Озерный мальчик (часть сб.)

— Дядя, рыба ожила! — закричал он громко. — Правда, правда, ожила.

— Почему ты так думаешь? — спросил я с сомнением.

— Она уже плавает… Пока на спине.

— Ты выпустил ее в озеро?

— Нет, я ей сделал маленький бассейн… Камнями отгородил.

Тут отец мальчика сердито крикнул со своего места:

— Валентин, не надоедай незнакомым людям!

— Они не незнакомые! — смущенно сказал мальчик.

— Все равно. Иди сюда! — Голос его звучал еще более сурово.

— Папа, можно я пойду к рыбе? — сказал мальчик умоляюще.

— К какой такой рыбе?

— Этот дядя подарил мне рыбу. Она ожила. Мужчина посмотрел на меня своими пустыми глазами холодно, даже недружелюбно.

— Ты уже два часа торчишь там. Простынешь.

— Папа, ну пожалуйста! — В голосе мальчика звучало почти отчаяние.

«Пусти мальчика, дурак! — подумал я про себя, немного разгоряченный алкоголем. — Нечего на нем зло срывать!»

Я знаю этот тип людей, которые за неимением другой возможности удовлетворить свою жажду власти изводят своих детей. Жена его, до того безучастно слушавшая разговор, словно бы нехотя произнесла:

— Пускай идет! Мы же ради него сюда приехали. Пусть идет, пусть наглядится на свое озеро.

Мужчина поколебался, снова взглянул на меня — на этот раз с явной неприязнью, как на человека, без разрешения вошедшего к нему в дом.

— Ладно, иди… Но чтобы через пятнадцать минут ты был здесь!..

Глаза мальчика радостно заблестели, и он выпорхнул за дверь. Немного погодя поднялись и мы. Когда мы вышли на. террасу, я увидел, что он сидит на корточках у озера спиной к нам. Наверно, все еще играл рыбой, которая вряд ли по-настоящему оживет. Впрочем, может быть, мальчик своим воодушевлением и впрямь вдохнул в нее жизнь. Мне очень хотелось крикнуть ему «до свиданья», сказать что-то ласковое, но я сдержался. К чему такие неясности с мальчишкой? Тогда я не понимал, до чего глупо так думать.

Мы вернулись в Самоков по туристской тропе, вполне пригодной и для машин. В Самокове мы ненадолго зашли в городское управление. Было бы невежливо с моей стороны проститься с моими друзьями прямо на улице. Когда мы вошли, в кабинете полковника громко и настойчиво звонил телефон. Смутное предчувствие беды охватило меня — мне почудилось, что это звонят мне. Полковник подошел к телефону, небрежно взял трубку. До нас доносился неясный звук человеческого голоса, как мне показалось, очень взволнованного. Полковник слушал все внимательнее, вдруг лицо его помрачнело и словно бы окаменело.

— Да, да, — проговорил он. — Я сейчас пошлю людей.

Он положил трубку и повернулся к нам.

— Мальчик утонул, — сказал он коротко.

— Какой мальчик? — испуганно спросил я.

— Тот, которого мы видели на туристской базе. Упал в воду и утонул.

У меня перехватило дыхание, как если бы меня ударили ребром ладони по горлу. Я стоял, точно оглушенный, силясь вздохнуть. Не решаясь поверить своим ушам.

2

Мне скоро исполнится сорок пять, по профессии я литератор, занимаюсь проблемами эстетики. Смею утверждать, что знаю Гегеля лучше самого себя и даже своей жены. Трудно познать самого себя, это удается лишь гениям. И, может быть, ничтожествам. Но если гении смиряются с нечеловеческим в себе, то ничтожества превращают его в свое оружие. Что же касается моей жены, то я просто избегаю думать о ней. Почему? Она такая хорошая, почти идеальная, что не хочется подвергать ее ненужной эрозии размышлений. Она врач, и отсюда все мои маленькие несчастья. Она умудрилась найти у меня первые признаки тахикардии. И для нее этого оказалось достаточно, чтобы вытащить сигарету у меня изо рта и начать ревниво считать каждую выпитую мною рюмку. Из всех моих увлечений и простительных слабостей, осталась, пожалуй, одна рыбная ловля. Есть такие властные женщины, которые целиком подчиняют себе мужчину вопреки представлениям о его независимости и самостоятельности. Скорее всего это проявление искренней любви и заботы о нем, но порой и откровенного эгоизма, чувства собственности и высшей формы властолюбия. Вот почему не надо чересчур хорошо знать ближнего, гораздо благоразумнее воспринимать только положительные его стороны.

Едва я переступил порог, жена сразу же догадалась, что что-то случилось. Она молчала, но я ловил на себе ее изучающий взгляд. Как все знакомые мне женщины-врачи, она терпелива, тактична и сдержанна. Она часами может молчать, укоризненно поглядывая на меня, пока я сам не выдержу и не выболтаю даже того, о чем она и не собиралась меня выспрашивать. Но на сей раз ее тактика была обречена на неудачу. Я готов был скорее броситься с балкона, чем сказать ей страшную новость. Когда мы сели ужинать, она не выдержала и сказала:

— Ты что-то от меня скрываешь!

— Ничего подобного, — ответил я сухо.

После ужина я включил телевизор, Но, поглощенный своими мыслями, почти не следил за происходившим на экране. Часов в восемь раздались частые нервные звонки— так звонят по междугородному телефону. Встревоженный, я снял трубку и услышал низкий голос полковника.

— Ничего нового не могу вам сообщить, товарищ Найденов… Мальчик нечаянно упал с берега и утонул.

В его расстроенном голосе я уловил и некоторое раздражение. Вероятно, ему был неприятен мой интерес к этому происшествию. На моем месте любой другой постарался бы о нем забыть.

— Вы сказали, что он упал с берега, — сказал я с недоверием. — Как вы это установили, товарищ полковник?

— Может, я не совсем точно выразился. А что еще можно предположить?

— Не знаю, но берег там низкий и мелко. Он не мог упасть и тем более утонуть.

— Есть и обрывы, — неуверенно возразил полковник. — В таких местах глубина пять-шесть метров. Неужели мальчик все время стоял на одном месте?

— А там, где его нашли, берег высокий или низкий?

— Низкий…

— Ну вот, видите!

— Что я должен видеть? — сердито спросил полковник.

Этот человек, похоже, решительно не понимал, какие у меня возникли подозрения.

— Выходит, это не несчастный случай.

— А что ж, по-вашему? Преступление? Кому и зачем убивать невинного ребенка? Разве вы не понимаете, что просто глупо предполагать убийство.

— Но все же такую возможность нельзя исключать заранее.

— Нет, это абсолютно исключено. Кроме персонала турбазы и родителей, никого на озере не было. И никто из них никуда не отлучался.

Проглотив застрявший в горле ком, я сказал:

— А если, представьте себе, он покончил самоубийством…

Я услышал, как на другом конце провода полковник засопел — вероятно, от возмущения.

— Самоубийством? Десятилетний мальчик? Не знаю ни одного такого случая.

— А я знаю.

Только теперь я сообразил, что жена внимательно слушает наш разговор. Ну и черт с ней! Секунду помолчав, полковник заговорил каким-то, я бы сказал, умоляющим тоном:

— Но, товарищ Найденов, ведь мы же все трое видели его незадолго до того, как он утонул. Разве похоже было, что он думает о самоубийстве?

Действительно, не было похоже. И когда я разговаривал с ним, он показался мне жизнерадостным. Но можно ли точно знать, что делается в душе ребенка? Пожалуй, легче угадать, о чем думает сфинкс.

— Ничуть, товарищ полковник, — сказал я примирительно. — Но этот случай меня и вправду расстроил… Как и вас, я полагаю…

— Да, конечно. Но должен вам сказать, товарищ Найденов, у нас в год тонут сотни детей… И при самых невероятных обстоятельствах. Иногда просто диву даешься, что они могут выдумать.