Отягощенные счастьем

–  Это не моя мясорубка, это мясорубка Барбриджа, - сказал Рэд.
– Ты должна верить нужу.
– В голосе его прозвучала некая толика облегчения. Словно он долго бродил по ночному, переполненному жуткими чудовищами лесу и вдруг выбрался на залитую лунным светом поляну, где уже не нашлось места кошмарным порождениям фантазии и мрака.

–  Я тебе верю… - Гута не выдержала и заплакала.

–  Ох, да не терзай же ты мне душу!
– взмолился Рэд.

Гута прикусила нижнюю губу, и в конце концов ей удалось справиться со слабостью.

–  Ты убил его, - сказала она, всхлипнув в последний раз.

– Я знаю. И сына его ты тоже убил. Тебя поймают, Рэд. У Дины Барбридж теперь очень много денег, она приложит все усилия, чтобы убийцу поймали. И на этот раз тебя отправят на электрический стул. Или в газовую камеру.

Рэд выругался так, как не ругался при ней никогда.

–  Никуда меня не отправят! Ты плохо знаешь Дину. У Дины теперь действительно много денег.
– Рэд усмехнулся.
– Ей было ради чего рисковать.

–  Зато ты Дину, похоже, хорошо… - Гута замолчала, не договорив. До нее вдруг дошло, что связывало мужа и дочку Барбриджа на самом деле.
– Боже всемогущий!
– воскликнула она.
– Бо-же все-мо-гущий!!!

–  Да-да, - сказал Рэд.
– Все совсем не так, как ты себе представляла.

–  О Рэд… - Гута снова заплакала.

Еще утром она поклялась, что сегодня Рэда к себе не подпустит, но теперь все изменилось. Потому что желание отомстить она очень хорошо понимала, потому что сама не раз испытывала подобное чувство.

А когда все закончилось, Рэд сказал:

–  Неужели ты подумала, что я способен променять тебя на эту смазливую куклу?!

Она без слов потерлась носом о его щеку. Но тут же мысли ее вернулись к случившемуся. А потом убежали в завтра. И тогда она сказала:

–  Если капитан Квотерблад спросит меня, где ты был вчера ночью, я не смогу соврать.

–  А раньше могла, - со вздохом заметил Рэд.

–  Раньше была совсем другая жизнь. Раньше я сидела в окопе и отстреливалась от всего мира. В последние дни мне показалось, что я наконец из окопа вылезла.

–  Как хочешь, - сказал Рэд.
– Только имей ввиду… Я не жалею о сделанном. Ни капли.

И было непонятно, что именно он имел в виду.

Полиция явилась в дом назавтра. Рада не было: он ушел на биржу труда. Гута только-только отвела Мартышку в школу, выслушав по дороге массу восторженных вскриков.

Впрочем, капитан Квотерблад семью бывшего сталкера Шухарта на этот раз своим персональным вниманием не почтил, прислал какого-то плюгавого, весьма смахивающего на серого мышонка сержантика.

Мышонок не стал ходить вокруг да около, спросил напрямик:

–  Миссис Шухарт, где ваш муж был прошлой ночью?

–  Веточки корявые, а вам что за дело?
– сказала Гута.

Мышонок и глазом не моргнул:

–  У нас есть в отношении вашего мужа кое-какие подозрения. Потому я и задал вам такой, вопрос.

–  Мой муж спал!
– Гута тона не смягчила.
– Сладко-пресладко! Под моим теплым боком!

–  Я имею в виду не сегодняшнюю ночь, - напомнил мышонок.

–  Если вы полагаете, что ночи у нас отличаются друг от друга, то ошибаетесь, - сказала Гута, поражаясь вновь вернувшейся к ней решимости.
– Муж был дома. А что случилось?

–  Умер старый Барбридж.

–  Ах вот в чем дело!

– Гута тщательно разыграла возмущение.
– И вы, разумеется, решили, что его убил Рэд Шухарт по прозвищу Бешеный?!

–  Не имеет никакого значения, что мы решили!
– В голосе мышонка тоже зазвучали стальные нотки.
– Я вас спрашиваю, где был ваш муж прошлой ночью!

Гута не сбавила тон:

–  Вы меня простите, но причины убить Барбриджа имелись у доброй половины города Хармонта! И добрая половина города Хармонта не слишком расстроится, узнав, что эта мразь наконец отдала Богу душу… Что же касается моего мужа, то он всю прошлую ночь трахался. Естественно, в своей собственной постели со своей собственной женой.

9. Мария Шухарт, 15 лет, абитуриентка

Едва ушел дядя Дик, приперлась старуха Норман.

Папка, ясен перец, на звонок не откликнулся, продолжал себе торчать в гостиной. К соседке вышла мать, пригласила на кухню.

День открытых дверей какой-то, подумала Мария, но ПРИСЛУШАЛАСЬ: частенько разговоры мамы со старухой Норман были достаточно прикольными. Однако на сей раз беседа поначалу как бы ничего особенного из себя не представляла. Принялись пережевывать кухонные рецепты, нестираное белье и прочую лажу. Мария вернулась к учебникам. Однако полностью разговор не погасила, цеплялась краешком внимания. И потому услышала вопрос соседки:

–  Скажи мне, Гута, старик ваш требует за собой какого-нибудь ухода?

Мать удивилась такому вопросу, но ответила честно:

–  Нет, Эллин. Он же не ест, не пьет и в туалет не ходит. Я, конечно, делаю для него кое-что, кровать, скажем, разбираю на ночь. А утром застилаю снова, несмятую… В общем, скорее это даже не для него, а для себя… Чтобы по-человечески было, понимаете?

–  Понимаю, - сказала старуха Норман.
– А вот у меня Стефи изменился… Словно хочет чего-то…

–  Не может быть, - сказала мать.
– Мумики никогда ничего не хотят, потому что…

–  Я тоже раньше так считала, - оборвала ее старуха Норман.
– Но вот в последнее время… - Она помедлила.
– Когда я ухожу из дома, там что-то происходит. Передвигаются стулья, пачкается посуда, разбрасывается спальное белье. Приду, уберу, наведу порядок. А потом опять все повторяется. Причем пока я с ним, тишь и гладь. Стоит же выйти, все сначала. Как в детстве, бывало, когда он был ребенком…

Мария улыбнулась. Наконец-то старуха Норман заметила, что и в ее доме что-то творится…

–  Веточки корявые, не может быть!
– повторила мать.
– Они же еле движутся. Папаня пока руку поднимет, четверть часа пройдет.

–  Стало быть, по-вашему, я сошла с ума?
– В голосе старухи Норман послышалось нескрываемое раздражение.

–  Да нет, конечно, - отозвалась мать.
– То есть я хочу сказать… Ну я просто не знаю. У нас ничего такого никогда не случалось.

Так уж и не случалось, подумала Мария. Очень даже случалось. И не такое еще!

–  Вот я и думаю, - продолжала старуха Норман, - что Стефан делает все это для того, чтобы за повседневными заботами я забывала о его смерти. Такой чуткий мальчик…