Ответный удар

Изгой обдумал эту информацию. Умирать ему не хотелось – во всяком случае теперь, когда он стал взрослым и достаточно разумным существом. Зря его не уничтожили, когда он был бесчувственным зародышем… Возможно, это был бы акт высшего милосердия.

– Что с ними произошло? – спросил он. – С теми, у кого не получилось?

– Они погибли. Кто-то пытался трансформироваться при недостатке гормонов, но в этом случае нельзя создать жизнеспособный организм. Другие выбросились в космос, в пустоту… Сухая Кора направил корабль на солнце, Последний Закат вошел в дезинтегрирующее поле… Еще один, не помню его имени, запрограммировал сиггу на уничтожение… Способы разные – судьба одна.

Изгой продолжал размышлять. Исходная форма его расы, единственная, которую он знал, к которой был привязан всю свою сознательную жизнь, не позволяла слишком многого, ибо метаморфы, не считая мозга, системы пищеварения и желез внутренней секреции, не обладали специализированными органами. Питание и дыхание, ментальный обмен, телепортация, тактильное чувство, возможность передвигаться, но не очень быстро – пожалуй, все… Любые биологические аппараты и рецепторы – для восприятия электромагнитных волн, для деликатной и тонкой работы, для полета или стремительного бега, для акустической локации – словом, все, что угодно, создавалось и изменялось в зависимости от необходимой цели. Если пользоваться земными аналогиями, Изгой был слеп и глух, лишен языка и конечностей, не мог ощутить вкуса и запаха и проползти хотя бы метр без риска расшибиться о препятствие. Правда, земные аналогии тут подходили не совсем – мир телепатов щедро делился с Изгоем информацией. Сейчас он смотрел на равнину, что протянулась к горам, на пятна мха и кустарник с лиловыми цветами, на небо с теплым кругом солнца, смотрел глазами родителя и говорил с ним беззвучно, не нуждаясь ни в колебаниях воздуха, ни в примитивных органах речи.

Но все же, все же… Так хотелось видеть самому! Видеть, слышать, чувствовать!

Выход, разумеется, имелся: свершить единственную в жизни трансформацию, взяв за образец лоона эо или хаптора, кни'лина, айха или дроми. Разумное создание с высокой степенью универсальности, чтобы не жалеть потом об упущенных возможностях и не корить себя за опрометчивость. Преобразиться раз и навсегда, жить в неизменной форме и сделаться со временем чужим для соплеменников, существование которых не угнетает постоянство плоти. В конце концов, ожесточиться и уйти…

Мысли его были открыты родителю.

– Я не хочу тебя терять и не желаю подталкивать к Страже, – сказал Печальный. – Ты мог бы остаться здесь, со мной… мог бы, если преобразишься в спольдера.

– Кто-нибудь так делал?

– Не знаю, но могу спросить у Ручья Среди Камней. Он знает нескольких спольдеров.

– Если уж спрашивать, так у них самих. Я спросил бы сам… спросил бы, если они позволят и захотят меня видеть.

Когда-то раса Изгоя переселила спольдеров с их умирающей планеты в свой мир, отдав им благодатный остров вблизи экватора. Спольдеров было немного, и отличались они нелюдимостью, склонностью к покою и тишине, не признавали технологии и не стремились к контактам с метаморфами. Хотя, конечно, бывали исключения.

– Я постараюсь с кем-нибудь договориться, – сказал Печальный. – С кем-нибудь из тех, кто сохраняет с нами связи. Жди меня здесь, дитя.

Форма его стала меняться, гибкие щупальцы исчезли, плотное неуклюжее тело айха сделалось тоньше и стройней, грубая кожа сменилась блестящими чешуйками, распахнулись огромные серые крылья. Миг – и он воспарил над равниной, поднялся в голубое небо и направился к югу вместе с теплым ветром, гнавшим облака. Он мог попасть на остров спольдеров быстрее, но не использовал телепортацию – значит, хотел поразмыслить в дороге.

Изгой, спиралью обвившись вокруг столба, тоже размышлял. Теряя связь с родителем и погружаясь в темноту, он думал о Страже и своих собратьях по несчастью, заброшенных в далекие миры где-то в галактических глубинах. Скорее всего на планеты самых диких, кровожадных рас, создавших, однако, межзвездные корабли и мощное оружие, а потому мечтавших покорять и властвовать. Очутиться среди подобных дикарей Изгою очень не хотелось. Даже мысль об этом пугала.

У метаморфов не имелось боевых флотов, военных баз, колоний на других планетах, а также стремления к господству над иными расами и тяги к неограниченной экспансии. Такие идеи, вполне понятные для них, существ разумных и логично мыслящих, в то же время были им чужды, не соответствовали их психике и биологической природе. Однако Галактика не являлась царством справедливости и мира и, после исчезновения даскинов, стала ареной стычек и войн, то затухавших, то разгоравшихся с новой силой, когда очередные претенденты на роль владык Вселенной желали продемонстрировать свои амбиции и мощь. Любой конфликт вблизи системы метаморфов мог завершиться полным их уничтожением или, что не исключалось, порабощением их вида, имевшего ценное свойство мимикрии, будто Богом предназначенного для шпионажа, диверсий и разведки.

Противодействие такому исходу событий лежало не в сфере силы и вооруженных столкновений, а в области тайной дипломатии, в контроле над агрессивными цивилизациями. Их надлежало сталкивать друг с другом, чтобы ослабить пассионарный порыв и удержать в границах подвластных им звездных секторов, а иногда использовать для собственной защиты, уничтожая с помощью одних воинственных созданий других, еще более опасных. Эти тонкие манипуляции осуществлялись корпусом Стражи с немногочисленным штатом Оберегающих; приняв облик тех или иных существ, они внедрялись в их властные структуры или изыскивали способы влияния на власть. Эта политика была проверена тысячелетиями, и благодаря ей не одна звездная империя, взмыв на вершины могущества, вдруг начинала клониться к упадку под ударами соседей или растрачивала агрессивный пыл в губительных смутах, бунтах и гражданских войнах. Оберегающие, большей частью такие же калеки, как Изгой, все же оставались существами долговечными, способными влиять на подконтрольный мир в течение многих веков, сдерживая и направляя, а временами подбрасывая полезную идею или техническое новшество. В каком-то смысле они оберегали не только соплеменников, но и своих подопечных, вполне способных завести цивилизацию в тупик экологических катастроф, общепланетных войн и эпидемий. Это было бы провалом для Оберегающего, так как сдерживать и направлять не означало подталкивать к глобальному уничтожению.

Метаморфы не знали общественных институтов и нуждались в них не больше, чем в централизованной власти, армии, полиции, законах и прочих измышлениях примитивных рас. В их обществе Стража была явлением уникальным, организацией, что охраняла планету, но в основании этой структуры лежал не долг, а, вероятно, жертвенность, хотя подобная идея была метаморфам так же чужда, как и понятие о долге. Тем не менее десяток неизлечимо больных принесли себя в жертву ради безопасности родного мира, и жертва казалась огромной – ведь жизнь метаморфов, даже в преобразованном виде, тянулась тысячелетиями. Нелегко для человеческого разума осознать масштабы их трагедии; пожалуй, заточение в теле змеи, собаки или крысы, вечное, безнадежное и бессрочное, было бы подходящим примером. Если же снова обратиться к земным аналогиям, то можно сказать, что Оберегающие считались у метаморфов великими героями.

Изгой, однако, не был склонен к героизму. Дождавшись сигнала от родителя, он перенесся к спольдерам на южный остров и очутился на поросшей мхом поляне, где под деревьями гиму стояла хижина, сложенная из неошкуренных стволов.

* * *

Он видел окружающий пейзаж глазами Печального, преобразившегося в спольдера. Общаться тоже приходилось с его помощью, ибо мысленная связь была недоступна местным обитателям: они говорили, сотрясая воздух, как большинство существ в Галактике. Поляна, на которую опустился Изгой, была тщательно ухожена, так как являлась таким же жилым пространством, как бревенчатый домик и плантация съедобных корнеплодов, что лежала рядом с ним. Белый, розовый и сиреневый мох, покрывавший большую часть поляны, казался ковром с изысканным узором, деревья гиму с многочисленными воздушными корнями стояли вокруг него голубоватой живой стеной, и в двух местах интервалы между стволами были пошире – там начинались уходившие в лес тропинки. В обрамлении мхов сверкал прозрачными водами крохотный круглый прудик и склонялись к воде серебристые олонги; под их ветвями, дарившими прохладу, виднелось несколько кочек. Они, вероятно, служили креслами; на самой большой и мягкой расположился родитель Изгоя, а около него сидел хозяин, спольдер преклонных лет, похожий на меховой шарик с короткими руками и ногами. Если не считать бороды, его физиономия была лишена волос; лоб выглядел неожиданно высоким, ноздри чуть заметно подрагивали, и иод выпуклыми надбровными дугами сверкали темные глаза.

– Это Вестник Тайного Меридиана Совершенства, – произнес Печальный, и Изгой припомнил, что имена у спольдеров весьма причудливы. – Вестник мудрец, глава местной общины и друг Ручья Среди Камней. Он согласился поговорить с нами.

– Изгой, твой потомок? – осведомился спольдер, запуская в бороду шестипалую ладонь и посматривая то на одного гостя, то на другого. – Тот, кто хочет присоединиться к нам? Помнится, ты говорил, что у него не все в порядке с генами, но, насколько я могу судить, выглядит он вполне здоровым.

– Многие генетические нарушения глазами не заметишь, – пояснил Печальный. – Обычными глазами, я имею в виду. Для выявления их наши специалисты… как это сказать?.. выращивают?.. да, выращивают особые органы, чтобы проникнуть в суть явления. Только с их помощью…

– Я знаю, знаю! – ворчливо перебил его Вестник. – Не такой уж я неуч, как можно подумать. Генетические нарушения могут отразиться на внешнем виде или быть скрытыми – вот все, о чем я говорю.

– Да, конечно, – согласился Печальный. – Прости, если мой тон и слова показались тебе слишком нравоучительными. Недуг моего потомка заключается в том, что он способен лишь к единственному изменению. Тут надо хорошо подумать. Если он выберет форму дроми или шада, то останется таким навечно, а если спольдера…