Отверзи ми двери
Шрифт:
– Зачем ты это все говоришь?
– у Ивана в лице ничего не двинулось, только глаза вдруг прояснились искренним недоумением.
– Мы, видно, разойдемся с Любой, - сказал Лев Ильич, - или уже разошлись. Я хочу понять, ты что, здесь жить собираешься?..
– А ты подумал когда-нибудь - ну, когда "зазывал" или "уговаривал", когда за деревом стоял - время-то было, два часа, говоришь, размышлял, пока за топор схватился? Подумал, зачем я поддавался на твои зазывания, зачем давал себя уговорить - из любви к тебе, чтоб тебе приятное сделать?
– Мне это в голову не приходило.
–
Теперь Лев Ильич удивился: "Вот ты, оказывается, какой?"
– А почему ты о том не подумал, что и у меня в глазах темнеет от одного твоего вида, от того, что твоя жалкая хитрость за версту видна - и вся твоя напусканая веселость, лживое гостеприимство... Ты что, меня всерьез за дурака принимал?
– Зачем же ты... в таком случае?
– Зачем?.. Ты ведь, когда на тебя, как сам же говоришь, в эти дни нашло такое просветление, что всю свою пакость увидел, да не свою, не верю я тебе, не зря проговорился - вообще про человека опять рассуждаешь, да и не "вообще" - про меня, небось, ну про Любу, кто там у тебя еще есть? Ты всего лишь свою ложь на других раскладываешь, говоришь, что сам лжешь, для того, чтоб другого обвинить и чтоб одновременно вышло это поинтеллигентней. Как же другому человеку такое сказать...
– Ну а ты это... к чему?
– Непонятно? Мыслитель... Ты что, вон ребята твои говорят, в церковь теперь ходишь, крестился, что ль?
– Какие ребята?
– Я тебя спрашиваю.
– Крестился.
– Значит, правда.
– Ну правда, дальше что?
– А что с Любой, с Надей из-за этого будет - ты подумал, ты вообще про них думаешь когда-то?
– Я не пойму, а они тут при чем?
– Да при том, что тебя завтра с работы попрут, а послезавтра в сумасшедший дом запрячут!
– Иван даже покраснел от злости.
– Ну а ты-то что забеспокоился - запрячут и хорошо. Место освободил.
– Сволочь ты, между прочим. Я всегда знал, что ты сволочь, но думал, Люба меня уговаривала, что это все детство в тебе - перестарок такой. А теперь вижу - никакое не детство.
Иван встал, пошарил по полкам, нашел чай, заварил и налил себе.
Лев Ильич тоже встал и налил в чашку.
– Ты очень благородно реагируешь, - сказал он.
– И вообще на большой высоте. А я - сволочь. Только ты мне все время загадки задаешь, а я надеялся, что мы, наконец, темнить перестанем. Я с тобой откровенно, а ты...
– А в чем твоя откровенность - что ты мне в любви признался? Так я без того про это знаю. Зачем я к тебе шестнадцать лет таскался? Да не к тебе я таскался, я тебя в упор все эти годы не видел и за человека не считал. Хватит с тебя такой откровенности?
– Это уж ближе к делу.
– Любит она тебя, а больше и нет тут ничего. А не было б того, я б с тобой еще давно рассчитался...
– У Ивана из рук выскользнула чашка, кипяток плеснул по столу и, видно, ему на колени. Он матюгнулся, вскочил и в ярости крикнул, ты ж погубил бабу, и такую бабу! И девчонку. Вот девчонку я тебе никогда не прощу!
"Ого!
– подумал Лев Ильич, - а я любовался на его спокойные руки - опять, стало быть, осечка? И почему он так нервничает, а я так спокоен, может,
– Ну хорошо, - сказал он, - про Любу не будем говорить, такой откровенности у меня нет права требовать. Да мне такая откровенность и не нужна. Теперь не нужна. А вот о девчонке какая у тебя печаль-забота? Ты-то тут при чем?
Иван потух на глазах, съежился, сломался и сел к столу - прямо на мокрую табуретку.
– Хватит, - сказал он, - давай это прекратим. Да и не к чему. Наговорились.
– Нет уж постой!
– Льву Ильичу отчего-то жарко стало, он вдруг вспомнил одну поразительную историю, никогда она ему до того не вспоминалась - а к чему бы? Наде тогда лет пять, что ли, было, у нее все живот болел, пришел врач и срочно вызвал машину - аппендицит. А у него - Льва Ильича, в тот вечер "встреча друзей" - "традиционный сбор" в университете. Они с Любой отвезли Надю, он и пошел на вечер. Пьянка была, как всегда, ночью вернулся, а утром вскинулся - что там у девочки? Ничего, Люба говорит, там Иван, он звонил уже поздно, после двенадцати, что еще ничего неизвестно. Лев Ильич бросился в больницу - еще не рассвело, темно, зима. И вот, вспомнил: в справочной, у окошка, как вошел с улицы, увидел Ивана - тот спал, сидел на стуле и спал, а шапка валялась у ног...
– Погоди, - повторил Лев Ильич, - давай поговорим, второго такого разговора у нас не будет. Я его тоже не выдержу, да и верно, хватит. Какое тебе дело до Нади?
– Отстань от меня, сам выясняй с Любой свои отношения, а с меня, говорю, хватит.
– Нет, подожди, - начал распаляться Лев Ильич, - ты мне ответь... А впрочем, как знаете. Сниму квартиру, заберу девчонку - она-то уйдет со мной, а вы тут...
– С тобой?!
– вскричал Иван.
Он встал, вцепился в край стола.
– Ты девчонку не трожь... Она моя... Надя.
– Как твоя?
– почему-то шепотом спросил Лев Ильич и в глазах у него потемнело.
– Твоя?
– Вот так. И не трожь ее.
– Ты что говоришь?
– у него голос сорвался.
– Ты о чем, Ваня?
– О том самом, - Иван теперь смотрел ему прямо в глаза и лицо у него горело, он выпрямился, будто какую тяжесть сбросил, наконец, с плеч.
– Ну и хватит. Надоело мне.
– Ты... шутишь? Или так на меня обозлился? Ты прости меня, я ж ничего тебе никогда... Зачем ты так, Ваня...
– Прости и ты меня, Лева, только сам же меня вынудил. Не твоя она - Надя.
– Не моя?
– Ты помнишь подвал в больнице - когда я тебя впервые увидел? Ты думал, я не видел тебя, а только ты нас?.. Да, в родильном доме...
– Врешь, - очнулся Лев Ильич.
– Врешь ты все, неправда это. Она моя.
– Да уж правда, Лева.
– А как... как ты докажешь?
– Математически. У нас у всех, у троих, одна группа - первая. А у тебя вторая. Я знаю.
– Какая... группа?
– Крови, - сказал Иван.
– Давай, хватит об этом.
Лев Ильич попытался зачем-то встать, но ноги его не держали. И тут звонок ударил - он все время его ждал, знал, что вот-вот.
Ваня пошел открывать.
"Мама дома?.. Ой, дядя Ванечка, ты себе и представить не можешь, какой дурак этот твой 'претендент'!" - "Какой 'претендент'?.."