OUTSIDE

– Зубы и руки – не рифмуется, – глядя в пустоту, едва слышно ответил Митя.

– Не принципиально, – выпрямился на стуле честолюбивый сочинитель, предчувствуя хвастливую браваду, – части тела, то есть определения неразрывно связанные, а, следовательно, рифма здесь подразумевается, хотя как таковая и условна. Моё собственное, математически доказанное, нововведение в поэзию. Дело в том, что мои предшественники страдали очевидной близорукостью…

– Не рановато ещё? Нововводить…

– Это никогда не поздно. И не рано, – поправился Максим, боясь потерять мысль. – Так вот, отсутствие стратегического взгляда на задачу стихосложения ведёт к рабскому подчинению, разве что белый стих явился попыткой – неудачной, на мой лично взгляд, нарушить гегельмонию… Я, конечно, хотел сказать – гегемонию вездесущей рифмы. А, собственно, для чего она нам, поэтам? Красота слога не должна отвлекать от первопричины, заключающейся в необходимости донести до окружающих – и вообще до всех людей, нечто важное, заключающееся в собственной точке зрения. Ты ведь не спешишь? – с надеждой в голосе спросил Максик, – а то я лучше запишу, – продолжая шевелить губами, он достал планшет и принялся стучать в него указательным пальцем. – Точке зрения… – закончив вслух, оглядел написанное, кое-где придирчиво хмурясь из-за деталей, но затем, оставшись довольным результатом в целом, снова поднял глаза на собеседника, – ладно, открою тебе врата мысли настежь, к чертям собачьим, посвящу, так сказать, в первопричины и аналы. Я, понимаешь, разработал идеальную схему завладения господством над Вселенной. Сейчас, с твоей помощью, конечно, соображу себе имидж модного читаемого автора, чтобы, значит, публика реагировала на всякую мою новинку. Дело непростое, но я же профи, – указательные пальцы, видимо, в качестве неопровержимого доказательства нацелились, отчего-то, в область паха. – Но это, конечно, промежуточно, – последнее слово явно не убавило двусмысленности. – А цель, она вот: в финале я напишу нормальную такую поэму, которая, по силе воздействия на мозги, окажется такой охренительно умной, что превратится в оружие массового психологического поражения. Почитал и – либо в койку душевнобольного, либо отъезд на метле – то есть, петле. Трали-вали, кошки срали, доходит это дело до Верховного. Так, мол, и так, имеется в наличии такой инструмент, что прикажете делать: повысить и кастрировать или кастрировать и повысить.

– А перевод, – уяснил, наконец, суть эксперимента Дима, – в переводе будет оно так же работать?

– Качество изложения, безусловно, ухудшится, – великодушно смирился будущий владелец мироздания, – но цельность фактуры не потерять и жалким НАТОвским ипохондрикам от пера, к тому же, много ли им, доморощенным западникам, надо той дозы – два предложения и разом нахер лягут.

– На твой?

– На Советский. Союз я первым делом восстановлю.

– Это как?

– Президент ко мне придёт… Ладно, – поморщился Максик, – я приду к президенту – но в назначенное время, и, чтобы там не ждать как пиндосы из Сименса, одиннадцать минут задержки – или я пошёл крушить цивилизацию к е…

– Сименс как раз никогда не ждёт. Видать, со времён огневой юности завербованы.

– Они вообще все наши агенты…

– Ты о ком?

– Оставь. Короче. Пацанам не надо, чтобы я всё крушил, они меня под микитки и в стойло, а у меня здесь и козырь – антидот, противоядие.

Доходчивая херня про то,Как жить на Земле хорошо,Как Ротшильд прав и Шиллер ошибался,Как нас меняют на серенькие подштанники.

– Где рифма? – спасаясь от подступающего идиотизма, снова ухватился за остатки логики Митя.

– Ты же понял, – опустился до ответа Максюша, – вот и оставь надежды всяк… Графоман. Затем я им предлагаю сварганить новое, ещё более мощное оружие, чтобы взрывной волной накрыло уже совсем на хрен всех. Одним манером – хана всему планетарному благолепию.

– Не согласятся.

– Эти да. Но наш, он, знаешь, мужик. С такой нормальной мужицкой придурью, на которой и земной шар при случае объедет по аналогии с какой-нибудь кобылой из телеящика про спорт.

– У него, чтобы ты знал, две дочери.

– Вот незадача, – расстроился Максюша, – такой, понимаешь, якорь и эдакому природному дарованию. Что ж, придётся мне наш гарант конституции, значит, того… Разгарантировать. Объясняю на практике теорию: сообщу им ложный антидот, и когда они эту молитву прочтут, зараз с остальными и подохнут.

– А тебе, прости за нескромность, какое после этого будет… дело… до всего. До всех, раз никого же больше не останется, – против воли перенимал угловатый порядок словосложения Митя.

– Год где-то полыхать всё будет… гореть. Пока не прогорит. Затем выйду на поверхность, а там только я один и есть. Индивидуум.

– И что? – идиотизм рассказчика оказывался заразительным.

– Вот тогда и решу. На данном этапе – не суть.

– Причём здесь суть, что с господством над Вселенной? На развалинах-то человечества?..

– Ах, это… – выдохнул Максюша, – дальше уже дело техники. Последовательное снятие пластов или, наоборот, наслоение, – хитро подмигнул он Мите. – Как считаешь?

– Целиком поддерживаю. Рад видеть поражающую новизной личность в обличье старой бестолковой дряни, – подражая моменту, Митя старался отвечать нелепо высокопарно. – Как часто будешь приходить – я про написание тюремных рассказов?

– Нет-нет, никаких рассказов. Требуется полноценный роман в полном смысле этого слова.

– И тебе, заодно, для полноты образа располнеть, – не удержался критик.

– Не понял, если честно, – отмахнулся автор. – Что-нибудь исключительно незаурядное, чтобы удивить, а лучше сразу читателя поразить. Но притом и не совсем уж дохлый лонгселлер.

– Как?

– Ах, да, прости, забыл, откуда тебе знать издательский жаргон. От выражения – продавать долго: всякая серьёзная вещь должна на полках сначала вылежать, прежде чем избалованная яркими сюжетами публика до неё доберётся.

– Тогда почему бы сразу бестселлер не написать?

– Ха, кто тебе даст в отечественную литературу так сходу и врезаться. Сначала докажи основательностью, глубиной подхода и этого, как его, анализа со всяким там разным психологизмом. Тьма-тьмущая разной заумной хреновины, я две недели скрупулёзно изучал вопрос и то не до конца ещё осмыслил.

– Глубину?

– Её тоже. Застолбить надо место хорошим увесистым трудом страниц на триста с гаком, а после разрешается уже пробавляться рассказиками на тему «что вижу, о том пишу». Да там уже и помогут с тематикой. Интервью, богема, Союз писателей – какая-нибудь ерунда, да проклюнется. Про переводы, ты абсолютно прав, ни в коем случае не надо забывать – на иностранные языки то есть. Они там издавна любят от нас всякую чернуху, так что уж постарайся нагнать ужасу и страху реалиями отечественной, – он скосил глаза на планшет, – пени-теци-арной системы. Крови побольше, жестокости, яркое описание сцены изнасилования – лучше вообще от первого лица, трагизм они тоже очень уважают. Вообще даже сразу тебя попрошу, думай больше о зарубежном читателе, на нашем нынче особо не заработаешь. А те дисциплинированные, качают только на официальных сайтах – копеечка к копеечке и – оп, уже в дамках. Удивляюсь, как мне только раньше это в голову не пришло. Всё-таки Милка моя – умнейшее на свете белом создание.

– Бесспорно. Тогда договорились – раз в месяц приезжаешь за наработками.

– Не-е, – протянул автор, – это слишком часто. Давай раз в квартал, – для пущей убедительности он сделал ударение на первый слог, на долю секунды показавшись Мите толстой визгливой бухгалтершей, имевшей за жизнь два сексуальных опыта по одному в каждом тысячелетии. – И чтобы не халявить. К моему следующему приезду жду завязку сюжета – это как минимум. Продумай героев, наметь зарождающийся конфликт – в рамках коллектива и хотя бы один внутренний. Ты что такое внутренний конфликт представляешь?

– Слышать приходилось.

– Несколько уклончиво ты ответил. Если что – не стесняйся спрашивать, я всё объясню: цель оправдывает средства.

– Безусловно. Что ж, вроде самое важное обсудили… Ты не мог бы Асата снова позвать. Ну и совет вам… да всё причитающееся.

– Чрезвычайно рад услышать доводы рассудка, – в припадке восторженности Максюша хотел было пожать партнёру руку, но охранник, гаркнув: «Я предупреждал – никаких контактов», ударил Мите в затылок ребром ладони.

Сколько продолжалось видение, Митя не понял, но картина явилась так же отчётливо, как до тех пор подчёркнуто реально, пожалуй, даже слишком, распинался перед ним Максик. Поражало то, что он увидел её воочию, живую: раздобревшую за годы сидячего образа Антонину Степановну, зам. главного по части выдачи авансовых денег, расчёта отпускных и прочего взаимодействия с докучливым народом. Сорокалетнюю почти что девственницу, считающие дни в ожидании… чего? «Нет, действительно, – рассуждал он сам с собой, – какими такими радостями наполнен её досуг, что она соглашается влачить столь очевидно жалкое существование? Как она справляется с этим, что даёт ей силу не отчаиваться, видеть где-то вдалеке свет или хотя бы надежду на него. Значит, что-то непременно есть. Миллиарды прозябающих в нищете людей, признанных особями второго, а то и третьего сорта, не могут дышать лишь для того, чтобы жевать. Но и наоборот тоже не могут. Не исключено, что всё устроено сложнее, чем я до сих пор предполагал. Впрочем, остроты проблемы это положение вещей не снимает. Будем, в таком случае, копать. А после ломать или строить – как пойдёт».