Овидий

Первым публичным садом был портик Помпея, окружавший построенный в 55 г. до н.э. каменный театр, по образцу греческого в Митилене. Сад был прямоугольным, с небольшими открытыми экседрами (салонами), с центральной аллеей из платанов, с боскетом из лавра и фонтаном, украшенным статуей спящего сатира. Все это было вдохновлено эллинистическим искусством, особенно городами Азии, откуда он привез и роскошные ковры, выставленные в портике.

Во время гражданских войн было не до садов, но Август последовал примеру Помпея, и портик, названный в честь его супруги Ливии, уже приближался к искусству римского сада: огромная, пышно разросшаяся виноградная лоза давала там тень всем аллеям, украшенным кустами, цветами, фонтаном и статуями. В центре возвышался, по-видимому, небольшой храмик богини Конкордии (Согласия). Портик составляли четыре двойные колоннады. Природный декор соседствовал здесь с архитектурой, образуя тип сада, промежуточный между пейзажным и архитектурным. Был, вероятно, садик и при храме Аполлона Палатинского, и статуи Данаид окружались боскетом из лавра. Знамениты были сады Юлия Цезаря на правом берегу Тибра на границе города в густонаселенном месте. Как они выглядели, мы не знаем. Результаты раскопок свидетельствуют, что в них был храм Фортуны, другие небольшие святилища и множество статуй.

Овидий, увлеченно перечисляя достопримечательности Рима в поэме «Искусство любви» (I, 67 и след.), предлагает заводить любовные знакомства во время прогулок. В жаркие часы дня он советует гулять в портике Помпея, с его глубокой тенью и фонтанами, продолжать прогулку в портике Октавии (сестры Августа) «померившейся с сыном (Марцеллом) богатствами, мрамором и привезенными из-за морей статуями». Они стояли повсюду, выставлялись и старинные картины, как это было в портике Ливии.

Но главным местом гуляний, где часто назначались свидания влюбленными, шептавшимися там по вечерам, было Марсово поле. Так называемое «поле Агриппы» со стороны Via Lata (Широкой улицы) украшал портик Випсании (сестры Агриппы), построенный на месте виллы знаменитого когда-то Сципиона Эмилиана; он славился замечательной статуей Европы.

Сады Агриппы с самого начала предназначались для народа и после смерти владельца были переданы Августом в общественное пользование, они соединялись с Термами (общественными банями), первыми в Риме. Здесь было искусственное озеро (stagnum) для купания и канал Еврип, который питал проведенный Агриппой акведук Вирго. Сад между бассейном и Еврипом был засажен деревьями и слева окружен большим стоколонным портиком. К северу простирался другой парк, славившийся своими платанами, статуями животных, в том числе и знаменитым умирающим львом Лисиппа, привезенным Агриппой с Лампсака. Была здесь и крытая аллея с террасой и боскетами по образцу греческого гимназия — места для спортивных упражнений, а также находились конюшни и площадки для тренировки лошадей.

Новшеством являлось обилие воды. Любовь к текущим, играющим источникам, ручьям, рекам, фонтанам глубоко характерна для римлян. Вспомним, сколько сцен в «Метаморфозах» разыгрывается у воды и с какой тонкой наблюдательностью поэт рисует ее цвет, движение волн, прихотливые изгибы берегов. Вода была своего рода символом бессмертия, олицетворением вечной жизни, «национальной роскошью» в Риме, до сих пор богатом живописными фонтанами. Плавать в Еврипе, наслаждаться прохладой искусственного бассейна в термах Агриппы было любимым удовольствием молодежи, да и не только ее. Философ Сенека пишет, что начинал свой день летом с купания в Еврипе.

Рядом находился и Пантеон, посвященный Августу и его богам-покровителям. В целле должна была стоять статуя самого принцепса, но он отказался от этой чести и скромно убрал свое изображение в вестибюль. Фриз украшал дубовый венок (Август был награжден им сенатом за спасение граждан во время гражданской войны), который торжественно нес в клюве орел Юпитера. Тут же располагалась Септа — огромное с колоннадой здание для выборов, и, хотя народ давно уже не участвовал ни в каких выборах, оно сохранялось ради иллюзии того же «величия народа». Впоследствии там стали проводиться игры гладиаторов, а также встречи народа с императорами. Вблизи находились лавки, роскошный и многолюдный базар, стояли статуи Хирона с Ахиллом и Пана, обучавшего юного Олимпа игре на свирели. Неподалеку находилась и школа.

В портике аргонавтов прославляется Агриппа, как искусный адмирал, командовавший флотом при Акции, за что был даже награжден почетным венком, украшенным изображениями носовых частей вражеских кораблей. Стена длинной залы с колоннами была знаменита картиной похода аргонавтов. Первоначально здесь же находилась и мраморная карта с указанием всех владений Рима. Она привлекала внимание посетителей к величию государства и народа, народа-избранника, любимца богов. (Ее потом перенесли в портик Випсании.) Такие же мысли должен был вызывать и позолоченный верстовой (мильный) столб, стоявший у Римского форума. От Рима — этого центра земли — отсчитывали расстояние до других городов.

Марсово поле было своеобразным центром спортивной и культурной жизни, местом встреч и праздничных увеселений, как бы грандиозной народной виллой. С грустью вспоминает о нем Овидий в унылых дунайских степях:

Вот холода прогоняет Зефир, и год завершился. Как показалась долга нынче томитам зима! Тот, с чьей спины упала когда-то несчастная Гелла. 11 Равным сделал опять время дневное с ночным. Вот уж фиалки срывают в полях веселые дети. Их не посеял никто, выросли сами они. Вновь луга запестрели ковром из цветов разноцветных, Птица напевом простым нам возвещает весну. Ласточка, чтобы загладить вину тяжелую Прокны, 12 Гнездышко строит свое прямо под крышей моей. Травы, сокрытые прежде тяжелой глыбой Цереры, Из разогретой земли подняли нежный росток. Там, где лозы растут, появляются почки на ветках, Но от гетской земли так далеко виноград! Там, где дерево есть, побеги на нем зеленеют, Но от гетской земли дерево так далеко! Празднества в Риме теперь, и игр гряде уступает 13 Форум болтливый свои распри и шум площадной. То там ржанье коней, то сражения с легким оружьем, Дротики мечут, катят обручи ловкой рукой, 14 То, утомленные, с тел смывают жирное масло. От состязаний устав, в Вирго прозрачных струях. 15 Сцена кипит, разгораются споры любителей зрелищ, Вместо трех форумов, три шумом театра полны. 16 Меры нет счастью того, кто может, не зная изгнанья, Все эти радости там, в Риме далеком вкушать! Я же… я вижу, как лед под вешними тает лучами, И уж не нужно копать воду в застывших прудах. (Тристии. III, 12, 1-15)

11

Речь идет о созвездии Овна, где солнце находилось во время весеннего равноденствия. Овен — это вознесенный на небо золотой баран, перевозивший через Геллеспонт Фрикса и Геллу, упавшую и утонувшую.

12

Прокна за убийство сына Итиса была превращена в ласточку.

13

Полоса общественных праздников: Квинкватрии в марте, Мегалесии в апреле, Цереалии — тогда же. В это время прекращались все дела.

14

Металлические обручи, подгоняемые палками с острыми наконечниками — забава мальчишек.

15

Во время борьбы натирались маслом, омываясь потом в Еврипе, в воде из акведука Вирго.

16

Три форума: Римский, Цезаря, Августа. Три театра: Помпея, Бальбы, Марцелла.

А вот и другая элегия, полная воспоминаний о прошлом, но проникнутая несколько другим настроением, обращенная к другу Северу:

Трудно поверить, что здесь по удобствам я Рима страдаю, Но страдает по ним, верь мне, в изгнанье, Назон, То вспоминаю я вас, друзей моих, сердцу любезных, То дорогую жену с дочерью вместе родной. В дом возвращаюсь, иду площадями прекрасными Рима, Вижу очами души все это ясно опять: Форумы, зданья, театры в сияньи мрамора ясном, Портики вижу с землей мягкой, приятной ногам. Марсово поле, газон, а рядом зеленые парки, Вижу бассейн Еврип, Вирго прозрачной струи. О, раз по радостям Рима страданья мои безнадежны. То хоть полем простым мне бы хотелось владеть! Нет, не стремлюсь я уже к потерянным землям Пелигнов, И не тянет меня больше к родимым местам, Чужды мне стали холмы сосноносные с садом привычным, Там, где Фламиния путь Клодия путь пересек. Сад, который растил я? кому на радость, не знаю, Сад, что я сам поливал чистой, проточной водой. Да и растут ли плоды на посаженных мною деревьях, Те, что чужая рука нынче срывает с ветвей. О, если б дали мне здесь, за все, что утрачено мною, Малый участок земли, где бы трудиться я мог, Сам, разрешили бы только, я пас бы, на посох опершись, Коз на отвесных скалах или послушных овец. Сам, чтоб забыть о печалях, быков под ярмо подводил бы, Гетским, знакомым для них, окриком их понукал, Сам налегал бы на плуг, направляя покорный мне лемех, Сеял бы сам семена в землю, взрыхленную мной, Всходы полол, не стыдясь, привычно взяв в руки мотыгу. Сад, чтобы он расцветал, с радостью я поливал. Только ведь это мечты: меж мной и врагом расстоянье – Эта стена и ворот запертых низкий проем. (Послания с Понта, I, 8, 37-62)

Рим дорог изгнаннику удобствами жизни, привычным комфортом, парадной красотой: форумами, театрами, портиками, где земля специально разрыхлялась. И опять: Еврип, озеро, прославленные парки Агриппы!

Но он понял теперь, что рваться на родину безнадежно, и глубокой грустью проникнуты его воспоминания о своей вилле, саде, за которым он ухаживал, как дриада Помона в «Метаморфозах». В чем же выход? «Опроститься», взять в руки пастушеский посох и мотыгу, пасти стада и обрабатывать землю, как герои поэмы Вергилия «Георгики», как Филемон и Бавкида у него самого. Но эти мечты окружены ореолом поэзии, а не реальности, на них лежит отпечаток буколического жанра; в самом деле, ведь козы пасутся на отвесных скалах в Италии, в его родной Сульмоне, а на Дунае высоких скал нет, там простираются степи, необработанные, постоянно зараставшие полынью. Но и на этой мечте высокообразованного, утонченного, избалованного культурой художника лежит печать августовского века, печать римской приверженности земле, оживившейся в это время, но воспитанной веками.

Весь трагизм жизни в Томи, ее бедность и однообразие так понятны, если представить себе весь парадный характер римской каждодневности, усиленно поддерживавшийся Августом: зрелища, увеселения, бега колесниц, цирк, театры.

Заботу принцепса вызывали прежде всего театры. Какой великий город может без них обойтись, особенно если вспомнить прославленные Афины, с их великими трагиками Эсхилом, Софоклом и Еврипидом! К сожалению, мы плохо знаем римскую драму этого времени, до нас не дошел даже знаменитый «Тиэст» Вария, друга Вергилия, которому за его трагедию Август заплатил миллион сестерций. Но можно предположить, что это было кровавое зрелище, риторическая драма в духе позднего трагика Сенеки. Ведь здесь один брат Тиэст соблазнял жену другого — Атрея, и тот накормил его мясом родного сына, как Прокна и Филомела — Терея в «Метаморфозах».

На смену драме быстро пришел пантомим, декламация и развлекательные зрелища, о которых мы лучше осведомлены. При Овидии в Риме действовали три театра: Помпея, Марцелла и Бальбы, вмещавшие все вместе 40 000 зрителей. Август любил встречаться там с народом (ведь народных собраний уже не было). Иногда здесь даже раздавались протесты против тех или иных решений императора: однажды всадники высказались здесь против брачных законов, в другой раз зрители протестовали по поводу того, что с Марсова поля убрали умирающего льва Лисиппа. Такие выступления создавали видимость демократизма, хотя в театрах все сидели по рангам: впереди сенаторы, затем всадники, римские горожане, а в самых задних рядах иноплеменники, женщины и рабы. Холостякам одно время вход был вообще запрещен.