Как я тебя понимаю, — тихо засмеялась настоятельница, когда Надежда почти со слезами поведала ей о глухой стене непонимания со стороны родителей, родной сестры, близких друзей, узнавших о ее намерении поселиться в монастыре. — Я сама прошла через все это: насмешки, ухмылки, разные пересуды. Чего только не наслушалась в свой адрес! И эгоистка, и сумасшедшая, и слабохарактерная, и такая, и сякая. Мир наполняется мирским, а монах стремится наполниться духовным, поэтому мы действительно не от мира сего, люди недуховные нас не понимают и даже не стараются понять. Они смотрят на нас как на больных людей, сумасшедших или же просто неудачников по жизни. Не сложилась судьба — и айда в монастырь доживать свои годочки. Как будто монастырь — это дом престарелых. Поспрашивай матушку Нектарию: она тебе расскажет, как ее хотели в психиатрической больнице оставить — она трудилась там много лет известным врачом, а оставить хотели как неизлечимо больного пациента. Когда души человека коснется нечто большее, чем мир и все, что в мире, тогда человек и начинает тянуться к этому высшему, становясь для мира чуждым.