Отсюда и в вечность

— Да, плохо получается, — сказал Ред неуверенно. — Ты все больше и больше завоевываешь репутацию бунтаря. Сам напрашиваешься на всякие неприятности, Прю.

Прю ничего не ответил.

В баре было пусто. Молодой Чой и его отец, старик Чой, болтали за стойкой. Седая борода и черная шапочка сразу же исчезли за кухонной дверью, а молодой Чой — Сэм — подошел к ним.

— Хэлло, Плю, — сказал молодой Чой. — Моя слышал, как будто ты сколо пелеводишься наплотив, да?

— Правильно, — ответил Прю. — Сегодня.

— Сегодня? — Молодой Чой ухмыльнулся во весь рот. — А не влешь? Сегодня пелеводишься?

— Да, да. Сегодня, — ответил Прю сквозь зубы.

Молодой Чой, улыбаясь, грустно покачал головой. Потом, посмотрев на Реда, произнес:

— Стлоевая слузба вместо команды голнистов! Сумасэдсый.

— Слушай, — сказал Прю. — Ты дашь нам поесть или нет, в конце концов?

— Ладно. — Молодой Чой опять ухмыльнулся. — Сицас плинису.

Он пошел за стойку к вращающейся двери в кухню. Проводив его взглядом, Прю заметил:

— Желтолицая обезьяна.

— Молодой Чой — хороший парень. — возразил Ред.

— Конечно, старый Чой тоже неплохой человек.

— Ведь он желает тебе только добра.

— Разумеется. Как и все другие.

Ред виновато пожал плечами, и оба замолчали. В полутемной комнате было сравнительно прохладно, и они сидели, слушая ленивое жужжание электрического вентилятора па стене под самым потолком, пока молодой Чой не принес им яичницу с ветчиной и кофе. Через сетку в дверях слабый ветерок доносил ритмичное звяканье пулеметных затворов. Эти монотонные звуки, как зловещее предзнаменование, преследовали Прю, мешая ему наслаждаться приятным бездельем, в то время как вокруг шла своим чередом утренняя работа.

— Ты палень пелвый солт, — сказал, вернувшись, молодой Чой и ухмыльнулся, грустно покачав головой. — Холосый матилиал для свелхслоцной службы.

Прю засмеялся.

— Это ты хорошо сказал, Сэм, — заметил он.

— А что скажет твоя девчонка, когда узнает, что ты выкинул эту штуку с переводом? — спросил Ред, принимаясь за еду.

Прю ничего не ответил и только пожал плечами.

— Все против тебя, — сказал рассудительно Ред. — Даже твоя девчонка будет против.

— Я бы не возражал, если бы она была против меня сейчас, прямо вот здесь, — улыбаясь, заметил Прю.

Ред был настроен серьезно.

— Девочки, которые принадлежали бы только тебе, на каждом шагу не встречаются. Проституток сколько хочешь, но они для первогодков, для новичков, а стоящую девушку найти трудно. Слишком трудно, и поэтому всегда будешь опасаться потерять ее. Ты же не сможешь бывать в Халейве каждый вечер, ведь придется вкалывать на строевых занятиях в стрелковой роте.

Прю пристально смотрел на круглую кость от ветчины, потом взял ее и высосал мозг.

— Пусть она решает сама, своим умом, Ред. В конечном счете каждый человек должен все решать сам. Знаешь, это ведь подготавливалось уже давным-давно. Ведь дело не в том, что Хаустон назначил своего херувимчика первым горнистом, но считаясь со мной.

Ред внимательно посмотрел на него. Все знали, к каким молодым ребятам начальник команды горнистов Хаустон питает слабость, и Ред подумал, не пытался ли он подъехать и к Прю. Нет, вряд ли. Прюитт избил бы его до полусмерти, но посмотрел бы, что он старший уорэнт-офнцер.

— Да, это ты правильно сказал, что она должна решать своим умом, — заметил Ред с горечью. — Только вот где он у нее, ум-то? В голове или еще где-нибудь?

— Осторожной выражайся, Ред. С каких это пор ты стал совать нос в мою личную жизнь? Кстати, чтобы ты знал, ум у нее действительно не в голове, но это меня и устраивает, ясно? — сказал Прю, а про себя подумал: «Неправду ведь говоришь, Прюитт».

— Ладно, не кипятись. Какое мне дело, в конце концов, до твоего перевода? Моей молодой жизни он совершенно не касается.

Ред взял кусок хлеба и, всем своим видом показывая, что не хочет больше разговаривать на эту тему, собрал хлебом желток с тарелки и проглотил его, запив кофе.

Прю закурил сигарету и повернулся, чтобы понаблюдать за группой ротных писарей, которые только что вошли и сидели в дальнем углу, потягивая кофе, тогда как им полагалось заниматься своими делами наверху, в канцелярии. Они все были похожи друг на друга, высокие, худые, тонколицые. Таких, конечно, больше тянуло к работе с бумагой, она давала им чувство умственного превосходства над другими. До него донеслись слова «Ван Гог» и «Гоген». Один высокий парень что-то говорил, а другие ждали, когда смогут вставить слово; потом, пока говоривший переводил дух, другой высокий парень сменил его, а первый нахмурился, и все остальные снова стали нетерпеливо ждать. Прю улыбнулся.

Странно, думал он, почему человеку все время приходится что-то решать? Только что с большим трудом ты правильно решил какой-то вопрос и думал, что можешь отдохнуть. А оказывается, назавтра нужно решать уже что-то другое. И пока ты поступаешь так, как считаешь правильным, тебе постоянно приходится что-то решать. А между тем Ред и вон эти ребята в углу могут уже больше ни о чем не думать, потому что они один-единственный раз решили неправильно. Ред сделал ставку на спокойную жизнь и безопасность за счет повиновения и подчинения. Ему выпал выигрыш. Ред теперь мог выйти из игры и пользоваться своим выигрышем. Он никогда не расстался бы с такой спокойной службой, как служба в команде горнистов, только по той причине, что была бы оскорблена его гордость. Временами Прю сбивался в своих рассуждениях и даже не мог вспомнить, какая причина послужила началом этой бесконечной цепочки его новых решений.

Теперь Ред пытался убедить его логикой.

— У тебя звание рядового первого класса и диплом специалиста четвертого класса. Ты занимаешься по два часа в день, а остальным временем распоряжаешься как хочешь. Ты мог бы жить припеваючи. В каждом полку есть команда барабанщиков и горнистов. Это обычная вещь. Это все равно что хорошая специальность на гражданке. Нам достаются сливки, потому что мы талантливы.

— Специалисты на гражданке обходятся без сливок. Хорошо еще, если у них вообще есть работа.

— Это уже другой вопрос, — сказал Ред раздраженно. — Все дело в кризисе. Думаешь, почему я вступил в эту чертову армию?

— Но знаю. Почему?

— Очень просто. — Ред помолчал и торжественно произнес: — Потому же, что и ты: в армии мне живется лучше, чем на гражданке. Там бы мне пришлось голодать.

— Вполне логично, — улыбнулся Прю.

— Я всегда рассуждаю логично. Простой здравый смысл… А как по-твоему, почему я в команде горнистов?

— Это тоже логично, — ответил Прю. — А в армию я пошел, между прочим, совсем не потому, что ты, и в команде горнистов служил совсем но другой причине.

— Все ясно, — сказал Ред с возмущением. — Сейчас ты опять понесешь эту чушь, про свои тридцать лет службы…

— Ну хорошо. А кем еще я мог бы стать? Куда еще я мог податься? Ведь должно же у человека где-то быть свое место.

— Согласен. Но если ты завербовался на тридцать лет и так любишь играть на трубе, то зачем же ты уходишь?

— Ладно, давай лучше возьмем тебя. Раз кризис кончается, раз стали делать оружие и отправлять его в Англию для этой войны, раз объявили призыв в мирное время, то ты, стало быть, сидишь теперь в армии вопреки здравому смыслу. Ты как узник за решеткой. Тебя ждет твоя прежняя работа. Но с тех пор как объявлен призыв, ты уже даже не можешь откупиться от службы.