Ответочка

Как-то Кацуми готовила омаров. Они получились душистые, пахучие и с ярко-красным панцирем. Вот именно такого ярко-красного цвета стало лицо репортера, когда присутствующие женщины с насмешкой взглянули на него. Хохоток покатился по аудитории шаром для боулинга. Атсуши Сасаки сел на место и уткнулся в блокнот, стараясь не поднимать головы, чтобы не наткнуться на улыбку Кацуми.

— Какие ещё будут вопросы? — писательница слышала, как рядом давится смехом Сэкико.

Неожиданно краснолицый репортер встал во весь свой невысокий рост. Кацуми сразу же постаралась вспомнить телефон первой помощи — вдруг у Атсуши начнется сердечный приступ?

— Последний вопрос! — по-женски тонко выкрикнул репортер. — Скажите, имеете ли вы какое-нибудь отношение к исчезновению вашего конкурента по любовным романам, Азуми Симидзу?

Кресло под писательницей скрипнуло и дернулось назад. Если бы плешивый мужчина в мешковатом костюме бросил подожженную петарду писательнице на стол, а та взорвалась, оставив на поверхности черную рваную кляксу, и то Кацуми не вздрогнула бы с такой силой, как в этот миг. Теперь уже её щеки налились болезненным румянцем.

Она перевела взгляд на мужа, посмотрела на вздувающиеся желваки под гладко выбритой кожей. Тот с такой силой сцепил пальцы, что костяшки побелели, а ногти, наоборот, заалели не хуже панциря омара. Дженшин начал ерзать, как будто под ним был вовсе не металлический стул, а колония огненных муравьев.

Кацуми помнила Азуми, хрупкую и некрасивую женщину, которая действительно составляла ей конкуренцию чувственными произведениями с отличным слогом. Как бы Ямамото не сердилась на неё за увод массы поклонников, но не могла не признать таланта этой одинокой женщины. Из её клавиатуры вырывались шедевры, которые тут же теснили книги Кацуми на полке бестселлеров.

Кацуми даже позволила себе несколько раз негативно высказаться про творчество Азуми, та тоже бросила пару хлестких фраз в ответ, и желтая пресса тут же раздула злую историю про «войну порноавторов».

Азуми пропала полгода назад при невыясненных обстоятельствах и целых три месяца её фотография смотрела с экранов телевизора и пакетов молока. Дурные люди заподозрили Кацуми в причастности к исчезновению женщины. Полицейские пытались выяснить достоверность этих слухов, зачастили в их дом, мешали трудиться. Дженшину даже пришлось провести одну ночь в участке и заплатить пять тысяч иен штрафа, когда в сердцах высказал всё, что думает о беспардонности полицейских.

Потом всё вроде бы утихло, но до Кацуми доносились слова злопыхателей, которые к месту и не к месту сравнивали её с пропавшей Азуми Симидзу.

— Нет, как я много раз говорила полицейским — я ничего не знаю о судьбе бедной Азуми. Я искренне сожалею о её пропаже. Также, как и остальные читатели, я выискиваю крупицы информации и слежу за полицейскими сообщениями, — Кацуми хотела бы услышать свой голос со стороны.

Рука Сэкико пожала её локоть. Писательница с благодарностью взглянула на агента.

— Мы верим вам! — в полной тишине раздался невнятный голос.

Кацуми невольно подняла глаза на крикнувшего, и кресло снова дернулось. За спинами стоящих читателей возвышался тот самый огромный мужчина в синем комбинезоне. Тот же застывший змеиный взгляд, лицо без эмоций и чуть приоткрытый овал рта. Кацуми поперхнулась и закашлялась. Она отпила немного воды из стакана и кашель успокоился. Когда же вновь подняла глаза на странного незнакомца, то его не было.

По спине девушки пробежался холодок, словно она лежала обнаженной дома на кровати и на неё попала волна воздуха от вентилятора. Где-то в солнечном сплетении возникла пустота, какая появляется при резком спуске с русских горок. Такое ощущение, что желудок остается позади и летит следом за вагончиком, а внутри возникает крик и растет, растет, растет, пока не заполняет всё существо и не вырывается диким визгом наружу.

Навстречу Кацуми качнулся стол. Она заметила, как Сэкико подхватила её под руку и уставилась бездонными карими глазами. Коричневые, как драже «М&М's» зрачки шарили по лицу Кацуми. Сэкико открыла рот, начала шевелить губами, но Кацуми не понимала её. Звуки доносились сквозь вату в ушах.

Домой!

Ей очень нужно домой!

Спрятаться от этих репортеров, непонятных и страшных людей с детскими лицами, фанатов, которые тянут крючковатые лапы с зажатыми книгами.

Домой!

И спать…

Она очень устала…

Очень…

Сэкико что-то говорила, обращаясь в зал, а Дженшин уже подбегал к столу. Как раз вовремя — столешница снова бросилась в атаку и попыталась ударить писательницу по лбу.

Муж удержал Кацуми от падения. Она откинулась назад и посмотрела на него с благодарностью.

— Домой, милый. Отвези меня домой, — неловкие слова выталкивались с трудом, будто цеплялись звуками-крючьями за небо, язык, губы.

Дженшин что-то говорил, но Кацуми его не слышала. Вокруг плясали цветные пятна, лица превращались в маски, а люди в карикатурных клоунов. Злых клоунов, вроде Пеннивайза.

Этот клоун только снаружи веселый, а внутри он очень злой и специально раскармливает детишек, чтобы потом утащить их в канализацию и съесть…

На улице ей стало легче. Свежий воздух позволил прийти в себя и услышать взволнованный голос Дженшина.

— Что с тобой случилось, Кацуми? Ты меня слышишь? Едем в больницу! — он открыл машину и со всевозможной осторожностью посадил её в машину.

— Не надо, Дженшин. Всё в порядке. Я просто переутомилась, — взяла его за руку Кацуми. — Отвези меня домой. Всё хорошо, я просто устала.

Муж долгим взглядом буравил её лицо. Грудь вздымалась, и он не отпускал руку жены. Наконец, Дженшин закрыл дверь и сел на водительское сиденье.

— Завтра я приглашу доктора Ито. А сегодня тебе действительно нужен покой. Я постараюсь вести аккуратно.

Кацуми погладила его по руке. Глаза слипались, но она всё равно улыбнулась ему и прошептала:

— Я люблю тебя…

Глава 3

Он был внутри неё, двигался и жил. Огромный, заполняющий без остатка, выталкивающий последние крохи воздуха из возбужденного естества.

Горячие ладони требовательно скользили по телу, пробуждая дремлющие чувства. Твердые пальцы сжимали набухшие соски то нежно, словно они были из тончайшего хрусталя, то в следующий миг будто пытались выдавить сок из крупных ягод.

Она была его музыкальным инструментом, из которого извлекались стоны разной тональности. Каждый толчок дарил неизмеримое блаженство. Дженшин был сегодня особенно могучим, жаждущим и ненасытным.

Она не открывала глаза — притворялась спящей. Так они делали пару раз и Дженшину это безумно нравилось. Писательница даже перенесла одну из сцен в свой роман — как же приятно было наблюдать за набухающей ширинкой Дженшина, когда он читал эту главу.