Озеро
Шрифт:
Актёр взялся за котелок сноровисто, привычно, сдул немного пену, стал пить — его подруга следила за ним с улыбкой. Потом она приняла котелок — удивительным было в эту минуту выражение ее лица! Будто она молилась.
Так хорошо было Семёну в эту минуту, что он отошел в сторонку, совершенно растроганный. Они же пили по очереди, смеялись и опять пили. Котелок опустел.
— Ещё? — спросил Семён с готовностью.
— Это опосля, — ответил важно актёр голосом Ивана.
«Опосля. Будто из телевизора!» — радостно всколыхнулся Семён.
Вот скажи ему сейчас «солдат»: прыгай,
— Я все спросить хочу, — он нерешительно потоптался, испытующе посматривая на «Ивана».
— Ну! — подбодрил тот.
— Вот скажи: когда ты в плен попал… тебя допрашивали, измывались, истязали, ты в беспамятстве слышал голос дочки своей двухлетней. Как же это могло быть? Ведь она родилась без тебя! Ты ушел на фронт, когда жена твоя была только беременна. Так?
— Верно.
— Но ты же ушел, ещё голоса ее ни разу не услышав!
Актёр оглянулся на свою «царевну-лягушку», приглашал и ее улыбнуться. Та смотрела серьезно.
— И вот она же встала перед тобой, словно наяву. И ты сразу догадался, что это твоя дочка. А самое главное: когда домой с войны вернулся — узнал ее, ту, что являлась к тебе, избитому, в бреду. Это же прям чудо какое-то! И ты ее в самом деле узнал?
Вид пастуха был простодушен донельзя. Просто сказать, до глупости.
— Семён Степаныч, — сказал актёр осторожно, — у меня нет никакой дочки.
— А как же… Ведь ее показывали в кино, я видел.
Актёр оглянулся на свою спутницу, словно спрашивая, кто, мол, кому мозги пудрит? Та серьезно и внимательно смотрела на Семёна. А тому было не до того, чтоб кого-то разыгрывать, он жаждал ответа.
— Я ведь просто играл, — напомнил актёр. — Другого человека, в иных обстоятельствах. Когда шла война, меня и на свете-то не было!
— Да я понимаю! — с жаром сказал Семён. — И все-таки удивительно-то как: никогда не видел, а узнал. Значит, сердце подсказало. Так?
Актёр кивнул, тоже немного недоумевая.
— И еще я хочу спросить, — продолжал Семён. — Как же ты все-таки через границу-то, а? Уж в мирное время, можно сказать, в наши дни. Ведь там вспаханная полоса, приборы ночного видения, пограничники с собаками, вышки и на них часовые. И ты все-таки перешел незамеченным. Как это тебе удалось? Расскажи.
Актёр опять некоторое время смотрел на него, соображая: как, мол, это понимать — всерьез спрашивает пастух или разыгрывает его?
— Семён Степаныч, я же… границу переходил не взаправду.
— Да это я понимаю! — радостно вскинулся Размахай. — А все-таки… не шуточное дело. Ты ведь полз тогда, а двое наших пограничников прошли совсем рядом — они ж на тебя чуть не наступили оба! Лопухи.
Он засмеялся совсем по-детски и тотчас, вспомнив о недостающих зубах, пресек смех.
— Конечно, — сказал он, нахмурясь, — им с тобой не тягаться, ты ж все-таки фронтовик. И вот как это тебе удалось, а? Ох, ловкий ты мужик!
— Я границы пересек на поезде или на самолете, — объяснил Роман, как бы возвращая пастуха на исходные позиции; он не хотел попасться на розыгрыше.
— Не надо, — тихонько сказала ему подруга и тронула за локоть. —
Не разочаровывай его. Семён Степаныч не любит раздвоения образа, не разделяет вымысла и жизненной правды. Я думаю, это прекрасно.Опять она смотрела на Размахая очень ласково и улыбалась. Как славно, как чарующе умела она улыбаться! То улыбка не от желания понравиться кому-то, а лишь спутница мыслей, будто царевна-лягушка удивлялась тому, что говорила. И при всем при этом так нравилась Семёну, хоть, может быть, и не стремилась к тому. Ведь всего только улыбка — много ли!
13
Пастух был полон радости от этой встречи — просто невтерпеж. Восторг владел душой Семёна Размахаева!
В этом воодушевленном состоянии он обходил свое стадо, уже не интересуясь, приезжают ли на озеро туристы и как они себя при этом ведут. Он разговаривал с Митей, потому что молчать в таком состоянии было просто непосильно, и всё оглядывался в сторону оранжевой палатки с нарисованным на ней и все же ползающим раком: не позовут ли, не нужна ли его помощь?
«Эх, надоем я им, — страдал пастух. — Люди отдохнуть приехали, а я к ним привязываюсь. Нехорошо…»
— На домишке ихнем, думаешь, что нарисовано? — спрашивал он флегматичного Митю. — Не просто так, не от глупости, а со смыслом: это обозначения планет и созвездий. Например, кружок и у него крестик внизу — это Венера, пастушеская звезда. Моя, значит. Ее можно видеть при заходе солнца или при восходе. А вот кружок с рожками обозначает созвездие Быка. Да-да, Митрий, это твое созвездие на небе. Я тебе и его покажу, если хочешь. Сейчас-то не видно, а вот ночью.
Разговаривая этак с Митей, он все время думал не о знаках на палатке и не о созвездиях на небе, нет. А вот как там Роман, ловится ли у него что-нибудь на удочку? И, самое главное, чем занята эта женщина?.. Неодолимое желание быть с нею рядом боролось в нем со смущением: не помешать бы!
Выйдя к озеру в некотором отдалении от палатки, Семён вдруг увидел ее: «царевна-лягушка» сидела в одиночестве на берегу и тихо, неудержимо смеялась. Семён замер и уже хотел было отступить назад, но она оглянулась и заговорила с ним так, словно они только что беседовали, и она продолжала прерванный разговор.
— Представь себе: стайка плотвы подошла к щуке с хвоста и очень отважно теребит: то ли принимает хвост за водоросли, то ли нарочно дразнит?
— Где это?
— Там, — она показала рукой, детски улыбаясь. — В той осоке под ивой. А щука никак не поймет. Очень смешно.
Она опять засмеялась, и Семён тоже. Он почувствовал необыкновенное облегчение и… смело сел рядом.
Совершенно собой не владея, весь во власти неземного чувства, Семён пустился рассказывать про своё озеро, подчиняясь неудержимой потребности; он спешил поделиться самым дорогим. Начал с того, как из его колодца уходит на зиму вода… как намерзает поэтажно лед… как остаются на дне рыбные ямы, исходящие паром… и о соме…
Женщина внимала Семёну, и в глазах у нее было столько неподдельного интереса, восторга, лукавства, удивления, смеха!.. Никогда еще за всю сорокалетнюю жизнь не было у него такой слушательницы, такой собеседницы!