Ответная любовь
Шрифт:
В этом ей, как всегда, взялся помогать Билли — огромный беспородный пес, встревающий во все домашние дела с энергией локомотива. Его понятие об уборке заключалось в том, чтобы по пятам следовать за Ди, выхватывать у нее из-под рук тряпки и трясти их по всему дому.
— Прекрати! — велела она, стараясь, чтобы ее голос звучал твердо, но не преуспев в этом. — Билли, ты слышишь меня? Я сейчас рассержусь.
Его глаза говорили, что он слышал это не раз и его на это не купишь.
— Прекрати… дурень! — с трудом проговорила она сквозь смех, сумев спасти тряпку.
Но он тут же схватил другую и начал
— Сейчас нет времени для игр! — крикнула из кухни Хелен. — Они уже скоро придут.
— Хорошо, мам. — Ди энергично взялась за работу и, закончив уборку, сказала: — Я пойду, погуляю с Билли. Ему нужно размяться, а то он весь дом на голову поставит.
— Только недолго, — предупредила Хелен.
Ди надела пальто, пристегнула поводок, и они с Билли вышли из дому. Был чудесный ясный вечер, звезды и луна ярко сияли на небе, серебристыми контурами обрисовывая деревья и дома.
— Какая жалость, что нет снега, — пробормотала она. — Ну, ничего. До Рождества еще есть время…
Билли потянул ее вниз по улице, через дорогу, потом между домами на тропинку, что шла позади дворов… Кто-то с ней поздоровался — Ди всю жизнь прожила здесь и знала всех соседей.
Потом Билли пустился в обратный путь, только по другой дороге. Как только они вышли на свою улицу, Ди услышала какой-то звук, становившийся все громче и громче, пока совсем не оглушил ее. И только тогда из-за угла вынырнул мотоцикл. За рулем сидел водитель в шлеме и больших очках, в пристегнутой к мотоциклу коляске был еще человек, лица которого тоже нельзя было разглядеть из-за шлема и очков. Только когда пассажир в коляске помахал ей рукой, Ди поняла, что это Сильвия.
Ну а за рулем, значит, был этот ее механик.
Мотоцикл остановился, водитель помог Сильвии снять шлем и выбраться из коляски. Она так и вцепилась в его руку.
— О боже! — задыхаясь, проговорила она. — Это было… это было…
— Ты в порядке? — забеспокоилась Ди.
Сильвия тут же отпустила своего приятеля и повисла на плече сестры, словно ее отказывались держать ноги.
Ди посмотрела на водителя.
Он сдвинул свои очки, поэтому первое, что увидела Ди, был его широкий смеющийся рот — то, что она запомнила на всю жизнь. Потом лицо появилось полностью — красивое, оживленное, наполненное радостью от быстрой езды.
— Прошу прощения за шум, — сказал он. — Когда я быстро еду, кажется, я готов взлететь. Но мне жаль, что я потревожил ваших соседей. — На его лице не было видно ни тени раскаяния. Он был очень доволен собой и просто сиял от восторга. В окнах соседних домов появились встревоженные лица. Он поприветствовал их шутливым жестом, прежде чем снова повернуться к Сильвии. — Прошу прощения, — сказал он. — Я не хотел тебя пугать.
— Я и не знала, что ты так быстро ездишь, — выдохнула Сильвия. — Это было… уф… — Сделав глубокий вдох, она, наконец, вспомнила о хороших манерах. — Марк, познакомься. Это моя сестра Ди. Ди, это Марк.
Теперь, когда Ди смогла рассмотреть его как следует, в голове у нее все смешалось. Он был слишком красив, чтобы такое наблюдать в жизни, а не в кино. Она протянула ему руку и словно издалека услышала, как он начал говорить о том, что Сильвия много рассказывала о ней.
— Ничего плохого, надеюсь, — пробормотала
Ди и тут же отругала себя за эти пошлые слова.— Идемте скорее в дом, — сказала Сильвия. — На улице сегодня ужасно холодно.
Джо и Хелен появились в дверях узнать, откуда весь этот шум.
Увидев Марка и мотоцикл, Джо тут же поспешил к ним.
— Это твой? — спросил он с оттенком восхищения.
— Да. Можно его куда-нибудь поставить?
— Можно в мой гараж. Он тут, за домом. Я покажу.
Глядя вслед удаляющимся мужчинам, Хелен заметила:
— Шумный молодой человек, верно?
— Ему хочется, чтобы каждый знал — он здесь! — откомментировала Сильвия.
— Да, от лишней скромности он не умрет.
— Конечно, тихоней его бы никто не назвал, — согласилась Сильвия, следуя за матерью в дом.
При свете Хелен, наконец, смогла как следует рассмотреть свою дочь.
— Во что ты одета? И что это у тебя в руках?
— Это шлем, его надевают на голову. А это очки, чтобы защитить глаза.
— И о чем ты думаешь, разъезжая на этой трескучей штуковине, наряженная словно пугало? Своему хахалю, что ли, хочешь угодить?
Было видно, что Марк определенно попал в немилость со стороны Хелен. С Джо ему повезло больше. Мотоцикл явно произвел на отца девушек впечатление.
— Стоит вашему отцу встретить кого-нибудь, с кем можно поговорить о гайках и болтах, как он уже счастлив, — проворчала Хелен. — Похоже, парень получит работу.
А потом это случилось: Марк откинул назад голову и расхохотался таким звучным, таким радостным смехом, который, казалось, мог бы достигнуть небес, наполняя Ди каким-то беспомощным восторгом. В этом смехе, казалось, заключалась вся жизнь, все самые светлые, самые лучшие надежды — все, что только может обещать будущее. Разве в мире могло случиться что-то плохое, если так смеялся мужчина?
— Мы собираемся пить чай, — объявила Хелен.
Что-то подсказало Марку, что он не понравился Хелен. Молодой человек был очень вежлив и поблагодарил, что ему разрешили остаться на Рождество.
— Друзья Сильвии — наши друзья, — сказала Хелен, и Ди показалось, что мать как-то особенно выделила последнее слово. — Джо нужен хороший механик, и я надеюсь, что этот вопрос будет решен.
— Он отличный механик, мам! — поспешила сказать Сильвия. — Самый лучший.
— Ну что ж, посмотрим. Ну а сейчас время пить чай. Я думаю, вы проголодались, мистер Селлон?
— Пожалуйста, зовите меня Марк. И точно — я проголодался.
— Пойдем сначала наверх, отнесем вещи, — предложила ему Сильвия. — Где он будет спать, мам?
— В комнате Ди. А она — вместе с тобой, в твоей комнате.
— Я думала, Ди будет спать на софе внизу. Как было всегда…
— В этот раз будет по-другому. А сейчас поторопитесь, чай будет готов через несколько минут.
Когда они отправились за вещами, Хелен вздохнула:
— Эти красавцы все одинаковые.
— Но это же не его вина!
— Разве я так сказала? Просто за такими нужен глаз да глаз. А сейчас иди, накрывай на стол.
Во время чая Марк рассказал о себе. Ему двадцать три года, он жил на другой стороне Лондона в пансионе для молодых холостяков. Его отец умер, когда ему было шесть лет, его воспитывала мать.