Озеро

Вне всякого сомнения, это его уродливые, как у дикого зверя, ноги заставили младенца следовать за ним под землей.

Гимпэй даже не удосужился поглядеть на ноги подкидыша, поскольку вовсе не был уверен, что это его ребенок. Презрительно насмехаясь над собой, он думал: если бы я поглядел и убедился, что ноги младенца похожи на мои собственные, тогда бы я точно знал: ребенок мой! Да, но разве не у всех младенцев, которые еще не ступали по этой земле, прекрасные, нежные ножки? Именно такие ножки у херувимов, которые витают вокруг Христа на картинках западных мастеров. У всех ноги становятся такими, как у Гимпэя, потом, когда они исходят болота, скалы и колючие леса этого мира.

— А если младенец — призрак, у него и вовсе не должно быть ног, — пробормотал Гимпэй.

У призраков нет ног… Кто впервые создал такое представление о призраках? — удивился Гимпэй и подумал: наверное, в давние времена многие люди все воспринимали так же, как он.

Гимпэю почудилось, будто его собственные ноги перестали ступать по этой земле.

Он брел по освещенной улице, протянув ладонь кверху и согнув ее лодочкой, словно ожидал подарка с небес.

Внезапно ему пришла в голову мысль, что самые красивые в мире горы — не поросшие зелеными лесами вершины, а горы, покрытые вулканическим пеплом и голыми скалами. На заре и закате солнце окрашивает их в немыслимые тона: розовые, пурпурные, фиолетовые — во всю палитру цветов, какими бывает окрашено небо в пору утренней зари и в пору заката. Раздумывая над этим, Гимпэй решил вырвать из своего сердца все, что напоминало ему о Матиэ…

«Я приду к вам, если даже вы будете скрываться в подземных тоннелях станции Уэно…». Он вспомнил слова Хисако, предвещавшие то ли возобновление их любви, то ли разлуку, и решил отправиться в Уэно посмотреть, как выглядят теперь эти тоннели.

В тоннелях царили тишина и запустение. Там поселились бродяги. Скорчившись, они тихо лежали вдоль стен. Многие спали, подложив под головы мусорные корзины и постелив на пол мешки из-под угля или старые циновки. Некоторые прижимали к себе узлы с немудреным скарбом. В общем, обыкновенные бродяги, каких он немало встречал в прошлом.

Можно позавидовать бродягам, которые так рано ложатся спать, подумал Гимпэй. Он заметил безмятежно спавшую молодую супружескую пару: жена положила голову на колени мужа, а тот дремал, склонившись над ней. С таким удобством не устроишься и в вагоне поезда. Они были словно единое целое и напомнили Гимпэю двух птиц, спящих тесно прижавшись друг к дружке. Глядя на них, Гимпэй подумал, что не так уж часто можно встретить молодую супружескую пару в таком месте.

К влажному воздуху подземелья примешивался запах дареных кур и одэн [5] . Гимпэй проскользнул под короткую занавеску и оказался в бетонной яме, где была харчевня. Он выпил несколько стаканчиков самогона. Снаружи за занавеской, не доходившей до пола, он увидел на уровне глаз цветастую юбку. Гимпэй приподнял занавеску — там стоял гомосексуалист.

5

Одэн — блюдо из вареного соевого творога, сладкого картофеля и специй.

Их взгляды встретились, но тот не произнес ни слова, только многозначительно подмигнул. Никакой радости подобная встреча не сулила, и Гимпэй сбежал.

Он заглянул в зал ожидания. Здесь тоже царил запах бродяжничества. У входа стоял железнодорожный служащий.

— Предъявите ваш билет на поезд, — сказал он.

Гимпэй удивился: неужели теперь надо предъявлять билет, чтобы пройти в зал ожидания? У станционного здания собрались странного вида люди — одни стояли, прислонившись к стене, другие сидели на корточках. Должно быть, тоже бродяги.

Раздумывая о двойственной натуре гомосексуалистов, Гимпэй покинул вокзал и свернул в боковую улочку. Он обратил внимание на шедшую ему навстречу женщину, одежда которой смахивала скорее на мужскую: на ней были резиновые сапоги, выцветшие черные шаровары и застиранная белая блуза. Он мельком взглянул на ее плоскую грудь и опаленное солнцем темное лицо без признаков косметики. Проходя мимо, женщина многозначительно поглядела на него, потом остановилась и пошла за ним следом. Гимпэй сам не раз преследовал женщин, и опыт подсказывал ему, что она идет сзади, хотя он ее и не видел. Он никак не мог понять, что понадобилось от него этой женщине.

Ему вспомнилась проститутка, которая подошла к нему в веселом квартале, когда он убегал от Хисако. Она тогда сказала, что специально не шла за ним. Но женщина в грязных резиновых сапогах не походила на проститутку. Грязь на ее сапогах не была влажной. Похоже, она налипла на сапоги много дней назад, и та не удосужилась их даже почистить. Сапоги были старые, резина на них стала белесой. Что это за женщина, которая в сухую погоду бродит близ Уэно в резиновых сапогах? — с удивлением думал Гимпэй. Может, она ненормальная? Или у нее уродливые ноги? Ну да, поэтому она и носит длинные шаровары.

Гимпэй подумал о своих уродливых ногах, представил не менее уродливые ноги следовавшей за ним женщины и мгновенно остановился, намереваясь пропустить ее вперед. Но она тоже остановилась. Их вопрошающие взгляды встретились.

— Что вам от меня нужно? — Женщина спросила первой.

— Об этом я хочу узнать у тебя. Разве не ты пошла за мною следом?

— Вы подмигнули мне.

— Ошибаешься, подмигнула мне ты, — возразил Гимпэй и в то же время подумал: когда они встретились, она могла воспринять его взгляд, как некий знак; но нет — именно она поглядела на него многозначительно!

— Просто мне показалось, что для женщины ты одета несколько странно — вот я и поглядел на тебя.

— А что странного в моей одежде?

— Ты всегда идешь вслед за мужчиной, стоит ему на тебя поглядеть?

— Нет, просто вы меня заинтересовали.

— Что ты задумала?

— Ничего.

— Должна же у тебя быть какая-то цель, раз ты преследуешь меня?

— Я вовсе не преследую… Просто пошла за вами — и все!

— Ясно.

Гимпэй вновь поглядел на женщину. Ненакрашенные губы нездорового серого цвета; во рту, когда она говорит, поблескивает золотая коронка; на вид, пожалуй, лет около сорока; взгляд узких глаз — настороженный и сухой, как у мужчины; в зрачках затаились хитрость и коварство; один глаз чуть меньше, кожа на лице загрубела от солнца.

Внезапное беспокойство охватило Гимпэя.

— Давай прогуляемся, — предложил он и прикоснулся к ее груди, чтобы удостовериться. Да, перед ним, безусловно, женщина.

— Что вы делаете? — возмутилась она и схватила его за руку. Ее ладонь оказалась неожиданно мягкой.

Впервые в жизни Гимпэй пытался таким образом выяснить, женщина ли перед ним. Собственно, ему и так это было ясно, но, когда он, коснувшись рукой ее груди, окончательно удостоверился, ему это принесло странное успокоение. Он ощутил даже некую симпатию к этой женщине.

— Пройдемся еще немного, — предложил он.

— Зачем?

— Может, набредем на уютную харчевню.

Раздумывая, где можно отыскать подходящее место, чтобы посидеть с этой странно одетой женщиной, он свернул с боковой улицы на более широкую и хорошо освещенную и толкнул дверь харчевни, где подавали одэн. Женщина последовала за ним. Вокруг плиты, на которой в котле варился одэн, буквой «П» протянулся общий стол со скамьями. Были и отдельные столики. За общим столом сидело много посетителей, и Гимпэй выбрал отдельный столик поближе к выходу.