Отступник

— Тебя, кажется, заинтересовала эта вещица? — и пододвинул кубок поближе к варвару, чтобы тот мог изучить диковинку.

Когда Конан разглядел сосуд повнимательней, его пробрала дрожь омерзения. Вместилищем рубиновой влаги служил желтый череп. В глазницах вспыхивали кровавым жаром рубины, зубы заменял двойной ряд жемчужин. Череп покоился на толстой золотой ножке.

— Не нравится? — удивился хозяин. — Уж не пугают ли тебя жители Серых Равнин?

— Я не боюсь никого и ничего, — отрезал киммериец. — Но от таких вещей еда просится наружу.

— Дело привычки.

— Зачем тебе это?

— Напоминает о том, что конец неизбежен и все мы ничтожны перед вечностью. У стигийцев есть один обычай: вовремя пира в зал вносят мумию, предостережение глупцам, которые ведут себя так, словно собираются жить вечно.

— Ты подражаешь змеепоклонникам?

— Умный учится даже у врагов, — возразил Симплициус, пожав плечами. — Разве ты побрезгуешь перенять у противника хитрый выпад или обманный финт?

— Ладно, оставим споры, — брезгливо поморщился Конан. — Я не мастер плести словеса. За меня говорит меч.

— Это очевидно. Твое могучее тело само по себе совершенное орудие убийства. Не часто встретишь такой превосходный образчик человеческой породы.

Киммериец нахмурился. Сомнительные похвалы. Как будто он племенной жеребец или раб, выставленный на торги.

— Жемчуг недурен, — проговорил он, чтобы перевести разговор в другое русло.

— Ты прав, — с жаром подхватил Симплициус— Мало кто сведущ в этом. Невежда гонится за необычным цветом. Готов выложить сколько угодно за черную или фиолетовую жемчужину. Спору нет, они прекрасны, равно как зеленые, розовые или коричневые. Но ничто не сравнится с серебристо-серыми, которые имеют розовый или голубой отлив. У них цвет не затмевает мягкого бархатистого блеска. И еще очень важно, чтобы на поверхности играло крохотное пятнышко света, как на стальном шарике. Да, только вендийские мастера и могли подобрать одна к одной такие жемчужины.

Конан почувствовал, что его убаюкивает мелодичное журчание голоса словоохотливого собеседника. Голова непроизвольно клонилась к груди. Но тут Симплициус, разгоряченный собственным красноречием, вскочил. Варвар вздрогнул и незаметно ущипнул себя за бедро, чтобы отогнать дремоту. Хозяин не замечал замешательства гостя и продолжал разглагольствовать, меряя шагами залу:

— В Айодхье мне показывали фигурки Асуры. Я подумал, что они вырезаны из перламутра, но способ оказался куда хитрей.

— Это любопытно, — попробовал встрять Конан, поняв, что Симплициус оседлал любимого конька и уймется нескоро, — но…

— Сначала фигурки отливают из свинца или олова, — продолжал неумолимый вития, — затем вылавливают в реке огромную двустворчатую раковину и помещают фигурку между створкой и телом моллюска.

Гандер сложил ладони раковиной, а потом развел их, как створки. Варвар покорно кивнул, решив мужественно держаться до конца.

— Раковину опускают в водоем и ждут. Проходит довольно много времени, но рано или поздно тусклый металл затягивается перламутром. Вот погляди!

По знаку Симплициуса слуга принес черную лаковую шкатулку с золотыми драконами и показал гостю переливчатую статуэтку, лежащую в черном бархатном гнезде.

— Она кажется такой живой и теплой, неправда ли? Но в ней таится тяжелое холодное ядро.

Конан искусно превратил зевок в восхищенное восклицание.

— Таковы и люди, — грозно изрек разошедшийся оратор, — даже самые лучшие. Встречаешь человека, и мнится, что он соединяет в себе все добродетели. Он ослепляет тебя блеском ума, пленяет мягкостью обхождения и благородством поступков. Но под всем этим прячется то же холодное серое ядро.

— И ты таков? — вставил киммериец, уловив наконец, к чему вела длинная речь.

— Я? Может быть, а может, нет. Возможно, я единственный, кто сумел снять заклятие, тяготеющее над человеческим родом. На это ушла вся жизнь, — патетически провозгласил Симплициус и заметил с запозданием, что у гостя скулы сводит от зевоты. Лицо гандера напряглось, однако он быстро спрятал обиду и заметил сухо: — Прости, я нагнал на тебя скуку. Это самое страшное из преступлений.

Конан поспешно подавил зевок и, чтобы сгладить неловкость, сказал, подражая манере собеседника:

— То, что ты поведал, очень поучительно, но меня, признаться, мучают черные мысли. Я думаю о судне, на котором плыл, и моих спутниках. Что, если их тоже выбросило на остров? Может, они нуждаются в помощи? Твои слуги не видели обломков на берегу, не встречали чужих людей?

— Мне бы уже донесли, но я пошлю справиться, — милостиво обронил маг, показывая всем видом, что прощает оплошность гостя. — Впрочем, остров велик. Западный берег очень крут, сплошные скалы. Восточный заболочен. Туда редко кто заглядывает.

Конан подумал, что надо побыстрее уносить ноги, пока источник красноречия не забил с новой силой.

— Я бы хотел отправиться на поиски прямо сейчас. Нет ли у тебя лодки, чтобы осмотреть побережье?

— Разумеется, я дам лодку, но только завтра. Сегодня ты уже не успеешь обогнуть остров, — ответил Симплициус, но увидев, как разочарованно вытянулось лицо гостя, сжалился: — Если тревога мучит тебя, попробуй подняться в горы. Сверху видно многое.

Конан вскочил.

— Я, пожалуй, последую твоему совету, и немедленно. Только в этом одеянии, — он похлопал себя по бедрам, — будет не слишком удобно лазить по скалам.

— Принеси гостю одежду и кликни Мэн Чана, — приказал Симплициус слуге.

Довольно скоро киммериец, успевший сменить необъятное белое одеяние на короткие кожаные штаны и холщовую рубаху без рукавов, покинул дом гандера в сопровождении молчаливого кхитайца, который первым встретился ему на острове.

«Топор и веревка, огонь и вода

Не смогут мой век оборвать никогда.

И попусту тщился упрямый палач

Совлечь с меня вечности призрачный плащ» —

Так молвил кудесник и вперил свой взор

В сплетаемый роком незримый узор.

Сказание о мытарствах

одинокой души

Глава пятая

Роща и виноградники остались позади. Их сменил луг с пожухлой от зноя травой и редкими пятнами колючего кустарника. То и дело встречались озерца дымящейся воды. От одних тянуло смрадом тухлых яиц, дно других покрывал цветной налет, буро-красный, как ржавчина, или изумрудный.

На глаза Конану попался высокий холм, рыхлый, как копна перепревших листьев или куча сора. Вспомнив рассказ о гигантских птицах, варвар захотел поглядеть на гнездо поближе и направился к кургану.

Желтолицый молчальник пришел в ужасное волнение.

— Нельзя ходить! — закричал он и схватил киммерийца за руку. — Нельзя ходить! Кварр! Кварр сердиться!

Но Конан только отмахнулся: нашел чем испугать, всего-навсего какая-то птица. Он подошел к холму и принялся с ребячьим азартом разгребать пушистую теплую массу. Вскоре пальцы коснулись шероховатой твердой поверхности и начали расчищать ее. Варвар увлекся этим занятием, как мальчишка, и не обращал внимания на предостерегающие вопли кхитайца. Киммериец даже позлорадствовал в душе. Ишь, как надрывается! То из него слова не вытянешь, то вопит как резаный. Конан повернул голову, чтобы послать Мэн Чану ехидную реплику, да так и застыл с разинутым ртом.