Отважное сердце

– А похоже, друг Настасьин, что ты угольком меня угощаешь, благосклонно сказал однажды Невский, рассматривая разболтанный в кубке чёрный порошок.

И это почему-то вдруг разобидело юношу.

– Государь, - отвечал он важно и гордо, - уж в моём-то деле дозволь мне...

Он не договорил.

Невский рассмеялся.

– Полно, полно, Гриша!
– сказал он ему, ласково кладя руку на плечо.
– Я тобою, лекарем моим, свыше всякой меры доволен. Ты воистину у меня Гиппократ!*

_______________

* Г и п п о к р а т - знаменитый древнегреческий врач V - IV вв. до н. э.; его называют "отцом медицины".

Однако в какой мере доволен был своим врачом Александр, в той же мере злился и гневался на своего медика Берке. Личным врачом хана Берке был старик из племени тангутов. О нём ходили легенды. Рассказывали, что старик знает целебные и ядовитые свойства всех трав и минералов. Говорили, что ещё сам Чингисхан некогда, после победы над тангутами, отнял этого лейб-медика у тангутского царя и за это отказался от всякой другой дани с побеждённых. Потом от Чингисхана этот придворный лекарь перешёл по наследству к любимому внуку Чингиса - к Батыю. А уж после кончины Батыя к Берке. Берке не расставался даже и в походах со своим лейб-медиком. Но ценил он в нём вовсе не лекаря, а... отравителя...

Когда Берке хотел, не прибегая к явному убийству, убрать опасного врага или кого-либо из знатных, кто подвергся ханской опале, он отдавал тайное повеление старому тангуту, и ханский приговор совершался.

У этого тангута были яды, которыми он мог умертвить свою жертву на любой день - и через неделю, и через две, и даже через полгода: как только повелит хан.

И вот впервые старый отравитель обманул доверие Берке - впервые замедленная отрава не действовала на того, над кем прозвучал тайный приговор хана.

Наедине, в спальном шатре своём, разъярённый Берке схватил лекаря за его длинную острую бородёнку и рванул её.

– Ты, старый ишак! Ты лжец и самозванец!
– визгливым, злобным голосом кричал хан.
– Ты обещал мне, что уже через месяц Александр не сможет сесть на коня. Так знай же, невежда и обманщик: вчера этому князю Александру, в его русский стан, привели бешеного коня, ещё не знавшего подков, и Александр собственной рукой укротил скакуна и умчался на нём в степь... Я прогоню тебя! Я тебя пастухом овец сделаю!..

Голова перепугавшегося старика моталась из стороны в сторону.

Наконец Берке отпустил его бороду. И старый отравитель с низким поклоном заговорил:

– Прелестный повелитель, нет, я не обманывал тебя. Я видел сам - уже болезнь стала показывать ему своё лицо. Быть может, и ты заметил, хан, когда призывал к себе русского князя, что под глазами его виднелась уже припухлость. И вдруг всё это бесследно исчезло!.. Напрасно я умножал яды они не оказывали действия... Хан, прости твоего раба, но разве есть на свете такие яды, против которых природа и мудрость медика не нашли бы противоядия? Князя Александра спасли!

– Как?!
– в злобном удивлении прошипел Берке.
– Кто же осмелился? И кто же смог это сделать?

Оглянувшись, хотя в шатре они были одни, отравитель прошептал едва не на ухо хану какое-то имя.

Тот в изумлении отшатнулся.

– Ты бредишь, старик!
– вскричал он.
– Как?! Этот русский юноша, едва вышедший из поры отрочества, - и это он смог сделать всю твою прославленную мудрость бессильной?! Стыдись! И это говоришь мне ты, которого чтил сам дед мой - великий воитель?!

Отравитель удручённо покачал головой.

– Нет, мне не стыдно, великий хан, потерпеть поражение от такого соперника, - отвечал старик.
– Никто другой из медиков не нашёл бы - и столь быстро!
– средства против отравы, которою я отравил князя Александра. Но этот - нашёл! И отсюда я сделал вывод, что если этот юный медик русского князя войдёт в зрелые годы, то он станет вторым Авиценной!* Только этот великий врач знал в юности столь много!..

_______________

* А в и ц е н н а - таджикский учёный, философ и врач X - XI вв.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Невского изнуряла в Орде не только чёрная ханская неволя, не только то, что он был оторван от всего родного, русского, но ещё и неизбежные татарские гости. Душу выматывали, а не только одни подарки все эти батыри и вельможи.

А прогнать их было никак нельзя: тот - "князь правой руки", тот "князь левой руки", третий же - царевич, а четвёртый - "дышит в самое ухо повелителя".

И приходилось, ради блага и пользы своего народа, не только принимать незваных, но и подчас самому зазывать на угощение, одаривать и терпеть их гнусные беседы.

Как изнуряли они князя!

Вот хан Чухурху, лютый и явный враг русских, только что советовавший Берке предать Невского самой ужасной казни, тут, сидя на коврах в шатре Александра, целует его в плечо и, якобы сочувствуя, говорит:

– Ай, ай, князь! Когда я услыхал, сердце и печень мои стеснились: Берке хочет приказать тебе умереть, не показав крови!

Это означало, что Александра задушат тетивою лука.

Приходит другой гость - князь Егу. Вот он жрёт жирный плов, захватывая его двумя китайскими костяными палочками, пьёт кумыс, рыгает и говорит Александру:

– Всё хорошо, Искандер, всё хорошо: ты вынес душу свою из бездны гибели на берег спасения! Хан простил тебя - ты будешь в ряду царевичей посажен!

Но через день-другой снова является тот же самый Егу и с таинственностью, с оглядкой шепчет Александру:

– Ой, князь Искандер, совсем худо!
– и закрывает глаза и долго молчит - нарочно, чтобы помучить Александра.
– Совсем худо: над всеми над нами взял верх этот злой рыцарь Урдюй Пэта. Он вложил в уши хана совет погубить тебя навеки. Берке решил не убивать тебя, но тебя ослепят, и ты будешь до конца дней твоих молоть ханским жёнам ячмень на ручных жерновах и носить волосяную верёвку на шее.

Волосяная верёвка означала рабство.

Невский знал от вельмож, задаренных им, что рыцарь-предатель Джон Урдюй Пэта и впрямь добивался для него той лютой и позорной казни, о которой говорил Егу. Временами, когда Александр оставался с глазу на глаз со своим верным Настасьиным, из груди его исторгался глухой вопль гнева и душевной муки:

– Полгода... полгода истязают, проклятые! Доколе смогу терпеть? А тут ещё хозяина радушного из себя творить перед ними... Кумысничать с ними, под своим кровом принимать... О-о! Люто мне, Григорий!