Отвергнутый дар

– А разве обеденного перерыва не будет? Чем они там занимаются?

Фабиан пожал плечами.

– Последний кадр. Там Тэд, Виктор и Хелен. Больше никого. Скоро, наверно, закончат, и тогда уже совсем все.

Синклер нахмурился. Он помнил, что картина начинается с крупного плана лица Хелен. Так же она должна закончиться. К сожалению, его сведения обо всем, что происходило между двумя этими кадрами, были весьма обрывочны. Последняя сцена шла после эпизода с убийством; Хелен должна была лежать в кровати, одна.

Он прислушался. Сверху доносился неразборчивый голос Тэда. Льюис оттолкнул ассистента и быстро взбежал по лестнице. Дверь оказалась заперта, а при звуке приближающихся шагов Тэд сразу замолчал.

Синклер яростно подергал за ручку. Изнутри послышался знакомый скрипучий смешок, потом шаги.

– Льюис, ты? – спросил Тэд. – Катись к черту.

Синклер свирепо уставился себе под ноги. Ему хотелось разнести в щепки эту дверь своим плечом атлета или хотя бы лягнуть ее ногой. Однако по некотором размышлении он решил, что этим уронит свое достоинство. На такое вообще не следовало отвечать, поэтому Льюис без единого слова спустился вниз.

Фабиан бросил на него фаталистический взгляд и очень по-галльски пожал плечами.

– Передать что-нибудь Тэду, когда он выйдет?

– Безусловно. Скажите ему, что я ушел надраться.

– Bien sur [42] , – зевнул ассистент.

– Вернусь через час.

На лице Фабиана выразилось сомнение.

– За час он вряд ли управится.

– Это еще почему? – воинственно наскочил на него Льюис. – Ведь это всего лишь один короткий кадр. Сколько же времени можно его снимать?

42

Само собой (фр.)

– Откуда мне знать? – отрешенно улыбнулся ассистент.

– Она что там, голая? Он заставил ее раздеться?

Фабиан медленно опустил веки.

– Льюис, дружище, я не имею ни малейшего представления, клянусь. Но если так оно и есть, то Тэду здорово повезло, а?

Синклер отвернулся. Его буквально трясло от какого-то неистового чувства, которое он и сам затруднился бы назвать. Он прошел переулком до площади и свернул в первый попавшийся бар.

От первого же стакана ему полегчало; от второго стало еще лучше; третий пить уже не следовало, а четвертый и вовсе был лишний.

Это была маленькая забегаловка, где выпивал рабочий люд из местных. Льюис тупо смотрел на деревянную поверхность ненакрытого стола и слушал, как щелкают шарики в игральных автоматах. Где-то над стойкой телевизор кричал по-итальянски что-то про футбол. В другом мире, на другой планете некая команда сражалась с мадридским «Реалом».

Синклер низко опустил голову. Перед его глазами был мокрый кружок от стакана. Мысли путались, налезали одна на другую. Льюис пытался понять, что его терзает – неудовлетворенная похоть, ревность, обида или любовь. И кто объект этой страсти?

Наверное, Хелен. Скорее всего Хелен. Он был почти в этом уверен.

А может, и Тэд.

Они встретились случайно, и тот случай изменил всю жизнь Льюиса. Иногда ему казалось, что он искал Тэда долгие годы.

Это был паршивый период – то время Синклер предпочитал не вспоминать. Он бросил Гарвард, сбежал из Бостона, всласть навеселился и вдруг отчего-то стал испытывать тревогу. Он уже не очень ясно помнил почему. Возможно, просто заметил, что лица на вечеринках становились все моложе, а сам он выглядел старше и старше. А может, была и еще какая-то причина.

Так или иначе, но Синклер вдруг почувствовал, что пора перестать болтаться по миру, надо что-то делать со своей жизнью. В самые мрачные моменты он сомневался, способен ли хоть на что-нибудь. Но случались и припадки эйфории, когда Льюис твердо верил, что где-нибудь, когда-нибудь непременно добьется побед. Ему представлялось, как он, блудный сын, возвращается в Бостон триумфатором. Только вот не ясно было, в какой области будут триумфы.

Мать всегда отдавала предпочтение политике и неоднократно намекала сыну о своих надеждах. Большое впечатление на нее произвела фантастическая карьера Джона Кеннеди. И намеки стали более откровенными. По мнению Эмили Синклер, Кеннеди были семейством выскочек, к тому же еще ирландцами и католиками. Если какой-то Джон Кеннеди мог так высоко взлететь, то чего же способен достичь Льюис, высокий и красивый наследник рода Синклеров? Отец Льюиса высказывал свои пожелания без обиняков. Льюис должен работать в семейном банке. Отказ сына был воспринят как нечто необъяснимое и извращенное.

Льюис не имел ни малейшего желания заниматься политикой или работать в банке. Однако выбрать хоть какую-то профессию, в которой он мог бы добиться долгожданного успеха, оказалось непросто. Надо заняться чем-то новым, нетрадиционным – он это чувствовал инстинктивно. Чем-нибудь, о чем пишут газеты и чем еще не занимался ни один Синклер, Рекламой, музыкой, журналистикой, шоу-бизнесом. Тем, что дает возможность быстро продвинуться. Областью, в которой важны мозги и упорство, а не то, что твои родители без конца красуются в светской хронике и папаша имеет связи.

Льюис пытался заниматься то одним, то другим – без особого, впрочем, пыла, а как-то раз, по приглашению одной нью-йоркской знакомой, актрисы, отправился к ней в гости, в Калифорнию. И там, совершенно неожиданно для себя, нашел свое дело. Нет, актером он стать не мог и режиссером тоже – Льюис хорошо это понимал. Но продюсерство – совсем другое дело. Подвижная, непредсказуемая профессия. Несколько сомнительная, требующая нахрапа, но это ему как раз и нравилось. Маленькие хитрости и сделки, натиск и напор – как раз то, что надо. Плюс бесконечные гулянки и масса девочек.

Синклер познакомился в Калифорнии с некоторыми молодыми продюсерами, и они произвели на него впечатление. Прошло немало времени, прежде чем он сообразил, что они очень от него отличаются; к тому же все они были евреями. Однажды ночью, здорово напившись и утратив осторожность, Льюис признался актрисе в своей мечте. Та со смеху чуть из кровати не выпала.

И Синклер вынужден был признать, что она права. Вскоре ему надоели и актриса, и Голливуд, и его фантазии. Он купил билет обратно на Восточное побережье. Билет уже лежал в заднем кармане его джинсов (Льюис быстро перенял калифорнийский стиль одежды), когда хозяйка объявила, что вечером они идут в гости отметить его последний день в Калифорнии. Синклер пожал плечами и согласился.

Вечеринка была в одном загородном доме, на самом берегу океана. Тогда-то и началась для Льюиса настоящая жизнь, потому что той ночью он познакомился с Тэдом.

Актриса небрежно махнула рукой в сторону коротышки, назвала его «Тэдом» и упорхнула к какому-то типу, который якобы имел связи на студии «Метро Голдвин Майер».

В толкучке Льюис не сумел сразу улизнуть от нового знакомого и узнал, что «Тэда» зовут Таддеусом Ангелини, что он италоамериканец во втором поколении, родившийся и выросший в Лос-Анджелесе. Сообщив эти краткие сведения, Тэд замолчал. Льюису стало неудобно. У него еще не окончательно выветрилось бостонское воспитание, он не успел научиться голливудскому искусству обдавать холодом всякого, кто не имеет репутации, влияния, денег или шансов на успех. Когда темы для бесед иссякли, а толстяк по-прежнему помалкивал, Льюис, не зная, о чем еще с ним поговорить, спросил: