Ожерелье королевы

– Я не говорил, сударыня, что вы приговорены к изгнанию, – печально и сурово возразил секретарь.

– Так к чему же? – негодуя, воскликнула Жанна. – К чему я приговорена?

– Узнаете, когда выслушаете приговор, сударыня, а для этого вам прежде всего следует стать на колени.

– Никогда! Никогда!

– Сударыня, таков первый пункт полученных мною инструкций.

– Никогда! Слышите, никогда!

– Сударыня, в приказе предусмотрено, что в случае, если осужденная откажется стать на колени…

Ну?

– Ее следует принудить силой.

– Силой? Женщину?

– Женщина так же, как мужчина, обязана уважать короля и правосудие.

– И королеву, не правда ли? – яростно выкрикнула Жанна. – Я узнаю здесь враждебную руку женщины!

– Напрасно вы вините королеву, сударыня; ее величество не имеет никакого отношения к приговорам, которые выносит суд. Итак, сударыня, заклинаю вас, избавьте нас от необходимости применить насилие. На колени!

– Никогда! Никогда! Никогда!

Секретарь свернул свои бумаги и извлек из кармана еще один, весьма объемистый документ, который был у него заготовлен на случай неповиновения.

Он огласил по всей форме составленный приказ генерального прокурора о том, что представителям власти надлежит силою поставить на колени приговоренную в случае ее отказа исполнить это добровольно; таково требование правосудия.

Жанна забилась в угол камеры, в страхе ища глазами представителей власти, она вообразила, что сейчас войдут солдаты со штыками, которые остались за дверью.

Но секретарь не стал отворять дверь; он подал знак двум своим спутникам, о которых мы уже упоминали; эти двое невозмутимо приблизились, приземистые, непоколебимые, подобные таранам, пробивающим крепостные стены во время осады.

Они схватили Жанну под руки и выволокли ее на середину камеры, не слушая стонов и воплей.

Секретарь сел и стал ждать; лицо его было бесстрастно.

Жанна не заметила, что, покуда ее волокли, тело ее приняло почти коленопреклоненное положение. Она спохватилась только после того, как секретарь сказал:

– Так будет в самый раз.

Но пружина тут же распрямилась, и Жанна вскочила с пола прямо в объятия державших ее людей.

– Напрасно вы так кричите, – заметил секретарь, – снаружи вас все равно не слышно, а кроме того, вы не услышите, как я буду читать приговор.

– Позвольте мне слушать стоя, и я замолчу, – задыхаясь, отвечала Жанна.

– Наказание кнутом считается позорным, – возразил секретарь, – а посему осужденный должен стать на колени.

– Кнутом? – взвыла Жанна. – Кнутом? Вы сказали – кнутом, негодяй?

И она разразилась такими воплями и бранью, что тюремщик, секретарь и двое его помощников были оглушены; все эти мужчины, растерянные, обезумевшие, хотели теперь только одного – усмирить силу силой.

Они набросились на Жанну и повалили ее, но она отчаянно отбивалась. Они заставляли ее согнуть ноги в коленях, а она напрягалась; мускулы ее стали словно каменные.

Она билась в руках своих мучителей, сучила ногами в воздухе и размахивала руками, нанося стражам закона весьма ощутимые удары.

Тогда они разделили обязанности: один держал ее ноги, зажав их как в тисках; а другие стиснули запястья; потом они крикнули секретарю:

– Читайте, читайте приговор, господин секретарь, иначе мы никогда не покончим с этой бесноватой!

Я ни за что не позволю читать приговор, осуждающий меня на позор! – прокричала Жанна, сопротивляясь с нечеловеческой силой. И, подтверждая угрозу делом, она заглушила голос секретаря такими пронзительными воплями и стонами, что не расслышала ни единого слова из того, что он читал.

Окончив чтение, он сложил бумаги и спрятал их обратно в карман.

Полагая, что все уже позади, Жанна постаралась собраться с силами, чтобы и дальше ни в чем не уступать этим людям. Она прекратила вопли и разразилась неудержимым хохотом.

– И приговор будет приведен в исполнение, – безмятежно продолжил секретарь, завершая чтение обычными словами, – на площади, предназначенной для публичных наказаний.

– Публично! – простонала несчастная.

– Заплечный мастер, передаю вам эту женщину, – заключил секретарь, обращаясь к человеку в кожаном фартуке.

– Кто это? – вскричала Жанна в последнем порыве страха и ярости.

– Палач, – с поклоном ответствовал секретарь, расправляя свои манжеты.

Не успел секретарь договорить, как оба мучителя схватили Жанну и поволокли ее в сторону той галереи, которую она приметила раньше. Сил человеческих недостает описать сопротивление, какое она при этом оказала. Эта женщина, в прежней жизни падавшая в обморок от царапины, вот уже час противостояла насилию и рукоприкладству палача и его подручного; пока ее тащили к двери, она ни на мгновение не переставала испускать вопли, от которых кровь стыла в жилах.

У выхода из узкого коридора собрались солдаты, удерживавшие толпу; коридор упирался прямо в небольшую площадь, называвшуюся Двором правосудия, где собралось две-три тысячи зрителей, привлеченных сюда любопытством за то время, пока возводили эшафот и делали необходимые приготовления.

На помосте высотой приблизительно в восемь футов возвышался столб с укрепленными на нем железными кольцами; на верху столба виднелась надпись, но надпись эту стараниями секретаря суда, которому, несомненно, были даны соответствующие распоряжения, было почти невозможно разобрать.

Помост не был ничем огорожен; на него вела лесенка без перил. Только штыки солдат служили ему подобием балюстрады. Они, словно решетка из блестящих заостренных прутьев, преграждали доступ на эшафот.

Видя, как отворилась дверь тюрьмы, как вышли комиссары с жезлом, как с бумагами в руке появился секретарь суда, толпа заволновалась, словно море под порывом ветра.

Повсюду слышалось: «Вот она! Вот она!» – с прибавлением не слишком-то лестных для приговоренной эпитетов; тут и там раздавались и уничижительные выкрики, метившие в судей.