Отсюда - туда

Достаточно взглянуть на то, что выращивают на циртенской земле, как сразу становится понятно, что разбогатеть циртенцы никогда не смогут. Даже если б земля была получше — а она скудная, — то и тогда за короткое лето здесь не получить хорошего урожая. Случались годы, когда весь урожай губили осенние бури. Крестьянину не скоро удается поправить свои дела после такого несчастья. Тут, где земля бедна, неурожаи приносят людям нужду на много лет. Везти с гор на продажу овес или картошку нет смысла. На равнине они гораздо дешевле. Потому-то местные жители издавна занимаются скотоводством. Прежде разводили лошадей. Низкорослые вороные лошадки из этой долины когда-то славились повсюду. Нынче спроса на них нет. Для долины же выращивать лошадей ни к чему. Некоторые крестьяне занялись разведением коров и овец, а кто победнее, те так и остались при лошадях. Денег на перестройку им не хватает, вот они и продолжают свое дело, хотя знают, что это бесполезно. Ярмарки с лошадиным торгом стали редки, ездить на них далеко. Ремень приходится затягивать все туже — того гляди лопнет. Справа и слева от дороги огорожены выгоны для скота. Небо тут обычно пустое и синее. Подъемы и спуски изгородей повторяют рельеф местности. Ветер здесь никогда не стихает, он-то и гонит прочь облака.

Циртен построен на плоском насыпном холме. Дома тесно жмутся друг к другу. Крайние поставлены так, чтобы вокруг холма получилась стена. Котловина совсем безлесна, из-за этого поселение-крепость видно издалека. Циртенцы кажутся в долине чужаками. Испокон веков они занимались земледелием и скотоводством, потому, должно быть, и сложились у них совсем иные обычаи, иные нравы, иная речь и даже иная внешность, нежели у остальных обитателей долины, что живут лесоразработками. Циртенца всюду тотчас узнаешь по обшитой кожей шляпе да сапогам с широкими голенищами. Они заносчивы, причем, по мнению лесорубов, без всякого основания, а это не слишком располагает к циртенцам прочих людей. Раньше циртенцы относились к лесорубам прямо-таки с презрением, особенно к жителям верхних деревень. Теперь они стали беднее, но измениться не изменились. С одной стороны, такое упрямство вызывает уважение, а с другой стороны, оно попросту смешно, так как эти люди совсем не понимают жизни. В прошлом году, например, один циртенский крестьянин, вконец задавленный нуждой, раздарил в Погличе всех своих лошадей, потому как никто не хотел платить ему цену, которую он просил. А потом застрелил всю свою семью — пять человек — и застрелился сам.

В Циртене совсем нет детей. Живут здесь главным образом пожилые или очень старые люди. Из Циртена уезжает больше всего народу. Пробираясь меж домов по кривым переулкам, чувствуешь, что тишина в Циртене особая, ненормальная какая-то. Заслышав шаги, стайки мышей кидаются под двери домов и в подвалы. Циртенский холм насыпан из обломков скал, поэтому покойников в землю не зароешь. Их прикрывают камнями, потом соломой, а затем снова камнями. С кладбища видна котловина в лоскутах земельных наделов, а выше в горах — каменистая пустыня. Отсюда же можно разглядеть дорогу, которая вьется к верховью долины. По каменным плитам циртенских улочек носятся собаки, никто их не кормит.

Чем выше из Циртена в горы, тем скуднее почва. Земля принадлежит тут жителям Санкт-Себастьяна. Поля и луга сменяются россыпями камней, между которыми пробивается трава. Вскоре горы смыкаются снова. Гребни их вдоль всей долины от верховья до низовья поросли хвойником. Полосы просек образуют причудливые узоры. Часто там можно заметить людей, которые валят лес.

Камни в этих местах собирают и складывают из них невысокие стенки, отчего все дно долины покрыто небольшими четырехугольниками, которые используют либо под загоны для скота, либо для посева кормовых трав. Санктсебастьянцы рады, если на семью удается прокормить хотя бы по одной корове. Для себя этого хватает. Кроме того, делают здесь домашний сыр, который продают в другие деревни. Весь скот собирают в одно стадо. Тогда нужен только один пастух, а остальные мужчины могут работать на лесоповале. Когда скот выест траву в одном месте, его перегоняют в другое. Работа у пастуха нетрудная, и отдают ее человеку, который ни на что больше не годен. Обычно это придурок. Встретишь его на дороге, и в ответ на любой вопрос он только смеется или клянчит табак. Часто именно такие люди хорошо умеют обращаться с животными. Они всегда спокойны. В дождь они неподвижно сидят на каменной стенке, поигрывая кнутом. Должно быть, никому еще не доводилось видеть грустного дурачка.

Местами склоны гор совершенно голые. Это следы хищнической вырубки леса. Длинными прогонами вырубали все до последнего деревца. Так было всего лишь лет пятьдесят назад. Новых лесопосадок тогда не делали. Отчасти по невежеству, отчасти по бедности, а чаще из стремления к наживе. Потом почву со склонов смывало водой. По всей долине образовались огромные осыпи, которые зимою грозят лавинами и очень опасны для путников. Ныне стали заботиться о новых лесопосадках, но многие участки потеряны навсегда. Называют их в долине «покойницкими».

В самом конце котловины дорога круто идет вверх, становясь все хуже и хуже. Никому до этого нет дела. Пока видна колея, есть, стало быть, и дорога. Тремя длинными извилинами она поднимается по склону. Примерно на уровне двухсот метров над Циртенской котловиной, чуть в стороне от гребня, находится Санкт-Себастьян. Здесь на отвесных склонах попадаются первые овцы. Коров тут держать нельзя. Раньше овечью шерсть можно было легко сбыть, да еще за хорошую цену. А теперь текстильные фабрики производят ткани из хлопка или из импортной шерсти. Тягаться с ними местным жителям никак не по силам. Овец, однако, здесь не совсем еще забросили и будут разводить, пока в этом останется хоть малейший смысл. Порой людьми овладевает беспокойство, тогда они собираются в трактире посоветоваться, не лучше ли вовсе отказаться от овец: «А то корм им на зиму заготовь. Загоны строй да чини. Пастуха нанимай». — «Может, употребить лучше силы на что-нибудь более путное?» С другой стороны, есть ведь от овец мясо и шерсть да и какой-никакой доход, хоть и не оправдывает он вложенного труда. Поговорят люди, да так ни с чем и разойдутся. Каждую неделю кто-нибудь из Санкт-Себастьяна спускается на Страшницкую пустошь в надежде продать шерсть. Чаще всего он приносит ее назад. Небо от этого наземь не падает.

Дома в Санкт-Себастьяне сложены из дикого камня. Стены не штукатурят. Деревня теснится во впадине. Вверх по долине тянется усыпанное валунами поле, на котором небольшими пятнами проступает трава. Камни здесь не убирают. Эта безликая, замершая каменная пустыня враждебна человеку, неподатлива его труду. Овцы тут еще кое-как могут прокормиться, а вот для покосов травы слишком мало. Горы стоят совсем рядом. Вытянешь руку перед собою, и холодный неподвижный воздух смыкается вокруг нее, будто рука попала в стеклянную банку.

Лес расступается: тут группка деревьев, там одинокое дерево. На подветренных склонах деревья вырубаются везде, где только возможно. Из-за крутизны на каждый срубленный ствол работы уходит вдвое больше обычного. Немало людей погибло тут. Лес наверху ничем не защищен от непогоды, оттого древесина здесь твердая, прочная. Ее охотно покупают. Чуть в стороне от Санкт-Себастьяна, неподалеку от опушки, стоят бараки лесорубов, пришедших сюда из Раттена и Оучены. За десять-пятнадцать лет ром и работа убивают человека. Если он не может жить здесь дальше, то пытается найти себе какое-нибудь дело в Шайфлинге. Чаще всего такого дела не находится, и человек уходит обратно в ту деревню, откуда он родом. Отбирая себе рабочих во дворе шайфлингской лесопилки, Гольц вызывает из толпы то одного, то другого. Потом они строятся и идут к складам, а там их распределяют по бригадам. Остальные всем скопом идут в трактир, будто им нужно что-то обговорить. Только говорить им не о чем. Они сидят, каждый со своей кружкой пива, уставившись в темную стену.

Со следующего уступа видна вся котловина до самого Циртена. Ручей проточил в уступе крутую расщелину. Одна циртенская семья в свое время поставила здесь мельницу, только мельница себя не оправдала. Теперь на мельнице ночуют пастухи. Место вокруг совершенно голое. На ночь сюда сгоняют коров и овец. Трава тут выедена, земля бурая. По вечерам издалека видно, как к мельнице со всех сторон бредут пастухи в коричневых, желтых, полосатых накидках. На головах плоские соломенные шляпы. Сумерки сгущаются быстро. Долина тонет в тени гор. На какой-то миг кажется, что тьма уже не рассеется никогда. Но тут всходит луна- светлая, будто солнце.

Две церковные колокольни Санкт-Себастьяна лишь совсем немного поднимаются над краем впадины. И все-таки именно они тотчас бросаются в глаза, потому что во всей округе не на чем больше остановиться взгляду. Каменную пустыню зовут Поляной. Дорога ведет прямиком туда. В день святого Себастьяна здесь собираются люди со всей долины. Поле над впадиной покрывается маленькими разноцветными шатрами. Раньше главным событием праздника была церковная служба, теперь — ром. Мужчины надевают в праздник черные выходные шляпы. По всему полю мелькают эти черные шляпы. Большинство людей одеты в синие или коричневые накидки, другой одежды у них нет. Самые грязные оборванцы приходят из Оучены. У этих денег нет вовсе. Но они пляшут или выделывают ножами всякие опасные штуки, и за это то один, то другой подносит им стаканчик. Во хмелю оученцы становятся дикими, будто звери, — срывают с женщин одежду, валят их на землю. За женщин никто не заступается, слишком уж все пьяные. Погличане, чтобы похвастать достатком, приходят в красных суконных куртках и прикатывают из трактира бочку за бочкой. В этот день никто не остается дома. Даже старики и больные вылезают посидеть перед домом. Вокруг деревни разжигают множество больших костров. И от ночного холода защититься можно, да и на огонь смотреть весело. Но главное, конечно, не в этом. Еще накануне выкапывают канавы. В кострах докрасна раскаляют камни. Потом камни бросают в канавы и, чтобы сохранить жар, прикрывают землей. Сверху кладут большие куски мяса. На него льют ром. Женщины разжевывают пахучие коренья и выплевывают их в мясо. Они стоят вокруг канав, хохочут и плюют жвачку. Затем мясо вновь покрывают раскаленными камнями и присыпают землей. Через несколько часов — за это время ром доводит людей почти до безумия — ямы разрывают, и каждый независимо от его вклада в общий пир получает свою долю горячего печеного мяса.

Праздник святого Себастьяна длится два дня. Ночь между ними наполнена танцами и криками. Языки пламени высотою с дом разгоняют тьму. В суматохе танца мужчины набрасываются на женщин. Утром следующего дня все поле лежит будто в глубоком обмороке, пока музыка и ром снова не поднимут людей на ноги. Флейтисты играют целый день. Музыкант дует сразу в обе дудочки двойной флейты, и звук ее достает до самого нутра. К середине второго дня всеобщее пьянство выливается в жуткие мерзости. Пьяные скачут через костры или дерутся друг с другом на тесаках. Женщины сбиваются в плотные толпы. Они тоже пьяны. За детьми никто не смотрит. Те роются в кострах или пустых канавах, пытаются отыскать забытый кусок мяса. Напившимся до бесчувствия они плещут ромом в глаза и, когда пьяные приходят в себя, хохочут. Следующей ночью на поле свирепствует холод. Дров в костер никто не подкладывает. Люди, обессилев, спят на земле вповалку. Кругом валяются разбитые бочки: в них искали остатки рома. Поутру все разбредаются по домам. Проходя мимо церкви, крестятся.