Отступник

— Я должен иметь больше власти и занимать более высокое положение при дворе, Эдвард. Только так я смогу оставаться рядом с тобой. Ты должен противостоять отцу.

Принц хрипло рассмеялся.

— Противостоять ему?

— Он будет уважать тебя за это.

— Поле того как изобьет меня до полусмерти? — Деланое веселье Эдварда испарилось. — Ты даже не представляешь, на что он способен.

Пирс рукой в перчатке погладил его по щеке.

— Зато я представляю, на что способен ты. — Он сделал шаг вперед.

— Не надо, — пробормотал Эдвард, пытаясь отвернуться.

Но Пирс не позволил ему этого сделать. Взяв лицо принца в ладони, он наклонился и поцеловал его.

Помимо воли Эдвард почувствовал, как в нем просыпается страсть. Губы его друга были теплыми и пахли вином со специями и солью. От него самого исходил запах пота и кожи. Эдвард с силой схватил гасконца за плечи, всей душой желая его и одновременно презирая себя за это, и впился в губы Пирса жадным поцелуем. С момента их последней близости прошло уже несколько недель.

Кусты справа от них взорвались шорохом и треском, за которыми последовал топот копыт. Принц и Пирс отпрянули друг от друга, когда на поляну в пылу погони за кабаном вылетел Эдвард Брюс. Завидев их, шотландец резко осадил коня, и пика замерла в его руке, а на лице застыло ошеломленное выражение. Несколько мгновений трое мужчин молча смотрели друг на друга. А потом на поляне зазвучал лай, и из-за кустов вылетели гончие, вслед за которыми скакали егеря и вельможи. Некоторые остановились, с облегчением обнаружив, что принц жив и здоров, но остальные промчались мимо, идя по следу кабана, охваченные пылом погони.

— Милорд принц, — выдохнул один из егерей, — вы не ранены?

Принц с трудом оторвал взгляд от Эдварда Брюса.

— Со мной все в порядке, — грубо ответил он. Оставив Пирса обмениваться ненавидящими взглядами с шотландцем, он быстрым шагом подошел к своему коню, чувствуя, как горит у него лицо.

Стоя по другую сторону поляны, скрытый густыми кустами, Томас Ланкастер смотрел, как пристыженный кузен садится в седло. Принц дал шпоры своему коню, посылая его вслед за погоней, и Эдвард Брюс последовал за ним, по-прежнему сжимая короткое копье в опущенной руке. Пирс Гавестон метнул в спину шотландцу убийственный взгляд, прежде чем взлететь в седло своего коня и послать его с места в карьер. Лицо его было мрачнее тучи. Томас же еще несколько мгновений стоял на месте, крепко сжимая в кулаке поводья.

Тернберри, Шотландия

1304 год

Элизабет стояла у окна, глядя на кружащих над водой чаек и машинально вслушиваясь в неумолчный шум волн, разбивающихся о скалы. За темным куполом острова Айлза Крейг пелена дождя скрывала из виду остров Арран. Было уже слишком темно, чтобы разглядеть на горизонте тонкую линию, обозначавшую самый северный мыс Ирландии. Внизу пенилось и стонало море, от вида которого у нее кружилась голова. В отличие от озера Лох-Ри, чьего безмятежного простора она научилась избегать еще девчонкой, скрыться от моря на этом скалистом утесе, далеко выдающемся от берега, было невозможно. Сны ее, точнее, ночные кошмары, часто бывали наполнены борьбой, паникой и неспособностью дышать — это всплывали на поверхность детские страхи, — и, просыпаясь под шум волн, она лишь через несколько мгновений понимала, что не тонет.

Элизабет опустила взгляд на письмо в руке, недавно полученное от отца. Оно было написано в его типичной суховатой манере — вначале шли кое-какие новости о ее сестрах, после чего следовало описание нескончаемых стычек с ирландцами, по-прежнему бесчинствовавшими на границах Коннахта и Ольстера. Между строк отцовского письма она уловила его надежду на то, что теперь, когда война в Шотландии закончилась, король Эдуард обратит внимание на другие свои беспокойные владения.

Элизабет подошла к столику, на котором хранила свои личные вещи: зеркало, щетку для волос, флакончик духов и драгоценности, среди которых был и крестик слоновой кости, ныне покоящийся в атласном кошеле. Она почти перестала брать его в руки, потому что теперь он приносил больше боли, нежели утешения, напоминая ей о том времени, когда ее вера в отца и в Господа была абсолютной. Она не могла отделаться от ощущения, что оба покарали ее, спасши от супруга, который желал ее слишком сильно, но вместо этого передали мужу, который не желал ее вовсе. Сложив письмо, она опустила его на столик, и в это время в соседней комнате раздались тяжелые удары. Закончив ремонт снаружи, каменщики, плотники и подсобные рабочие перенесли внимание на изуродованный интерьер Тернберри.

Вот уже неделю Элизабет не знала, куда деваться от бесконечного стука и грохота, а тут еще осенние штормы обложили блокадой побережье Каррика, превратив дороги в непролазную грязь. Впрочем, и за пределами замка ей было некуда податься; повсюду глаз натыкался на унылые, продуваемые всеми ветрами дюны и вересковые пустоши, перемежающиеся редкими рощицами да холмами. Деревенские жители казались ей нелюдимыми и подозрительными, и те редкие вылазки, которые Элизабет предприняла за стены Тернберри, не изменили ее мнения о них. Однажды, катаясь на лошади в ближайшем лесу, она заметила старуху со спутанными седыми волосами, глядящую на нее из-за деревьев. За ее юбку держалась маленькая девочка с обожженным лицом. Повернув свою кобылу, чтобы поприветствовать странную парочку, Элизабет обнаружила, что они куда-то исчезли. Вспоминая об этом случае, она все чаще спрашивала себя, уж не привиделись ли они ей.

Роберт привез ее в Тернберри вскоре после падения Стирлинга, но задержался ровно на столько, сколько потребовалось, чтобы проинспектировать произведенный в замке ремонт. Ей он сказал, что должен встретиться с Джоном Комином по поручению короля, дабы дать формальный толчок формированию Совета Шотландии, но Элизабет чувствовала, что он не рассказывает ей всего. После отъезда из лагеря англичан она заметила произошедшие в муже перемены. Он стал сдержаннее и был занят более обыкновенного, принимая посланцев среди ночи, отправляя своего оруженосца Неса с какими-то таинственными поручениями и встречаясь за закрытыми дверьми с людьми, которых она не знала.

Там, в Данфермлине, Элизабет показалось, что он начал сочувственно относиться к охватившему ее ощущению безысходности и тоски, потому что после возвращения из неудавшегося рейда в Лес он согласился нанять гувернантку для Марджори. Эмма, жена одного из оруженосцев сэра Хэмфри, оказалась добродушной и домашней женщиной, способной и утешить, и поставить на место; она быстро приструнила девчонку. За последние месяцы Марджори, с головой ушедшая в учебу, доставляла намного меньше неприятностей, чем раньше. Испытывая облегчение, Элизабет одновременно ощущала и тоску, поскольку заполнить ставшее свободным время ей было нечем, и она все сильнее хотела иметь собственного ребенка.

Отвернувшись от окна, она подошла к кровати и села. Совсем недавно комната была побелена, чтобы скрыть следы огня и дыма, и у нее болела голова от резкого запаха известки. Массируя виски кончиками пальцев, она вспомнила Бесс, которая наверняка скоро родит, если уже не родила. Она очень скучала по подруге. Пустота внутри грозила захлестнуть ее, вытесняя все прочие чувства, пока она не стала казаться себе раковиной, в которой слышен лишь воображаемый шум моря.

— Почему ты плачешь?

Элизабет подняла голову, поспешно вытирая слезы, и увидела на пороге Марджори.

— Разве у тебя нет уроков?

— Я прочла без ошибок целый псалом, и мистрис Эмма разрешила мне поиграть до ужина. — Марджори, немного потоптавшись на пороге, все-таки вошла в комнату.

Элизабет заметила, что в руке она держит куклу, которую отец подарил ей еще в Риттле. Она выглядела потрепанной и грязной, а одна из черных бусинок-глаз вообще потерялась.

— Я нашла ее на дне своего сундука, — сообщила Марджори, ласково поглаживая пальцами одну косу куклы. Вторая расплелась, и шерстяные прядки спутались. — Я думала, что потеряла ее. Помнишь?