Озеро призраков

— Нет, а что? — в свою очередь задал вопрос Климов.

— Да так. Дамочка тут одна приехала. — Он посмотрел на Климова. — Моих лет. Приходила к председателю сельсовета. Так, мол, и так. Дом она купила. Говорит, лето тут с внучкой буду жить. Вон наискосок дом. — Сухонин показал рукой — напротив тебя. Бабка Дуня в городе у своих… дом пустует… у них там свой участок, зачем им развалюха, вот и продали.

Климов посмотрел на дом, будто в первый раз его видел, и, подвигая тарелку с хлебом ближе к Фёдору, сказал:

— Я утром ещё заметил, что в нём поселились. Занавески повесили, вон посмотри.

Сухонин почтительно посмотрел на Климова.

— А ты глазастый, хоть и городской. Может, для компании выпьешь?

Климову выпивать не хотелось, и он снова отказался. Фёдор с сожалением взглянул на него и пожал плечами:

— Дело хозяйское. Как хошь. Неволить грех.

Климов улыбнулся про себя. Он знал, что Сухонин только внешне сожалел, а в душе был рад: больше достанется. Они посидели ещё с полчаса, поговорили о рыбалке, охоте, плохой погоде, о том, что такое холодное лето повлияет на урожай. Когда за окном стало меркнуть, Фёдор поднялся, потянулся, взял кепку, подал Климову руку.

— Пока! Пойду, пожалуй, а то хозяйка ругаться будет, и так засиделся. Ну, чтоб без промаха била, — сказал он на прощанье, кинув взгляд на прислоненное в угол ружьё.

Он ушёл, неловко нагибая голову под ветками яблонь. А Климов долго сидел за неубранным столом, глядя в окно на охваченное заревом заката небо. Он надеялся, что в доме поселится мужчина, напарник по рыбалке, а приехала женщина пятидесяти лет. Было от чего заскучать.

2

После разговора с Фёдором прошло дня три или четыре, а Климов ещё не видел никого из обитателей дома под ветлой. Но в нём жили. По вечерам в окнах горел свет, колыхалось бельё, развешанное для просушки на верёвке, привязанной одним концом к рябине, а другим — к гвоздю, вбитому в угол террасы. Сухонин говорил правду: вместе с бабушкой в доме жила девочка лет семи. Она изредка выходила на улицу поиграть с деревенскими ребятишками, а остальное время проводила в обширном саду, где росли старые антоновские яблони, вишни и сливы. Бабушка была с властным, не терпящим возражения голосом. Вечером она выходила из дома и звала внучку:

– Ира-а! Пора спать!

— Я ещё минуточку погуляю? — просила девочка.

— Никаких минуточек. Ты слышишь? Кому я говорю?!

С Климовым она здоровалась сухо, как, впрочем, и с остальными жителями деревни.

Однажды он шёл по улице с рыбалки. День уже кончался. Сине-серые плотные тучи отслаивались от небосвода и тяжело плыли поверх домов. Он шёл задумавшись и у дома под ветлой неожиданно столкнулся с молодой женщиной, вышедшей из-за угла изгороди. На ней была блузка из какого-то тонкого материала, пестревшая разноцветными полукольцами, расклешённая юбка, в руке — полиэтиленовая сумка. Женщина шагнула в сторону и бросила на Климова недоумевающий взглялд. Его наряд её смутил что ли? На нём была посеревшая от дождей, выгоревшая на солнце соломенная шляпа доисторических времён, серая рубашка навыпуск и синие джинсы с закатанными штанинами, причём одна выше другой. Был он босиком. В одной руке держал удочку, в другой пустую бадейку. Клёва не было, и лицо было пасмурным.

Он видел женщину всего одно мгновение, но этого было достаточно, чтобы запомнить её, особенно глаза. Они были необыкновенно большими и светились, как озерки в густых камышах, спокойные и тихие. Незнакомка прошла к дому, где жили новые обитатели, а Климов в растерянности, которую не ожидал от себя, продолжал стоять на том месте, где столкнулся с ней.

На крыльцо выбежала девочка.

— Мама приехала. Ма-а-ма-а! — радостно закричала она и повисла на шее у женщины.

Климов повернулся и медленнео зашагал к себе. Придя домой, поставил в сенях бадейку, прислонил в угол удочку и прошёл к зеркалу. Живя в деревне, он никогда не обращал внимания на свои наряды, а сегодня почему-то посмотрел на себя со стороны и засмущался, и задумался. Конец этого дня (Климов чувствовал это) не был похож на прожитые. Что-то светлое, тонкое и радостное окружило его. Он чувствовал лёгкость и приподнятость.

Вечером, не найдя покоя в доме, он вышел на улицу. Было уже поздно, но в июне и ночь, как вечер. Небо на западе светлое, звёзды еле проглядывались. На фоне неба, как вырезанные из тёмной жести отпечатывались редкие листья деревьев. На пригорки неторпопливо вползал туман. Был он тёплый и состоял из нескольких тонких слоёв.

Климов спустился к реке. Вода текла, журча на мелких местах, будто кто-то тонкими стёклышками ударял о толстые, и они звенели, но звон не уходил далеко. Вызванный к жизни, он быстро затихал и угасал.

Побродив по берегу, Климов вернулся в деревню. В доме под ветлой горел свет. За ветками яблонь светились жёлтые прямоугольники окон.

«Интересно, что она делает сейчас, — думал он, глядя на светящиеся окна. — Пьёт чай, может, или дочке чего-то рассказывает, или платьице ей гладит? А впрочем, какое до всего этого мне дело?» — поймал себя на мысли Климов и, хлопнув калиткой, пошёл в дом.

3

Эта женщина живёт в доме под ветлой уже несколько дней. Ходит с девочкой гулять на реку, в берёзовую рощу, к песчаному карьеру. Климов украдкой наблюдает за нею. У него не идёт рыбалка, не клюёт рыба. Он ложится спать очень рано, стараясь как можно быстрее приблизить следующий день, чтобы снова увидеть её.

Она всё чем-то напоминает о себе: то створка окна стукнет, то мелодия приёмника вcколыхнёт ломкую тишину ночи, то дымок из трубы проложит извилистую тропинку в небо, то ветер донесёт запах свежевыстиранного белья, развешанного для просушки. Она скрыта листвой деревьев, акварельными сумерками, но он видит её. То она идёт под яблонями, то расчёсывает длинные волосы, стоя перед зеркалом, то звонко смеётся утреннней заре. Ему кажется, что она притаилась в бревенчатом доме, сама ему не показывается, но следит за каждым его шагом и всё о нём знает и как-нибудь росным ранним утром пробежит мимо него с кручи, разметав по плечам волосы, и крикнет:

— Кли-и-имов! А я о тебе знаю всё! Ты от меня никуда не уйдёшь! Не уйдё-ё-ёшь!

Он забывался в этих сладких грёзах, на его лице стала блуждать странная улыбка, на вопросы отвечал невпопад, что дало повод Сухонину при встрече заметить:

– А не втрескался ли ты в дочку этой барыни, что приехала? — И посверлил острым взглядом.

Климов ничего не ответил, отвернулся от Фёдора и безразлично стал смотреть в небо.

— А она одна, — продолжал Сухонин. — Мужа у неё нету…

— Откуда знаешь? — Климов нарочито зевнул.

— В деревне всё знают, — усмехнулся Фёдор и почесал лоб.

И в этот вечер Климов опять не знал покоя. Везде, куда бы он не смотрел, он видел эту женщину с удивительными глазами: они смотрели на него с бока чайника, из которого он наливал кипяток, из зеркала, мимо которого проходил, отражались в стекле окна. Она была везде. Он крутил ручку транзистора и ворочался на старом диване.

4

С неделю была скверная погода: шли дожди, солнце не показывалось на сером, скучном небе. Было холодно. Выходить на улицу Климова заставляла только необходимость: принести дров, чтобы протопить печь, сходить по воду. Соседей он не видел. Они, очевидно, тоже не выходили из дома.

Но вот погода переменилась. Потеплело.

Как-то утром Климов вышел из дома. Солнце в молоке поднималось над лесом, над рекой, плескал на дома, сады, заросли ивняка на берегу свой свет. Голосисто пели, восседая на тыне, крутогрудые петухи. Избы стояли радостные, по-новому белели наличники, светились стёкла окон, казалось, на цыпочках застыли деревья, потянувшись к солнцу. Всё жило ожиданием жаркого дня, всем наскучила прохладная погода, когда термометр не показывал выше восемнадцати градусов тепла.