Отверзи ми двери

– Ну и живите на здоровье, за тем пришли. Как цветы - понравились?

– Я такого не видел, - признался Лев Ильич, - парк тропический.

– Ну уж, скажете!
– она быстро разделась, подошла к окну.

Дома она показалась ему совсем другой: исчезла лихость, как и нагловатая развязность - милая женщина, радующаяся людям, что пришли к ней.
– Это я сама намудрила. Герань у меня верно редкая - видите, розовая и красная. И клен комнатный - колокольчики такие розовые... Ну, тут фиалки узайбарские - они все время цветут. Столетник разросся, надо бы горшков достать, а у меня все под кактусами. А это, угадайте, какое дерево?.. Я раз манго купила - тут напротив в магазине, чудной такой плод, да косточку и воткнула в землю и, глядите, деревце уже порядочное, сын измерял - восемь сантиметров... Баловство, конечно, коты летом шастают в окно взад-вперед, устраивают разрушения в моем парке. Я для них, другой раз, двери не закрываю, а они не признают - все в окно... Ой, Господи, что ж я вам зубы заговариваю, видела, как вы там над нашими харчами скучали. Пойдемте-ка, Верочка, я вам квартиру покажу...

– они обе вышли. Лев Ильич теперь глухо слышал их голоса.

Он подошел к окну, тронул розовый колокольчик на клене и ему послышалось, тоненько он так звякнул, Лев Ильич даже вздрогнул от неожиданности, еще руку протянул - чашечка фиалки пощекотрла ему ладонь, разросшуюся герань рассматривал... Вот так мещанский цветок! Особенно сейчас, в такую грязь-распутицу, в холодном раскисшем дворе эта роскошь казалась прямо чудом. Он так загляделся, что не заметил, как подошла Вера, почувствовал ее дыхание, потом только услышал голос - она тихонько говорила:

– Мы с вами попались - у Маши именины, она затевает что-то.

Льва Ильича радость обожгла, вот как - у них даже интересы общие, секреты...

Он обернулся, взял ее руку и поцеловал. Вера на него тихо посмотрела, хотела что-то сказать, но тут вошла Маша.

– Такая история, гости дорогие. У меня сегодня, как я Вере докладывала, вроде бы именины, и я рада, что вы пришли. Только тут беспорядок и жизнь холостяцкая, потому вдруг одна осталась. Я вас и приглашаю к моему соседу, надо мной, по лестнице только поднимемся.

– Неудобно, - сказал Лев Ильич, ему не хотелось отсюда уходить.
– Мы совсем чужие.

– Знаю, чужие, я вас на улице подобрала. Вот и познакомитесь. Сосед мой всегда рад людям. Мне он не чужой, значит, и гостям моим обрадуется... Вы не одевайтесь, мы выходить не будем...

Она еще что-то сунула в сумку и они вышли в коридор.

– Да, - спохватилась Маша, - я ж вам и комнату не показала, что снимать будете, заболталась на кухне, - она щелкнула выключателем, под потолком в коридоре загорелась мутная голая лампочка, велосипед висел вверх ногами, под ним лыжи, ободранный шкаф с холстами в подрамниках и просто так - один на другом до потолка, еще одна дверь рядом, она ее распахнула.
– Вот вам и комната, хоть сегодня ночуйте.

Они заглянули. Чуть поменьше была комната, на окне глухая штора, темновато, но Лев Ильич разглядел тахту - матрас на самодельных ножках, ученический письменный стол, полка с книгами и кожаное кресло - глубокое, вытертое...

– Не богато, да жить можно, - определила Маша.

– Славно, - сказала Вера, - мне подходит.

– Ну и договорились. Пойдемте, у нас теперь дела поважнее.

Они стали подниматься по лестнице с выщербленными ступенями и поломанными кой-где перилами, а когда-то, видно, красивой была лестница.

– У вас сын художник?
– спросил Лев Ильич.

– Какой он художник, вот отец его кой-что в этом понимал...

Они стояли перед дверью, справа была квартира, как и та, внизу; еще марш вел наверх, видно, на чердак, Маша позвонила.

Дверь открылась сразу, как ждали, они вступили в коридор, Маша с кем-то уже шутила, еще открылась дверь: в коридоре было темно, ничего не видно, а шагнул в комнату, сначала, после этой темноты и не разглядел никого. На окне в красивой клетке большой попугай с зеленым хвостом вертел головой, а рядом круглый аквариум с водорослями, подсвеченными лампой, рыбы медленно, важно так проплывали; стены в книжных шкафах. А правый угол - в иконах, перед ними лампада зажжена.

У книжной стены в кресле, таком же, видно, как в той, второй Машиной комнате, только обтянутом светлым чехлом: "Парные кресла!" - мелькнуло у Льва Ильича, - сидел мужчина. Он встал, как только они вошли в дверь. Лица его было не разглядеть, он подходил от окна, белело в черной бороде, длинные волосы падали чуть не на плечи. Он был в широкой домашней куртке, ворот белой рубашки выброшен поверх.

Маша еще и рта не успела раскрыть, он подошел к ним, протянул руку, а Лев Ильич уже привык к освещению, увидел его глаза - светлые, острые, что-то в них знакомое бросилось, но он не вспомнил.

– А я вас давно жду, Лев Ильич, - сказал он, - знал, что вы когда-нибудь, но непременно ко мне придете.

6

Уже и свет зажгли, и комната сразу обозначилась, проще стало, хоть и непривычно: весь угол в иконах, мерцающие рыбы в аквариуме, попугай задумчивый, притихший при свете, стены в книгах, неслучайные явно были книги вон переплеты самодельные. Лев Ильич сидел уже в кресле, как-то так сразу вышло, что его усадили, Вера устроилась подле на стуле, хозяин против них, прямо колени в колени Льву Ильичу. Уже разглядел его Лев Ильич, вот возраст трудно определить из-за черной окладистой бороды, а глаза молодые, зоркие, добрые, веселые сейчас. Уже Маша вместе с хозяйкой летали по комнате - стол на глазах преображался, что-то там звенело, расставлялось, а Лев Ильич все это видел, отмечал, но никак опомниться не мог - и от того, что так встретил совершенно незнакомый человек в чужом доме, и что какой-то смысл ему в этом угадывался, а в чем - он не схватывал, и в том, главное, что все пытался вспомнить, - знал же он, верно, знал этого человека!..

– Смотри, Дуся, гость у нас какой!
– обернулся хозяин к жене.
– Помнишь, к Федору Иванычу в родительскую последний раз ходили, к той могилке сворачивали?.. Это вот он и есть - тот самый!

У Дуси обе руки были заняты тарелками - рыба, что ли, какая? селедка? остановилась, внимательно посмотрела на Льва Ильича: милое лицо, простое, волосы гладко зачесаны, пучочек небогатый на затылке, мягкие глаза под светлыми бровками; улыбнулась, поставила тарелки, обтерла руки об фартук, подошла к ним.

– Спасибо, что пришли, - сказала она, подавая руку.
– Я очень вам рада.

Лев Ильич окончательно растерялся, его опять усадили в кресло, Вера улыбалась его смущению, наверно, и ей здесь было приятно.

– Ну что, хозяин, - к ним подкатилась раскрасневшаяся Маша, - хороших гостей привела? А он сомневался - чужие, мол, неудобно. Были, говорю, чужие, когда на улице подобрала, а вот уж и свои стали. Да мы с ним давно свои второй день вместе пьянствуем.

Хозяин на нее обернулся, посмотрел мягко, но чуть укоризненно.

– Ладно, ладно, не сердись, я к слову, да и что там - мой праздник-именины!

– Не беда, Лев Ильич, что не помните, важно, что пришли, а пути нам не ведомы. Федор Иваныч, покойник, часто вас вспоминал, да и я, видите, не забыл... Ну что там? Уж к столу можно? Сегодня у нас именинница на масленицу угадала...

Они уже сидели за столом, у Льва Ильича в глазах рябило, он и не видел такого стола, хоть нагостевался в свое время: тарелочки, миски деревянные, обливные - огурчики, грибочки, селедка, балычок, мед в большой миске, ягода красная - брусника, что ли...