Отважные(изд.1962)

— Сколько же теперь в лагере человек?

— Шестьсот будет.

— И когда их погонят?..

— Мейер говорил, что укрепления начнут строить через несколько недель. Но, конечно, пленных туда отправят раньше.

— И ты заранее узнаешь?

— Это очень трудно, но попробую.

Коля понял, что речь идет о его отце. Может быть, человек, который разговаривает с дядей Никитой, принадлежит к подпольщикам? Но почему он говорит с дядей Никитой о таких важных вещах? И вдруг Коля вскочил. Ведь накануне своего ареста мать тоже встречалась с дядей Никитой. Нет, она не была у него дома. Она ходила к нему в городскую управу, но, когда вернулась, была очень взволнована. Несомненно, дядя Никита завлекает, а затем предает людей. Надо предупредить того, кто там, за стеной. Он, наверное, не знает, что дядя Никита сегодня выдал гестаповцам человека!..

— Эту операцию мы должны обязательно провести, — опять сказал тот же голос, — придется бросить на нее всю группу! Но сам понимаешь: маленькая оплошность — и мы окажемся в ловушке…

— Да, тут нужна полная внезапность, — ответил Никита Кузьмич, и Коле показалось, что он усмехнулся.

Опять помолчали.

— А как же быть с парнем? — спросил Борзов.

— Держи его пока у себя.

— Говорит, сбегу…

— Сейчас нам его взять некуда. С месяц пусть у тебя поживет.

— Придется держать под замком.

— Это уж слишком.

— Посмотрю. Если обвыкнется, тогда другое дело… Пей, пей чай, а то остынет.

— Какой уж тут чай! Скоро убираться надо. Дик привязан?..

— Привязан.

— Страшная у тебя собака!

Никита Кузьмич засмеялся:

— Да уж! Для такой жизни самая подходящая.

Послышался стук отодвигаемого стула.

— Вот что, Геннадий Андреевич…

— Не Геннадий Андреевич, а Павел Мартынович, — поправил Никиту его собеседник.

Коля чуть не крикнул от радости. Конечно же, это голос Геннадия Андреевича, одного из учителей школы, в которой он учился!

Может быть, сейчас закричать, затопать ногами, позвать его на помощь? Рассказать всю правду о дяде Никите? Ну, а если дядя Никита убьет Геннадия Андреевича, когда увидит, что тот о нем все знает? Нет, надо молчать, терпеть и слушать…

— Теперь, Никита Кузьмич, запомни явку, — сказал Геннадий Андреевич: — деревня Малиновка…

— Так!..

— Хата Полозневой. На краю деревни…

— Так… Запомнил.

— Пароль: «Нельзя ли воды напиться?» Тебе ответят: «Воды много, пей сколько хочешь!..» Понятно?.. Повтори.

Никита Кузьмич повторил.

— Задачу свою уяснил? — спросил Геннадий Андреевич. — Ничего повторять не надо?

— Все понятно, Павел Мартынович!

— Действуй, но осторожно! Прощай… Пойди попридержи пса, пока я перелезать буду…

По коридору глухо простучали шаги двух людей. Хлопнула входная дверь. Залаял в глубине двора пес. Потом лай стал еще громче. Никита Кузьмич вновь перевел собаку на старое место… Через минуту опять хлопнула дверь. Стукнул засов. Борзов с минуту постоял у двери, за которой притаился дрожащий от нервного напряжения Коля, а потом, видимо успокоенный, вернулся в свою комнату.

Коля тут же опять засунул голову в печку.

— Это вы, господин Блинов?.. — услышал он голос дяди Никиты. — Простите, что звоню ночью. У меня крайне важное сообщение… Да, может подождать до утра… Слушаюсь… Ровно в девять утра я у вас…

Эти слова разрушили все Колины сомнения.

Геннадия Андреевича и его подпольщиков несомненно ждала страшная опасность.

Глава пятая ТЯЖЕЛЫЙ ДЕНЬ

Полночи проворочался Коля на узком, жестком диване, а затем забылся в глухом, тяжком сне. Проснулся он так же внезапно, как и заснул. Чувство острой опасности, которое вдруг возникло где-то в самых отдаленных глубинах сознания, мгновенно выхватило его из сна. Как будто пружина рванула его кверху. Полетела в сторону рваная шинель, которой он укрывался, и он встал посреди комнаты, взлохмаченный, с красной полосой от жесткого диванного валика через всю левую щеку.

В дверях, не переступая порога, стоял в пальто и шапке Никита Кузьмич.

— Тебе бы, Коля, в пожарных хорошо служить! — добродушно усмехнулся он.

Коля таращил на него заспанные глаза, ощущая во всем теле противную ломоту. За окном светилось яркое, солнечное утро. На вершине забора сидел большой красный петух и гордо встряхивал головой.

— Не бойся, не бойся, не трону, — примирительно сказал Никита Кузьмич. — И запирать не стану. Ходи по всему дому… Еда на столе. А во двор выходить не смей: собака порвет… Ну, будь умником! Вечером вернусь — обсудим, что делать…

И Никита Кузьмич вышел, не заперев за собой двери дома. Коля увидел, как он спустил пса с цепи, а затем торопливо пошел к воротам. У калитки он обернулся, строго погрозил пальцем и вышел на улицу.

Коля тяжело опустился на диван. Где-то за стеной мерно постукивали ходики. Со двора донеслось горластое пение петуха и злобное урчание пса, бегавшего под окнами.

В доме дяди Никиты было три комнаты. Коля хорошо знал их расположение. В первой комнате, самой большой, стояла сложенная из кирпича печь, покрытая толстой чугунной плитой с тремя конфорками. Справа в углу был буфет с посудой, а посредине — большой дубовый стол на коротких толстых ножках. За этим столом дядя Никита обедал, а вечерами что-то писал, раскрыв потрепанную бухгалтерскою книгу в черном переплете. Дверь налево вела в самую маленькую комнату, три четверти которой занимала широкая кровать. Над ней в черной рамке висела большая фотография самого дяди Никиты. Эта фотография была сделана еще накануне революции — дядя Никита и тогда служил в городской бане, принадлежавшей в то время купцу Трифонову. Фотограф снял его во весь рост около этажерки, на которой в высокой вазе пышно цвел букет бумажных роз. Узкие плечи дяди Никиты облегал черный, одолженный на этот случай сюртук, а лицо, и без того маленькое, невыразительное, казалось еще меньше от усов, закрученных длинными острыми стрелками.

Ну, а в третьей комнате сейчас находился Коля. Назначения у нее никакого не было. В ней стоял диван, а на стене висело несколько литографий из старых журналов. Изредка, когда в город приезжали родственники дяди Никиты, он отводил им эту комнату.

С тех пор как дядя Никита стал в городе важной персоной, он нанял старую женщину, которая варила ему обед и пекла пироги. Он пускал ее к себе в дом раз в два-три дня. Сваренный обед хранился в подвале, а пироги прятались в шкаф. Разогревал еду сам дядя Никита на вечно коптящей керосинке.

Коля нашел на столе миску с вареным мясом, соленые огурцы, черный хлеб и черствый пирог с капустой. Увидев все это, он вооружился ножом и с жадностью набросился на еду. Куски мяса он глотал, почти не прожевывая, огурцы хрустели под его острыми зубами.

Несмотря на то что Коля расправлялся с мясом как мог, его осталось еще человек на пять — огромный кусище на большой мозговой кости. Засохший пирог показался ему очень вкусным. Не хватало только чая. Но, в конце концов, после соленых огурцов можно выпить и кружку студеной воды. Когда человеку от роду так мало лет, подобные неудобства не портят настроение.

Теперь Коля почувствовал себя гораздо крепче. Он обошел весь дом и выглянул на крыльцо. Тотчас же овчарка глухо зарычала, оскалив огромные белые клыки, и огромными прыжками бросилась к нему. Мальчик захлопнул дверь, когда мохнатые лапы уже коснулись крыльца, и подбежал к окну. Собака сидела на верхней ступеньке, выжидательно глядя на дверь голодными, злыми глазами. Коля приоткрыл раму. Овчарка надрывно залаяла. Нет, с этим псом не сговоришься. Но, может быть, его можно подкупить? Он отрезал кусок мяса, свистнул и бросил его собаке. Она понюхала мясо и равнодушно отошла прочь…