Отверженный. Дилогия

– Я никогда не забуду запах твоих рук, Помнишь, как ты меня гладила?

– Не помню, – огрызнулась княжна, и маньяк тут же влепил ей пощёчину.

– Подлая коварная сучка! Всё ты помнишь!

Левашов достал нож, приставил его к шее Арины и спросил:

– А может, твоему папаше сразу голову отправить?

Маньяк сделал небольшой надрез на шее у девушки, из которого тут же выступила кровь. Княжна снова поморщилась, но не сказала ни слова. И ещё меня поразило, что я не чувствовал страха Арины. От неё исходило такое сильное презрение и просто невероятная ненависть, что страх, даже если он и был, полностью заглушался более яркими эмоциями.

– Нет, голову он получит в конце, – продолжил свои рассуждения маньяк. – Начнём, пожалуй, с пальца.

Левашов поднёс нож к безымянному пальцу княжны, но отрезать его не стал, а спросил:

– Или не будем так мелочиться и сразу кисть отправим?

Молодой граф сдвинул нож к запястью и там надрезал кожу. Я обратил внимание, что он всё время прижимал лезвие к внутренней стороне руки, но в итоге порез нанёс сбоку, чтобы не зацепить вены.

Это служило ещё одним доказательством того, что Левашов был не безумцем, а маньяком.

– Или по локоток отрежем? – спросил тем временем наш мучитель и полоснул ножом руку Арины в районе локтя.

Меня просто распирало от ярости и желания убить Левашова, но верёвки были крепки.

– Боюсь, по локоток не получится, – с сожалением произнёс маньяк. – Нож у меня, конечно, хороший, но кость вряд ли перепилит. Впрочем, я к таким вещам подготовился.

Левашов подошёл к чемоданчику, немного в нём покопался и извлёк из него небольшую ножовку по дереву. После чего радостно воскликнул:

– Сюрприз!

После этого молодой граф безумно захохотал. Закончив смеяться, он подошёл к Арине, провёл пилой по её руке чуть выше локтя, раздирая при этом кожу, и сказал:

– А теперь, сучка, проси меня сделать тебе обезболивающее! Только хорошо проси! На коленях!

Он поднял княжну со стула и попытался поставить её на колени. Девушка упиралась, тогда Левашов решил пнуть её сзади по ногам, в надежде, что она всё же упадёт на колени. Но это не помогло, княжна дёрнулась вбок и просто упала на пол. Маньяк рассвирепел, поднял её и посадил на стул.

– Я хочу сказать, – неожиданно произнесла Арина.

– Ну, наконец-то! – обрадовался Левашов. – Я слушаю.

– Тебе уже восемнадцать лет, – негромко сказала княжна. – Ты уже глава рода, по сути, настоящий мужчина. А Роме всего шестнадцать, – девушка выдержала паузу, словно собиралась с мыслями, после чего практически прокричала: – Но он в десять раз лучше тебя в постели! А, может, и в сто!

Левашов заорал так, что у меня чуть не лопнули перепонки. Он пнул Арину в грудь, да так сильно, что она отлетела вместе со стулом метра на три. А ещё меня накрыла такая волна ярости, исходящая от молодого графа, что опять разболелась голова.

– Ты конченый неудачник, Левашов! – кричала Арина, лёжа на полу. – Мой отец найдёт тебя и развесит твои кишки по всему вашему дому, а затем сожжёт его дотла!

Я подумал, что до такой степени злить маньяка не стоило, но, похоже, княжна сорвалась и тоже уже была не в себе. Она выкрикивала оскорбления не останавливаясь.

– Заткнись, тварь! – истерично завопил Левашов.

Он подбежал к Арине и стал избивать её ногами. Девушка стойко переносила все удары и кричала:

– У вас вся семья – неудачники! И Корецкие вас послали! А знаешь почему? Потому что я Дарье рассказала, что ты как любовник – ноль! Я всем это рассказала! Потому что ты ноль! Ты даже хуже! Ты минус!

– Заткнись, сука! Заткнись! – Левашова трясло от гнева. – Ты врёшь! Ты всё врёшь, мерзкая шлюха!

– Минус! Ты жалкий минус! Меня тошнило каждый раз, после того как мы были вместе!

– Шлюха! Лживая шлюха! Заткнись! – оскорблённый граф орал так, что казалось, он сейчас лопнет, его кожа покраснела, и я уже приготовился к тому, что он начнёт разбрасываться огненными шарами.

Однако Левашов смог погасить в себе магический импульс. Он схватил пилу и подбежал к Арине, видимо, решил-таки выполнить обещание и отрезать ей руку. Но он был настолько взбешён, что лишь размахивал пилой и остервенело пинал девушку.

Ненависть этих двоих друг к другу была настолько сильной, и они излучали её так интенсивно, что мне казалось, я наполнился чужой негативной энергией до такой степени, что сам вот-вот взорвусь. Я уже не мог впитывать этот негатив, а он продолжал наваливаться на меня волна за волной.

Меня уже почти разрывало на части, по всему телу пошёл нестерпимый зуд, мне казалось, что внутри меня разгорелся настоящий костёр, и его пламя стоило выпустить наружу как можно скорее, пока оно не сожгло меня изнутри. Я сконцентрировался и постарался весь этот внутренний огонь выдавить наружу. Голова заболела ещё сильнее, хотя казалось, что сильнее уже некуда, тело скрутило, но ничего не получилось.

Боль была невыносимая, причём уже во всём теле. Я больше не смотрел ни на Арину, ни на Левашова, настолько мне было плохо. А эмоции всё поступали и поступали. В основном это были ярость и ненависть. Но неожиданно среди них ярко выделилась боль, и она шла от княжны. Я посмотрел на Арину и увидел, как сумасшедший маньяк, истерично хохоча, отпиливает ножовкой ей сразу два пальца на левой руке.

Меня скрутило ещё сильнее, к чужим чувствам добавилась и моя запредельная ярость. Внутренний огонь выжигал меня с такой силой, что я был готов разорвать себе грудь, лишь бы он вышел наружу. Я снова сконцентрировался, насколько это было возможно, и ещё раз попробовал обратиться к Силе. Ничего не вышло – серебро всё ещё действовало.

Я перепробовал все варианты, которые только пришли мне в голову, но ничего не помогало. Наоборот, становилось только хуже. Казалось, я вот-вот потеряю сознание от боли. И тогда я решился на эксперимент, который, возможно, мог стоить мне жизни. Но глядя на маньяка, я понимал, что особо ничем не рискую – Левашов явно не собирался оставлять нас с Ариной в живых. А так у меня хотя бы был шанс.

Я подумал, раз уж серебро в крови не даёт мне взаимодействовать с Силой и вытолкнуть всю ту негативную энергию, что я в себя вобрал, то пусть она сделает это сама. В конце концов, должен же был наступить предел моим возможностям по впитыванию чужих эмоций. Надо было попытаться до этого предела дойти.

Я постарался максимально расслабиться и полностью открыться для эмоций Арины и Левашова. И, как выяснилось, ранее у меня стояла какая-то внутренняя защита, какой-то ментальный предохранитель. Потому что, как только я решил, принять все эмоции, меня скрутило так, что перехватило дыхание. На боль я уже не обращал внимания, меня больше волновало, как бы теперь не потерять рассудок.

И когда мне показалось, что больше я уже не выдержу, и я начал сожалеть о том, что пошёл на такой опасный эксперимент, меня словно пронзило сильнейшим электрическим разрядом, и всё, что я в себе накопил, наконец-то полезло наружу.