Отзвуки эха

— Как хорошо, что ты еще не вступила в орден. Я боялся, что ты успеешь уйти в монастырь, прежде чем я поговорю с тобой. Конечно, ты вольна сама выбирать свой путь. Но с ребятами ты справишься, я в этом уверен. Все, что нужно делать, — орать на них погромче. Я снабжу тебя толстой палкой. Надеюсь, ты быстро научишься ею орудовать, — пошутил Руперт.

— Когда я должна приехать? — взволнованно спросила Амадея, и Руперт понял, что ей не терпится увидеть ребят. Забота о детях даст ей новую цель в жизни. Не последнюю роль здесь играло и то, что Руперт так часто отсутствовал. Сейчас Амадея чувствовала себя как бы его женой, словно во время поездок в Париж и Германию. Между ними сложились очень странные отношения. Во многом они оставались совершенно чужими людьми, но иногда чувствовали себя близкими друзьями. И она была счастлива помочь ему с детьми. Ничего, в монастырь она всегда успеет. Война скоро кончится. И как только отыщутся родные этих детей…

Амадея уже ни о чем не могла думать, кроме детей, которые ждут ее в доме Руперта.

Она деловито выпрямилась и потребовала записать их имена на листке бумаги. Руперт пообещал все сделать перед уходом.

Они еще долго говорили, и Руперт тихо радовался про себя, видя, как она оживилась, став прежней Амадеей. Она расспрашивала о детях, о поместье, вспоминала два дня, проведенные ими в Париже, и пять — в Германии. Им было о чем поговорить, и Амадея выглядела счастливой и помолодевшей, когда Руперт вез ее в палату. Они решили, что она приедет прямо в его поместье, когда ее выпишут из госпиталя. Руперт заявил, что до этого времени будет каждую неделю навещать ее. Он хотел видеть собственными глазами, что Амадея выздоравливает, но, кроме того, ему очень нравилось с ней беседовать.

На прощание Руперт поцеловал ее в щеку.

После его ухода Амадея помолилась за детей и за него.

Глава 26

Поездка из лондонской больницы в Восточный Суссекс, где находилось поместье Монтгомери, прошла неважно. У Амадеи сохранялась некоторая чувствительность ног, вернее, она ощущала в них легкое покалывание. Но и такой малости оказалось достаточно, чтобы у Амадеи начинались боли, если она долго оставалась в одном положении. Двигать же ногами она по-прежнему не могла. Измученную дорогой девушку водитель вынес из машины и осторожно усадил в инвалидное кресло. Руперт уже ждал ее. Он приехал накануне, чтобы успеть поговорить об Амадее с детьми. Предупредить, чтобы они не слишком ее донимали и старались вести себя как следует. Рассказал о ее храбрости, об опасности, которой она подвергалась, о концлагере, в котором пробыла пять месяцев.

— Она видела мою мамочку? — оживилась веснушчатая малышка без передних зубов.

— Вряд ли, — мягко ответил Руперт и тут же приказал близнецам прекратить кидаться хлебными шариками.

— Поймите, она очень больна, и вы должны ее оберегать, — наставлял он, сурово хмурясь и стараясь выглядеть грозным отцом семейства. Впрочем, члены семейства не обратили на его старания особого внимания. Когда Руперт приезжал в поместье, они веревки из него вили. А Ребекка, маленькая лисичка, требовала, чтобы он сажал ее на колени и читал сказки. Она не говорила по-немецки, только по-английски, поскольку была шестимесячным младенцем, когда приехала сюда. Теперь ей было шесть. Но те, что постарше, еще помнили немецкий. Руперт посоветовал Амадее время от времени говорить с ними на родном языке, иначе их родители, если вдруг кто-то из них жив, не смогут даже объясниться с родными детьми. Руперт считал это недопустимым. Несколько раз он пытался сам говорить с ними исключительно на немецком, но неизменно отвлекался и переходил на английский, хотя знал язык не хуже Амадеи. Вот у его матери хватало терпения учить сына!

— Она чудесная девушка и очень красива. Вы обязательно ее полюбите, — почти с гордостью объявил он.

— Ты собираешься жениться на ней, папа Руперт? — осведомилась двенадцатилетняя Марта, светловолосая, высокая, нескладная девочка, походившая на молодого жеребенка.

— Сомневаюсь, что это возможно, — объяснил ей Руперт. — До войны она была монахиней. И после войны хочет вернуться в монастырь.

Он не добавил, что едва сумел уговорить Амадею помочь ему с детьми. А она действительно была ему нужна. И Руперт, не признаваясь себе в этом, втайне мечтал о том, как будет приезжать домой к ней и детям.

— Она была монахиней? — Десятилетний Фридрих встревоженно уставился на него. — Значит, будет носить такое широкое платье и смешную шляпу?

— Ну что ты! Такую одежду носят только те, кто живет в монастыре. Вот она вернется туда и снова ее наденет.

При мысли об этом Руперту стало не по себе, но он дал себе слово уважать решение Амадеи. И хотел того же от детей.

— Расскажи еще раз, как она сломала спину, — серьезно попросила Ребекка. — Я забыла.

— Она взорвала поезд, — пояснил Руперт с таким видом, будто это обычное дело и взорвать поезд не сложнее, чем сходить в магазин или выгулять собаку.

— Должно быть, она очень храбрая, — тихо заметил Герман, самый старший. Ему недавно исполнилось шестнадцать. Почти взрослый мужчина.

— Очень. Последние два года она была в Сопротивлении.

Дети дружно кивнули. Они знали, что это означает.

— А она привезет с собой автомат? — деловито спросил восьмилетний Эрнст, самый серьезный из детей. Он увлекался оружием, и Руперт, которого дети предпочитали именовать «папа Руперт», иногда брал его с собой на охоту.

— Надеюсь, что нет, — засмеялся он, представив Амадею с автоматом.

Когда к дому подъехала машина, Руперт вышел навстречу. Сидевшая в кресле Амадея взволнованно оглядывалась. Старинный дом и окружающий его пейзаж выглядели почти так же, как фамильный замок ее отца в Дордони. Вид был чуть менее строгим, чем предполагала Амадея, но достаточно впечатляющим.

Поприветствовав ее поцелуем в щеку и тепло обняв, Руперт вкатил кресло в гостиную. Дети ради такого случая нарядились в лучшую одежду, а миссис Хаскомс собрала чай на длинном столе в библиотеке. Давно Амадея не видела подобной роскоши. Все дети показались ей очень красивыми, но немного встревоженными. Похоже, некоторых испугало ее кресло.

— А теперь давайте знакомиться, — улыбнулась Амадея, снова чувствуя себя монахиней. Временами это помогало ей держать себя в руках. Когда она представляла себе, что на ней по-прежнему монашеское одеяние, ей удавалось ощущать себя неуязвимой и защищенной. Сейчас это было тем более важно, так как дети пристально и явно оценивающе рассматривали ее. Но в их взглядах не было недоброжелательности. Им нравилось то, что они видели. Папа Руперт прав. Амадея — настоящая красавица. И не старая. Даже наоборот, она слишком молода.

Девочки искренне жалели Амадею. Такая чудесная и не может ходить!

Амадея продолжала улыбаться.

— Ты, должно быть, Ребекка. Ты — Марта… Фридрих… Эрнст… Герман… Йозеф… Гретхен… Берта… Йоганн… Ганс… Максимилиан… и Клаус.

Она назвала каждого по имени, ни разу не ошибившись, если не считать Иоганна и Йозефа, но это было вполне понятно. Их путали все. Даже Руперт. Близнецы были действительно неразличимы.

Дети были удивлены и очень довольны. Все дружно захлопали в ладоши. Амадея вежливо извинилась перед Иоганном и Йозефом.

— Я тоже иногда не знаю, кто есть кто, — призналась Ребекка и, не успели присутствующие опомниться, вскарабкалась к Амадее на колени. Руперт испугался, что ребенок причинит ей боль, но Амадея не почувствовала боли.

Миссис Хаскомс, приветливо улыбаясь, подошла к Амадее.

— Мы счастливы видеть вас здесь, — тепло проговорила она. Похоже, она ничуть не лицемерила. Ведь для нее приезд Амадеи действительно стал большим облегчением. Воспитывать такое количество ребятишек было для старой женщины совершенно непосильным бременем. Дети прекрасно это сознавали и бессовестно пользовались добротой экономки. Амадея совсем не была уверена в том, что ей удается справиться с ними. Но попытаться стоило. Кроме того, дети были просто очаровательны, и она сразу буквально влюбилась в них.