Отто Шмидт

Все шло хорошо, но 6 августа подвижкой дрейфующего льда «Седова» отжало на мель с последующим небольшим авралом при снятии. Шмидт продолжает усваивать новую для себя обстановку: «Только и слышно: «трави канат», «вира лебедкой». Надо выучить целый словарь: «канат» — это якорная цепь, а наш канат, если толстый, особенно металлический — «строп», поменьше, как и веревка, — «конец»(с. 54–55). Похоже, знание иностранных языков на этот раз не помогло очередному арктическому новобранцу, изучавшему новое для себя поле деятельности буквально с азов.

Новая природная обстановка, включая ледники, непохожие на памирские, вызывает обостренный интерес арктического новичка: «Ледник (Седова на современной карте. — В. К.)настоящий, со всамделишными трещинами, в которые дважды по пояс погружался, удерживаясь винтовкой — не взял ни веревки, ни чего-либо другого. В следующий раз пойдем во всем альпинистском вооружении… Изумительной красоты базальтовая скала (о Рубини-Рок. — В. К.)на противоположном берегу бухты. Переехали на шлюпке, поднялись по крутым осыпям, частью покрытых мхом. Круто, но не трудно, больше опасности от катящихся камней… Обратно, по выбору Самойловича и вопреки моему совету, шли по крутой расщелине — осыпи камней. Было нетрудно, но довольно эффектно… Вчера Р. Л. Самойлович, его помощники и я поехали на Рубини-Рок. Они обследовали долину за ним, нашли много интересного для геологов… Убедился на этом случае, что Р. Л. Самойлович — мужественный человек со склонностью к благородной авантюре» (Там же, с. 55).

Последняя характеристика принадлежит человеку, впервые оказавшемуся в ледовитых морях, она по-своему показательна, тем более что и сам Шмидт в целом ряде случаев при знакомстве с новыми для него природными объектами и ситуациями не соблюдает правила техники безопасности, обязательные для всех.

Вновь и вновь он обращается к особенностям арктической природы, вызвавшей его удивление: «Странные здесь ледники — новый для меня тип северного глетчера. Плоский купол с очень слабым подъемом…

…На обратном пути была вознаграждена наша спортивная жилка. Спустились с ледника прямо к мысу Седова, пройдя несколько километров по леднику. На спуске, уже менее пологом, конечно, масса трещин. На этот раз я взял веревку и ледоруб — они пригодились. Обвязав всех веревкой, я давал практические уроки перехода через трещины и вытягивания из них… Особенно я был рад восторгу спутников, ранее трещин не видавших. И. М. Иванов насчитал, что мы перешли через 271 трещину» (с. 58). В том первом знакомстве с Арктикой Шмидт еще оставался спортсменом-альпинистом даже в роли официального представителя государства, пока еще не осознавая себя полярником.

Между тем на берегу свои трудности — темпы выгрузки слишком превосходили темпы стройки. Не случайно 12 августа в дневнике Отто Юльевича появляется следующая запись: «Выгрузка кончается… Очень мне не нравится бездеятельное сидение «Г. Седова» на якоре. Как только все выгрузят, хочу настоять на разведывательных поездках (в Британский канал и др.) на 1–2 дня, оставив рабочих и зимовщиков на берегу» (1960, с. 57).

Чтобы не напугать остающихся на берегу строителей, обеспечив их всем необходимым, решили уложиться с рекогносцировкой в сутки с вылазкой — в пролив Юнга и Британский канал — использованной для проведения гидрологических и морских биологических сборов, оставивших у Шмидта сильное впечатление: «Все наше население толпится вокруг, смотрит и помогает. Г. П. Горбунов с усмешкой говорит, что вначале все рады помочь, даже мешают, а потом — не упросить. Лично я и раньше часами стоял с биологами над драгой, рассматривая поразительное разнообразие и красоту форм» (с. 58). Разумеется, пока это восприятие дилетанта в новом для него деле, больше Шмидт озабочен задержкой в строительстве станции.

Очередная экскурсия на «Седове», продолжавшаяся около суток в ночь с 19 на 20 августа, ознаменовалась опасным приключением Шмидта в ледяном гроте айсберга на крохотной лодочке-тузике, которое он красочно описал в своем дневнике. Мало того что будущий академик, обнаружив его, сам вдоволь насладился опасной красотой, причем без малейшей научной необходимости, он вовлек в рискованное приключение и других участников экспедиции, приводя сомнительные оправдания: «Не умею я смотреть красоту один. Выплыл ко входу и закричал на «Седов» старшему штурману: «Здесь такая красота, какой я в жизни не видел. Будите всех корреспондентов, пусть и капитан и научные, и киноработники — все придут!» Грот образовывал гигантское звуковое зеркало. Меня было хорошо слышно, через несколько секунд я услышал «Есть!». С ледокола спустили большую шлюпку, я с нетерпением поехал навстречу, опять через льды, ставшие еще хуже… Как всегда бывает, собирались долго, наконец, тронулись. Льды стали почти непроходимыми для большой шлюпки. Капитан сразу стал нервничать, ведь и на «Седов» льды могли надавить. Но не успели еще проникнуться его красотой, как выход стало закрывать льдиной. Скорее назад! Капитан запрещает отталкиваться от стен — могут обвалиться. Нельзя громко говорить. В то же время все галдят, хоть вполголоса, некоторые выскакивают на льдину, потом обратно. Я, оставшись в гроте на тузике, кричу П. К. Новицкому, чтобы он непременно снимал…

…А в это время крик с «Седова»: «Лед напирает!» Судну надо немедленно уходить, а то прибьет к айсбергу. Происшествие, которое потом весело вспоминали. Но в то время капитану было не по себе» (с. 60–61). Как говорится, no comments… Кто был прав — капитан (пошедший на поводу у начальника) или начальник экспедиции, читатель может сам составить мнение…

То, что на начальном этапе своей деятельности Шмидт принимал порой сомнительные решения, подтверждают и другие участники событий. М. С. Муров, занятый на строительстве, отмечает, что «21 августа к нам неожиданно приехал Шмидт и сообщил, что он принял решение до окончания строительных работ… предпринять исследовательский рейс на север архипелага. Рискованная затея пришлась нам не по душе, и мы ему откровенно признались в этом…

«Мне понятны ваши опасения, — ответил Отто Юльевич, — в случае, если мы застрянем, вам придется зимовать с шестнадцатью рабочими — перспектива тяжелая не только в продовольственном отношении. Но бездеятельное сидение научного состава, когда есть возможность исследовать весь архипелаг, найти могилу Седова, будет непростительно»(1971, с. 77–78).

Обнаружив в походе на север присутствие атлантических вод, Визе понял причину отсутствия льда у северных границ архипелага, тогда как начальник экспедиции испытывал определенный рекордсменский зуд, своеобразный пережиток недавнего спортивного прошлого, который в ближайшие годы ему предстояло преодолеть, судя по записи в дневнике: «Двинулись севернее, ломать мировой рекорд (82°04' с. ш.). Скоро льды стали тяжелее. Все же я решил идти дальше, даже когда В. Ю. Визе и Р. Л. Самойлович стали советовать повернуть назад. Это было на 82° 06’ с. ш. Я согласился с ними только когда достигли 82° 14’ с. ш., т. к. когда рекорд стал совершенно бесспорным — вне ошибок счисления. Капитан присоединился к «отступающим» (1960, с. 63). Были и другие достижения научного характера — размеры острова Нансена на английской морской карте оказались значительно меньше, что выяснилось при посещении острова Самойловичем и Ивановым. Найти могилу Седова не удалось, зато зимовочная база американской экспедиции Фиалы в бухте Теплиц была изучена настолько основательно, что Шмидт, несмотря на солидный возраст сохранившегося провианта, смог оценить его достоинства: «Консервы хороши»! (Там же, с. 64).

Возвращение «Седова» к строящейся станции совпало с возобновлением ее блокады очередным напором льдов, которые остановили «Седова» примерно в 15 километрах от станции.

30 августа станция в бухте Тихой отправила первую радиограмму и, таким образом, вошла в строй действующих, что было отмечено салютом и поднятием флага на построенном доме, а также торжественным митингом и речами. Льды продержали «Седова» у архипелага до 1 сентября и возвращение началось в обход острова Гукера с севера. Только спустя трое суток судно оказалось на чистой воде, что вселило в ученых надежду во время плавания к востоку посетить остров Уединения и даже добраться до Северной Земли. Это устраивало гидрологическую группу — в первую очередь Визе, Лактионова и Горбунова. Особый интерес Визе к новой акватории понятен — пять лет назад он заявил о существовании там неизвестной суши, предсказанной им по результатам изучения дрейфа «Святой Анны» в 1912–1914 годах.

Финал похода также описан в дневнике Шмидта:

«6 сентября, вечер. Конец эпопеи близок. Идем на юг, назад к земле. Проделали гидрологический разрез по 79° с. ш. до 70° в. д. за долготу мыса Желания. От плана добраться до о. Уединения и до Северной Земли приходится отказаться… Вечером 5 сентября капитан, при сочувствии Самойловича, стал убеждать меня повернуть обратно… судно в таком виде не может больше входить в лед и не перенесет серьезного шторма. Вода впереди чистая… но доводы капитана серьезны… Утром 6-го момент для решения наступил… Волнение 6 баллов, ледокол сильно дрейфует, научные работники бьются без успеха — невозможно работать. Тут уже и В. Ю. Визе вышел из себя, заявив, что, раз гидрологические исследования вести более невозможно, незачем дальше ехать… Потеряв последнего союзника, я уже не могу сопротивляться общему мнению специалистов» (1960, с. 70–71).

Общая результативность экспедиции (помимо главного — создания научного стационара) была значительной, начиная с работы геологов и топографов, кроме гидрологических наблюдений, помимо изучения обитателей моря. Это не считая топографических съемок, когда интересы различных специалистов соприкасались. «Наш топограф И. М. Иванов, — отметил Визе, — занялся съемкой ледника Юрия, спускающегося с южной стороны скалы Рубини. Съемка ледника Юрия представляла большой интерес, так как 15 лет назад этот ледник был заснят мною, а еще раньше — в 1904 году — экспедицией Фиала. Из сравнения карт, составленных в 1904 и 1914 годов, с новой картой 1929 года, можно будет вывести заключение о том, отступают или наступают ледники Земли Франца-Иосифа… Эти изменения в положении ледников, которые могут быть весьма значительными, вызываются колебаниями климата… За последние 25 лет климат Земли Франца-Иосифа, очевидно, не изменился в какую-либо сторону, так как положение края ледника Юрия оставалось за этот промежуток времени почти неизменным» (Там же, с. 86–87). Эти отрывочные, порой случайные наблюдения положили начало изучению изменений природной среды высоких широт, столь актуальному в настоящее время в связи с глобальным изменением климата. Понятен и интерес, проявленный учеными к геологии Земли Франца-Иосифа, поскольку они уже мысленно сопоставляли новые данные с известными условиями Новой Земли и Шпицбергена, пытаясь мысленно объединить их в единую природную систему на основе проблемы континентального шельфа, столь актуальной в наши дни в связи с потребностях в углеводородах.