Овердрайв
Шрифт:
– Хорошо, безумцев нет, – подытожил Горбач. – За работу!
Мы разошлись. По пути на кассу я заметил, что наша сладкая БОТ склонилась над чем-то у себя за столом. В планёрке Карамель не участвовала – не любила она их. Я подошёл ближе и увидел, что Таня, вооружившись суперклеем и пинцетом, лепит разноцветные стразы к задней крышке своего мобильного.
– Что это? – спросил я.
Карамель подняла довольные глаза, хлопнула длиннющими ресницами и молвила:
– Это бабочка! Нравится?
– Просто чудо, – выдохнул я.
И пошёл торговать. Денёк был так себе. Под конец его умер Мишель Монтиньяк.
140. Кружево
В
Диковинные маджентовые трусики обтекают крутые бёдра, на ножках туфли цвета лаванды – больше ни единого лоскутка. Лизанька вскрикивает, хватает красную маечку, прикрывает ей спелые груди и улыбается хитро-хитро, наездница, дрянь ненаглядная, паломница по сердцам.
Захожу, Лизаньку целую, хватаю за грудь, прижимаю к раковине, дверь замыкая. Пресытившись губами и шеей, разворачиваю Лизаньку к зеркалу лицом, упираю передком в раковину, чувствуя, как между нами вскипает огромной силы молодость. Сдвинув кружево, в Лизаньку вхожу, так дрючу её, блядессу, что в торговом зале мобильники падают с витрин, схватив за локоны, слежу, чтобы внимательно она смотрела в зеркало, чтобы была себе разом актрисой и зрительницей.
– Смотри, Лизанька, смотри.
– Смотрю! Смотрю!..
– Видишь, какая ты шлюха, Лизанька?
– Вижу!.. О вижу!.. Разъеби меня, как блядь вавилонскую-у-у-у!..
И всё это за секунду в моей голове.
Я Полину люблю. Как могу люблю, как умею, всей рекомендованной миром любовью. Тем не менее оторвать взгляд от обнажённой главспеца Карениной за гранью моих сил. Стою, не моргая, пока Лизанька наконец, скривив губки, не хлопает дверью перед моим носом. Обернувшись, вижу в дверях подсобки Горбача с глазами-прицелами.
– Какие дела, предводитель?
– Осторожнее, Казанова.
– Дверь была не заперта.
– Осторожнее.
Горбач отходит во мрак, а глаза его продолжают гореть.
0.
Ты женщина с заглавной буквы «Б» – богиня. Кириллица, латиница, сукровица, карамельная гортензия, фосгенная люцерна, жар-птичечка наша, Пандора, сыгравшая в ящик, змея в сметане, баядера в монисто из черепов, ты чёрно-голубая пчела, изящна, как хамелеон, и сексуальна, как горящая пожарная машина, осенняя Фамагуста, наивица Дульсинея, не Мэрилин и не Чарли, но Ширли Мэнсон, время-Мария в хрустальном метро, эффект бабочки. Он говорит тебе: «Я люблю тебя» Ты хочешь больше. Он говорит: «Я люблю тебя больше всех» Ты хочешь больше. Он говорит: «Я не люблю никого, кроме тебя» Ты слегка удовлетворена. Взопрела. Горячеет, бурлит виноградная кровь, румянит ланиты и плечи. Только вот он иссыхает, и судороги бороздят его изнеженный болью мозг, слово его теперь – умирающий воробей, дело его теперь – ответ за данное слово. Я гляжу на это дело в древнерусской тоске.
139. Адам
Наступила осень, и в офис поступили стажёры. Среди них девушка по имени Юнона
Лексус – тёмная лошадка из Архангельска. Широкие зубы, волосы – чёрный янтарь. Маечка едва сдерживает полусферы грудей, разделённые малой ложбинкой, чья белизна ускользает на фоне камелопардового загара бархатной обласканной золотом кожи. Изгиб талии лихо перетекает в обтянутые джинсой бёдра – хлестать бы по ним, заставляя Юнону цокать копытцами-шпильками, скачек бы до рассвета, и под утро вложить в обессилевшие губы пару кусочков сахара.Работать теперь интереснее. А тут ещё привезли новинку года от SALVE – сенсорные Adam 4.
– Скорее, принимайте товар! – восклицает Таня Карамель. – Первый куплю сама!
Стажёры кидаются заносить смартфоны в базу. Вскоре в салон входит леди в длинноворсных мехах, цветастом газовом шарфике и широких тёмных очках. Заметив Adam 4, она снимает очки, и я вижу, что глаза её пылают вожделением. Достаёт кошелёк, страстно шепчет:
– Дайте! Скорее, дайте один!
Adam 4 стоит больше, чем я зарабатываю в месяц. А эта фифа его даже в белых ручках не держала, но уже готова выложить эту сумму.
– Конечно, – говорю, – только вот товар ещё не…
– Ч! – обрывает дамочка и начинает повышать тон. – Просто заберите мои деньги и дайте мне его! Немедленно! Иначе уйду!
– Одну минуту.
Лизанька и Горбач заняты с клиентами. Нужно отыскать Карамель. Застаю её на кухне, болтающей по телефону. Увидев меня, она прикрывает микрофон рукой и говорит:
– Уже приняли, да?
– Пока нет. Но там дамочка хочет купить один.
– Скажи, пусть ждёт.
– Сказал, не хочет. Говорит, дайте или уйду.
– Продай по товарному чеку.
– А если проверка?
– Проверка берёт Adam 4? Я тебя умоляю.
На кухню врывается Горбач с претензией:
– Сергей, ты в своём уме?! Оставил стажёров с коробкой Адамов, у них людей полный зал и какая-то сумасшедшая орёт!
– Они справятся. А орёшь ты не хуже.
Горбач хватает меня за руку и дёргает со словами:
– А ну-ка в зал!
Я остаюсь стоять на месте и говорю:
– Если не уберёшь руку, я тебе засуну твою гарнитуру туда, где обезьяны прячут орехи.
Не более секунды у Горбача уходит на принятие решения.
– В ЗА-А-А-АЛ! – кричит он, утягивая меня через дверь.
Я позволяю Горбачу швырнуть себя вперёд, но прежде, чем он отпускает меня, хватаю его за майку и тяну за собой. Мы оба выкатываемся в зал, где полно клиентов, и сцепляемся на полу. Теперь голосит не только Венера в мехах, но и ещё несколько человек, включая Юнону с Лизанькой. Горбачу удаётся вырваться, он поднимается и готовится атаковать. Он бросается на меня, я уклоняюсь и чуть помогаю инерции внести его в витрину с новыми Адамами. Звон стекла наполняет офис торговли.
Я поднимаю выпавшую из уха Горбача блютуз-гарнитуру и встаю над ним, ворочающимся среди осколков.
– Снимай штаны, – говорю. – Проверим сигнал.
– Ну-ка разошлись! – раздаётся из-за моей спины.
Оборачиваюсь и вижу, что Карамель держит в вытянутой руке брелок с тревожной кнопкой. Бросаю гарнитуру на пол. Стажёры помогают Горбачу подняться. Ловлю на себе обеспокоенный взгляд Лизаньки, она тут же отводит его и возвращается к работе.
– У тебя большие проблемы, Сергей, – говорит Карамель.