Ответы молодым

Ситуация: учителя впервые встретились с миром Церкви, пришли послушать "о духовности", и на тебе – такое услышать от святого Русской Церкви. Они были просто в шоке. Владыка Тихон Архангелогородский оборачивается ко мне и шепчет: "Отец Андрей, твой доклад следующий, спасай ситуацию". Что делать? Встаю, поворачиваюсь к иконе Иоанна Кронштадтского, крещусь, кланяюсь ему и говорю: "Святый праведный отче Иоанне, прости меня, но я с тобою не согласен". И потом объясняю, что в православной молитве нельзя желать зла другому человеку, привожу соответствующие цитаты из отцов. Поясняю, что в Православии святость и безгрешность – это не одно и то же, что в этой дневниковой записи сказалась наша ветхозаветная страстность, а не этическая максима православной веры.

Аудитория более-менее оттаяла. Но зато православные! Бородачи в сапогах, в черных рубашках встают и дружно уходят. В этой ситуации выбор был необходим. Пришлось пожертвовать своей репутацией в глазах некоторой части православных – ради того, чтобы не оттолкнуть от Церкви начинающих.

В самом начале своего пути к Церкви я услышал слова, которые стали для меня определяющими. Архиепископ Александр, ректор Московской Духовной Академии, в одной частной беседе сказал мне: "Мы должны почаще спрашивать себя, как бы в этой ситуации поступил апостол Павел".

Казалось бы, естественнее было сказать: "Как поступил бы Христос". Но ведь это невозможно – мы не можем ставить себя на место Христа, человек не в силах понять психологию Бога. Но почему владыка назвал именно апостола Павла? Апостол Павел – это апостол свободы. Он всегда умел великолепно различать, где главное, а где – второстепенное (и умел ценить второстепенное ради того главного, которое через него проступает). Он четко понимал, "где суббота, а где человек" [21] . Принцип его пастырства: Я с эллинами был как эллин, с иудеями – как иудей [22] . Он знает о той свободе, с которой умный, верующий христианин может себя вести, но предлагает самим ограничивать себя в этой свободе – ради немощных братьев своих по вере.

21

См.: Мф. 2, 27.– Ред.

22

Ср.: Мф. 9, 20.– Ред.

Наша беда в том, что за две тысячи лет эти "немощные в вере" не исчезли; напротив, их голос стал решающим. Знаете, с этим когдато надо кончать, нельзя всегда идти на поводу у бабушек и у их страхов. В конце концов, это и самих бабушек, и Церковь в целом сваливает в пропасть. Когда все сгрудились на одном конце лодки, ктото обязан встать на другом борту, иначе она перевернется.

– Но не слишком ли резко вы отзываетесь о приходских бабушках? Ведь именно эти "белые платочки" спасли Церковь во времена гонений.

– О том, что "белые платочки", наполнявшие храмы в советские годы, защитили эти храмы от разрушения, сказано немало – в том числе и мной. Но сегоднято в храмах как раз и нет белых платочков. Сравните фотографии церковных служб сорокалетней давности и современную картину. Именно белых платочков очень мало. Темные цвета стали преобладающими. Верный знак перемены религиозной психологии.

Но главное не в этом. Те бабушки, что сегодня стоят в наших храмах,– они ли их отстояли? Где они были двадцать лет назад? Сегодня число открытых храмов раз в десять превышает число действовавших приходов при советской власти. Число прихожан увеличилось пропорционально. Значит, лишь одна из десяти сегодняшних пожилых прихожанок была в Церкви пятнадцать лет назад. Вспомним, что далеко не все люди, встретившие пору реформ в уже пожилом возрасте, смогли дожить до наших дней, и станет понятно, что число исповедниц среди нынешних старших прихожанок не так уж велико – менее даже десяти процентов.

Так что тем, кто говорит мне, что я не имею права критиковать "бабушек, спасших Церковь", я отвечаю: из своих сорока лет я посвятил Церкви уже более половины. Многие ли из наших пожилых прихожанок могут сказать о своей жизни так же? Где они были в свои девятнадцать лет (а я крестился именно в девятнадцать)? Где они были в том 1982 году? Какую идеологию тогда исповедовали? Как давно они сами в Церкви и чем они рисковали, переступив порог храма? Так что не стоит позавчерашним комсомолкам говорить, что они и есть герои, спасшие Церковь. Те, кто ее спас,– это люди более старших поколений, это те, кто были церковными бабушками в 30-60–х годах. Но это поколение церковниц уже у Бога.

Наконец, тот типаж, с которым я веду полемику, во все годы не спасал Церковь, а разрушал ее изнутри. Это прихожанки, сами себя назначившие в цензоры и контролеры. Они в советские годы помогали комсомольцам: дружинники не пускали молодежь в храмы снаружи, а эти ревнительницы выгоняли молодежь из храмов изнутри.

В общем – разные они, церковные бабушки. Есть такие, чья улыбка светит Причастьем [23] . А есть самые настоящие "бабки ёжки": они в своей доцерковной жизни были лишены уважения и власти (и на работе, и в семье), так напоследок в храме норовят хоть чтото приватизировать и почувствовать себя вправе командовать.

23

У Александра Галича: «Знать бы загодя – кого сторониться, а кому была улыбка причастьем…».

А иногда, конечно, с нашими бабушками буквально – "и смех, и грех". Видишь проявление истовости их веры, но это проявление исполнено так, что и без смеха смотреть нельзя. Но и смеяться-то в данном случае грешно. А как без улыбки читать такое, например, объявление в сознательно "народном", попсово-"православном" журнале: "Мы с мужем болеем и нуждаемся в деньгах для поездки по святым местам – ради исцеления от недугов. А еще хотим приобрести икону "Прибавление умa" [24] …

24

Спасите наши души. Днепропетровск. 2003. № 9 (53). С. 43.

– А как вы обозначите свою аудиторию?

– Где бы я ни выступал, аудитория первого дня всегда "не моя". Приходят в основном прихожане, многие из которых ожидают, что я буду рассказывать о чудесах и блаженноюродивых старцах. Бабушки вскоре понимают, что ошиблись, и спокойно дремлют до того времени, когда можно задать свои вопросы. На следующую лекцию они уже, как правило, не приходят. Но несколько десятков людей из университетского мира, которые все же оказались на лекции, после нее задают нагрузку местным телефонным сетям. На следующий вечер численность слушателей та же, но уже качественно меняется их состав. И обычно к третьему вечеру собирается, наконец, моя аудитория. Приходят люди светские, для которых это первая возможность серьезного диалога с Церковью на их языке.

Моя аудитория – это люди, которым интересна мысль, сложность. Люди, которые боятся простых ответов и пропаганды. Люди, которые радуются, узнавая, что какието проблемы сложнее, чем им казалось раньше.

Христос пришел для всех. Значит – и для образованных людей тоже, а не только для "простецов" (которые, вдобавок, начинают совершенно некстати гордиться своей "простотой").

– Отец Андрей, во время ваших общегородских лекций в нашем городе не возникло открытой полемики с сектантами, в частности, с "рериховцами". Что означает для вас такое молчание? Это победа или поражение?

– Для меня это тоже удивительно. Не только в устной речи, но даже по запискам не было заметно присутствия сектантов в зале. При этом я из многих источников знаю, что они там были, слушали мои выступления. Но при этом молчали. Может, просто сектант нонче пуганый пошел? Впрочем, у "рериховцев" есть такая тактика – обычно они ждут, когда я уеду из города, а потом, когда я уже не могу ответить, начинают реагировать.

А в общем я рад, что удалось избежать полемики с сектами. Почему-то некой печальной чертой моего имиджа является слух, что я – "сектоед". На самом деле мне гораздо интереснее и важнее говорить о своей вере.