Овация сенатору

— Но разве ты не покинешь сейчас же лагерь, прежде чем он будет окружён? — изумился Аврелий.

— Ты не понял, молодой Стаций! Кто-то ведь должен стоять во главе легионеров, находящихся в долине. Они не поднимутся на эту самоубийственную атаку, даже если их возглавит легат Цезаря… Но пойдут за мной.

— Ты сошла с ума, ты не сможешь командовать войсками! — вскричал трибун.

— Почему нет? Фульвия [72] собрала два легиона во время гражданской войны, и здесь, на севере, женщины тоже сражаются наравне с мужчинами. Я всю жизнь провела в военных лагерях, воины уважают меня, и мой пример увлечёт их…

72

Фульвия — матрона, обладавшая необыкновенной силой воли и большим политическим влиянием во время гражданских войн, сместила трибуна Клодия и, оставшись вдовой, стала впоследствии первой женой полководца Марка Антония.

— Спасись! Останусь я!

— В таком случае мы оба умрём, и напрасно, поскольку некому будет атаковать с холма.

— Но ты не можешь отправиться на верную смерть! — заклиная её, воскликнул Аврелий и обнял Клавдиану. — Что может быть важнее жизни?

— Рим, юный Стаций! — прозвучал ответ. — Рим… — тихо повторила она, целуя его в губы.

Трибун оттолкнул её и отвернулся.

— Ты победила, Вера Клавдиана. Я поведу легионеров!

— Хорошо. Это будет самое правильное. А теперь пристегни мне поножи и затяни их потуже: латы Цепиона мне широки, — твёрдо произнесла она.

Вскоре Аврелий увидел, как она вышла из палатки, и лунный свет залил её серебром. Нет, это сверкало не серебро, а железо, из которого куют мечи.

— Я понял бы тебя, если бы, видя предательство моего отца… — начал Валерий, вырывая сенатора из воспоминаний.

— Я не убивал его, — устало повторил патриций. — И мне нечего больше сказать тебе. Но теперь перед нами новая загадка. Покажи-ка мне это письмо.

Смирившись, Валерий молчал, пока сенатор читал письмо, написанное неровным почерком, левой рукой.

— Он приводит подробности, которых не знал даже я. И сумму требует весьма значительную, — сказал Аврелий, прочитав послание.

— Я, конечно, не Крез, и тот, кто держит меня в кулаке, должен был бы понимать это.

— А почему твоё состояние так быстро растаяло?

— Всё, что у меня есть, я трачу на дополнительные выплаты легионерам и на экипировку для них.

— Во время гражданских войн армии принадлежали разным полководцам — Цезарю или Помпею, Октавиану или Марку Антонию. Теперь, напротив, все легионы принадлежат Риму, и только Рим обязан содержать их, — с досадой заметил Аврелий.

— Это в теории, — возразил Валерий, — а на деле где гарантия, что Клавдия с минуты на минуту не сбросят с трона и на его место не сядет какой-нибудь новый сумасшедший вроде Калигулы?

В политике достаточно одного удара кинжалом, чтобы поменять ситуацию, а головы военачальников не так уж прочно держатся на шее, как это кажется на первый взгляд. Что касается меня, то всё же, пока я открываю свой кошелёк, никто не посмеет отнять у меня командование. Взамен я гарантирую мою абсолютную преданность очередному Цезарю, кем бы он ни был.

— Понимаю, но не одобряю, — задумчиво проговорил патриций и добавил: — Не думай о шантаже, Валерий. Я уверен, ты выйдешь из этого скандала с гордо поднятой головой. Вина твоего отца — не твоя вина.

— Тот, кто мучает меня, выбрал удачный момент, я сразу же обличил бы его, не питай я большую надежду, ту, которой живёт каждый римский полководец…

Патриций улыбнулся. Валерий ещё не знал, что Сенат уже решил объявить ему овацию.

— Тот, кто послал тебе это письмо, возможно, и убил Антония. У твоего отца должны были быть сообщники: Эренний почти наверняка и, вероятно, кто-то здесь, в Риме…

— В самом деле, Метроний как-то слишком быстро вошёл в милость Сейяна тогда… Но теперь он мёртв.

— Его тело опознали только по перстню, но ведь не так уж трудно подсунуть его под труп.

— Ты думаешь, он мог выжить? — изумился Марк Валерий.

— Надеюсь, что нет. Весьма трудно сражаться с тенью! — ответил патриций и снова хотел было попрощаться.

Но тут открылась дверь, и на пороге появилась Валерия.

В лёгком плаще, надетом поверх мужской туники, длинные чёрные волосы прикрывает шляпа с широкими полями, грудь стянута повязкой: в таком виде издали кто угодно принял бы её за юношу.

Сенатор посмотрел на неё так, словно вцдел впервые: необычный, мужской костюм, казалось, только подчёркивал её скрытую сексуальность. Валерия, со своей стороны узнав его, не сдержала недовольной гримасы.

— Ты что, уже забыл, кто это? — с явным упрёком спросила она брата.

— Аврелий всё знает. Говори свободно, не стесняйся!

Женщина хотела было возразить, но затем, обратившись к брату, просто перестала замечать гостя.

— Редкий случай, когда базилика Фебрууса открыта для публики. Шантажист, видимо, знал это, раз выбрал этот день и час, чтобы смешаться с толпой верующих, входивших в храм для отправления священного ритуала. Я присоединилась к ним и прошла к большому дубу, но в дупле уже не было никакого пакета.

— Этот негодяй чертовски хитёр! — вскипел злобой Валерий.

— Можешь точнее описать человека, которого видела в прошлый раз? — спросил Аврелий.

— Невысокого роста, в темном плаще…

«Как и убийца», — подумал сенатор.

— Он на мгновение повернулся, и мне показалось, что у него довольно длинный нос. Но ведь неизвестно, кто забрал послание. Это вполне мог сделать какой-нибудь нищий, искавший убежища на ночь.

— Подумай ещё! — в отчаянии настаивал Валерий.

— Больше ничего не могу вспомнить. А теперь, если позволите, я хотела бы переодеться. Мне неудобно в этой одежде.

— Жаль, она идёт тебе! — не удержался Аврелий и улыбнулся.

Валерия испепелила его взглядом и поспешила удалиться.

— Я тоже пойду, — сказал патриций, направляясь к выходу.

— Аврелий! — остановил его Валерий. — Я тут подумал… Может быть, мы когда-нибудь снова станем друзьями.

— Будущее отдыхает на коленях у богов, — с сомнением произнёс сенатор.

Тут в дверь постучали, и на пороге появился императорский посланец.

— Полководец Марк Валерий Цепион! — воскликнул он и по-военному приветствовал военачальника, ударив себя в грудь кулаком. — Сенаторы объявили тебе овацию!

Полководец не сдержал радостного возгласа и совершенно неожиданно обнял патриция, словно их дружба никогда и не нарушалась.

— Gratulor tibi! Поздравляю! Я буду приветствовать тебя на трибуне, — пообещал Аврелий.

Овация — высшая почесть, какой удостаивали римских воинов с тех пор, как триумф стал привилегией Цезарей. После такого признания Валерий мог считать себя в безопасности — отныне даже мрачная история про отца-предателя не смогла бы омрачить его славу…

— Метроний жив? Не может быть! — твёрдо заявил Кастор.