Отважные(изд.1961)
Шрифт:
– Нет. Просто мне почему-то показалось, что тут не может быть повторения.
– А вы попробуйте, повторите.
– Сейчас.
Он опустился на колени, снова нажал все кнопки по порядку, а затем повернул раковину и ромашку. Но на этот раз по какому-то наитию он повернул их в другую сторону.
И вдруг в глубине сундука что-то щелкнуло.
Не помня себя от радости, он открыл крышку и увидел, что полированное, блестящее дно поднялось кверху. Он запустил в сундук руку, сначала по локоть, потом по плечо, затем нагнулся еще ниже и стал шарить обеими руками. Воронцов со сдержанной
Наконец Стремянной в полной растерянности поднялся на ноги.
– Черт знает, что такое! Ничего не понимаю! – сказал он.
– Сундучок-то, оказывается, пуст! – спокойно произнес Воронцов, только теперь заглядывая внутрь. – В тайнике ничего и нет...
– Ничего! – сказал Стремянной. Он с шумом захлопнул верхнюю крышку и тяжело опустился на нее. – Ведь я был совсем уверен...
Воронцов поглубже затянулся дымом и снова отошел к окну
– А вот я, по правде сказать, так и думал, что мы здесь ничего не найдем, – сказал он. – Дело ведь гораздо сложнее, чем кажется...
– Что вы хотите сказать?
Воронцов показал папиросой в сторону сундука.
– Обнаружить второе дно и даже открыть его вот в этой трофейной рухляди не так уж, в конце концов, сложно, товарищ Стремянной. Гораздо сложнее бывает найти и открыть второе дно у человека. Тем более что есть люди не только с двойным, но даже с тройным дном, и гораздо хитрее замаскированным, чем у нашего сундука.
Стремянной удивленно взглянул на него:
– Я что-то не понимаю...
Воронцов кивнул головой:
– Это потому, что вы еще всего не знаете.
– Чего же это я не знаю?
Воронцов не успел ответить. В комнату постучали, и на пороге появился сержант Анищенко. Лицо его радостно улыбалось, и, казалось, его так и распирает рассказать о чем-то крайне важном.
– Разрешите доложить, товарищ майор!
– Ну что? Что? – спросил Воронцов, и глаза его блеснули.
– Все в порядке, товарищ майор!
– Как же все в порядке, когда он ко мне не звонит?
– Сейчас, наверное, позвонит, товарищ майор... Как вы приказали, он послал его к вам за наградой...
– Ну, а карандаш затачивали?
– Затачивали, товарищ майор.
– Ну, и что?
– Да все в порядке, товарищ майор. Как вы и предполагали. – Анищенко потоптался на месте: – Можно мне вам сказать два слова по секрету?
Воронцов вышел вместе с ним за дверь и через минуту вернулся гораздо более оживленным, почти веселым открыл стол и положил в него какой-то маленький сверточек, не больше спичечного коробка.
– Я очень прошу вас, товарищ Стремянной, – сказал он, – побудьте здесь. Мне на минутку нужно выйти. И послушайте, пожалуйста, телефон.
– Хорошо, – сказал Стремянной.
Он чувствовал, что готовится что-то важное и неожиданное, и с интересом ждал развязки.
Воронцов накинул шинель и ушел. А Стремянной несколько минут сидел в полной тишине.
Вдруг на столе зазвонил телефон.
– Слушаю, – сказал Стремянной в трубку.
Он услышал знакомый тенорок председателя городского Совета:
– Товарищ Воронцов?
– Нет, не Воронцов, а Стремянной... Слушаю вас, Сергей Филиппович!
–
Что это, телефонист ошибся? Я же не к тебе звонил.– Нет, нет, правильно. Воронцов вышел, а я его, так сказать, заменяю.
– Ну хорошо... К тебе я хотел звонить попозже. – Голос Морозова звучал как-то особенно веско. – Поздравляю тебя, товарищ Стремянной!
– С чем, Сергей Филиппович?
– Картины найдены!.. Все десять штук!.. Я, правда, их еще не видел, но за ними пошли...
– Кто же их нашел? – спросил Стремянной.
– Фотограф Якушкин! Я его к Воронцову послал за наградой.
– Почему к Воронцову? Разве он у нас наградами ведает?
Морозов усмехнулся.
– Не знаю! Так Воронцов распорядился. Это уж ты его спроси!.. Ну прощай! Будь здрав!
Стремянной положил трубку. В комнату уже входил Воронцов, раскрасневшийся от быстрой ходьбы. Он обернулся на пороге и кому-то приказал:
– Якушкина – сразу ко мне!
– Ты что это, товарищ Воронцов, начальником наградного отдела стал? – улыбнувшись, спросил Стремянной.
– А что, Морозов звонил?
– Звонил.
Воронцов снял шинель и сел за стол.
– Конечно, тут есть некоторая неловкость, – улыбнулся он. – Но сейчас, как ты увидишь, это уже не имеет значения.
– Я ничего не понимаю! – рассердился Стремянной. – Какое отношение к нашему делу имеет фотограф Якушкин? Прошу объяснить толком, что здесь, наконец, происходит!
– Пожалуйста.
Но тут за стеной послышались голоса, дверь раскрылась, и в комнату вошел Анищенко, а за ним Якушкин со связанными за спиной руками; двое солдат с винтовками остановились на пороге, ожидая приказаний.
– Ну, Якушкин, вот вы и пришли за наградой!.. – сказал Воронцов. – Садитесь! Давайте разговаривать.
Анищенко положил на стол фотоаппарат, треногу, пакет с вещами, отобранными у Якушкина при личном обыске, быстро развязал ему руки и вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Несмотря на приглашение сесть, Якушкин продолжал стоять, растирая затекшие ладони. Во всем его облике была такая растерянность и пришибленность, что Стремянной невольно подумал – не ошибся ли Воронцов? Ничего опасного, казалось, не было в этом узкоплечем, старом человеке.
– Что же это такое, товарищ Воронцов? – жалобно спросил Якушкин. – Хватают! И все это за то, что я преданно разыскивал картины? И разыскал их... Не так ли? И не я ли помог разоблачению предателей? – Он повернулся к Стремянному. – А вот вы, товарищ начальник, вы же видели, как я бургомистра опознал? Так за что?.. За что?..
Якушкин закрыл лицо руками и так стоял несколько секунд, словно стремясь справиться с охватившим его отчаянием.
– Садитесь!.. Садитесь, Якушкин!.. – сказал Воронцов. – Сейчас мы разберемся, допущена ошибка или нет...
Якушкин покорно подсел к столу, положив руки на колени и всем своим видом показывая, что готов помочь разобраться в этом горестном недоразумении.
– Вот что, Якушкин, от вас зависит очень многое... Во-первых, ваша собственная судьба. Поэтому отвечайте на вопросы правдиво, – сказал Воронцов, придвигая к себе поближе пакет с отобранными у арестованного вещами. – Где вас обыскивали?