Застенчивость, улыбчивость и скромностьПорастеряла ты, душа моя,А вместо них ты приютила скорбность,Угрюма, как бесплодная земля.Даль разрываю угловатым жестом,Нет, солнца не ищу, пусть будет тьма,Мне в бренной жизни не осталось места,Заплечная болтается сума,А в ней стихов безрадостных с десяток,Сухарь… а остальное пустота.Полыни-перестарка запах сладок,А в неприглядном мнится красота.На фоне неба чудищем осокорь,Он нужен мне сейчас, как никогда,Я подошел. Какой он был высокийВ мои незамутненные года!Какой он был покладистый и щедрый,Его ждала великая судьба,Но вот он высох под горючим ветром,Его настигла, как меня, беда.Растроганно потрогал ствол корявый,В раздумье долгом рядом постоял.И произнес: «Свой
век ты прожил славно».Как будто это сам себе сказал.
«Какие были времена…»
Какие были времена!Не все успел, не все доделал.Ну что ж, грань жизни не видна,И я взирал на вещи смело.Как будто был я при деньгахИ окруженьем был доволен,Не босиком, а в сапогах —Не по золе, а росным полем.Сейчас у грани я стою,Запас урочных лет исчерпан.Не допишу. Не допою.Лист сверху донизу исчеркан,Ни денег, ни друзей. ОдинНе росным полем – пепелищемВ последние иду я дни,Уже на белом свете лишний.
«…Мне п'oдал хлебушка кусок…»
…Мне п'oдал хлебушка кусокИ сам представился: «Я Блок…»И я представился: «Ростокин…»Он как пропел: «Ро-сто-кин… стро-ки…В том что-то есть. Мельканье лет,Как обрывающийся следТуда… неведомо куда,Где полонила Русь беда,Остались избы догнивать,А сын в могиле твой и мать.Ты жалок, в рубище. Озяб.Немыслимых печалей раб…»Растаял голос вдалеке.…Я хлеб держал в своей руке.
А мать одна
Я реже буду вспоминать,Чтоб не казаться неучтивым,Те годы – их уж не догнать…Внушали мне, что я счастливый,Пусть, мол, залатаны штаныИ желудевый хлеб в желудке.Рос «на виду у всей страны» —Любя ее любовью жуткой.Букварь давал уроки мне,И бил по лбу без ног учитель.Я в яви повторял, во сне:«Пойду на смерть, коль что случится!»Примерным октябренком был,А позже пионером славным.Теленка Мишку я не бил,Гулял с ним обережьем травным.И между тем, готовясь статьДостойным комсомольцем, громкоОрал, что Родина мне мать!Но получалось как-то ломкоИ легковесно, в пору хотьУпасть на землю, прослезиться.А Пал Михалыч, он поротьРемнем мастак! Попробуй смыться!Пульнет протезом… Подползет,Еще добавит кулачищем:«Знай, коммунисты шли вперед!А кто ты? Вдовий отпрыск! Нищий!А ну-ка, повтори, нахал!»Десяток раз, а то и больше«Шли коммунисты…» – повторялВсе громче, громче я, чем дольше.И от того и от сегоНе стал я выше подниматься,Чтоб доставался хлеб легко,Чтобы мне в кресле красоваться!Бог от позора оградил,Отвел в сторонку маловера.Я Русь душою полюбил,Высокая ведь эта мера!А мать… а мать одна… одна,Запон залатанный, морщины.…Налью я кислого вина,Скажу: «В том не ее вина…»И повздыхаю при лучине.
«Утром я блины готовлю…»
Утром я блины готовлю,Чищу лук, затем картошку.А потом латаю кровлюИ сгребаю снег с дорожки.Курам зернеца насыплю,Дам теленку Мишке сена,Чтобы вырос к лету сильнымИ бодливым непременно!А когда завечереет,Суп покушаю, котлеты.Душу рифмы одолеют —Становлюсь опять поэтом!
Я – дворянин!
Я – дворянин! Мое поместьеВ общественном дворе. Чуть светЯ пробуждаюсь, бодр и весел,Забот особых на день нет!И вот уже заварен в кружкеЧай! Из хрущевки в угол свойИду на зорюшке откушатьНапиток с горькою травой.Неспешно пью, смакую важно,Прогуливаюсь между темОт коммунальных темных скважинДо ямы мусорной затем.Моя законная тропинкаИ не закованная власть.Придуманная «серединка»,Нуждою даденная сласть.Хотя бы так… хотя бы это….И пусть я дожил до седин,Как подобает в высшем свете,Откушал чай. Я – дворянин!
Тогда я думал…
Тогда я думал, что беда
такаяМеня уж не настигнет никогда.Мать умирала, тихо завещая,Чтоб я был добр во все свои года.Чтоб старых почитал и верил в Бога,Берег природу, злато не копилИ шел одной, но верною дорогой,Насколько хватит мужества и сил.Я так и делал, вопреки соблазнамИ прочим поворотам, виражам.И углублялся, расширялся разум,Не по часам, вестимо, по годам.Мне верилось с наивностью подспудной,Что с болью в сердце буду жить одной,Хотя и этот груз нести мне трудноПод трепетно мерцающей звездой.Тогда я думал… Нет, тогда не думал,Предположить, конечно же, не мог,Что в день, когда метели злые дули,В степи погибнет юный мой сынок.И вот повержен я опять судьбою,С кровоточащей раною в душе,Но белый свет не сращиваю с тьмою,Не по бурьянистой, глухой меже —Идти я продолжаю той дорогой,Завещанной мне матерью святой,К народу благосклонен, верю в БогаИ птах кормлю суровою зимой.И думаю… о чем бы не подумалось,О чем бы не привиделось во сне,Мой век истек. С полей ветра подули.И лица их мерещатся в окне.
«Когда отступит смертная жара…»
Когда отступит смертная жараИ явится с небес прохлада божья,Я позабуду, как я жил вчера,Хотя ожоги и целы на коже.Еще я не растратил весь запасТой силы духа, тела, что с рожденьяЯ ощущал в худой и добрый час,Не веря в заполошное забвенье,И буду бесконечно жить и жить,Воспринимая радость и печали.Простивши, зла не ведая, любитьЖару… и всех, кто смертью угрожали.
Обратная дорога
Обратная дорога.Обманная судьба?Я не дошел до БогаТри шага… или два…И силы на исходе,Истаял жизни срок,А ум за ум заходит,А запад – за восток.Обратная дорога.Я повернул лицо…За долом, за отрогомРодимое крыльцо,Родимое окошкоИ молодая мать,Ржаного хлеба крошки,Тепло и благодать.И я, мальчишка с кружкой,А кружка велика.Война. Корова ЛушкаДала нам молока.Я пью его. КакоеОно! Как льется в рот!Оно… оно парное,Оно вкусней, чем мед!А мед какой… Не знаю,Не ел и не видал.Минутку поиграю.А мать: «Еще ты мал.Пей молоко из кружки,А кружка велика!Буренка наша ЛушкаЕще даст молока!»Я пил и пил. И с каждымГлотком я рос и рос.И вот таблица: «Дважды…»Открылся мне вопрос.И вот уж Гоголь, Пушкин.Я вижу далеко.Вот съедена горбушка,Bсе выпил молоко.Мать плачет у калитки,Седая мать моя.Дорога. Жизни пытки.Холодная земля.О, как бежал я резво,Бежал я налегке.Не на ногах порезы —Порезы на душе.И что я делал в спешке,Сегодня – пыль и прах.И вот с большою плешью,Печаль-тоска в глазах.Исчезла вдруг дорога —Как не было ее!Я в двух шагах от Бога.«Тебе отдам я все, —Услышал голос строгий, —Входи в небесный Дом».Я повернулся к БогуЗаплаканным лицом.
«Позабудутся обиды…»
Позабудутся обиды,Не забудется беда.Что-то слышал, что-то видел,Сомневался? Никогда!Жизни шлейф не размотался,Комом под ноги упал.Я по белу свету шлялся,Сам не знал, чего искал.Ветры злобно обдували,Обжигал июльский зной.Люди взором провожалиИ гадали: «Кто такой?»И молили они Бога,Затворившись на замки,Чтоб вела меня дорогаПрямиком на Соловки,Дескать, будут там сердечноРады братья во Христе.Хорошо, что жизнь не вечна,Жизнь во всей своей красе.
«Засыхает калина…»
Засыхает калинаУ окна моего.А в душе не кручина,Тихо там и светло.Мать, я чувствую, рядом,Добродушно глядит.«Я, родименький, рада, —Она мне говорит, —Что ты Богу угоден,Сын желанный земли,И в российском народеЗнают песни твои.Потому и кручинаВ этот день не гнетет.Молодая калинаПод окном прорастет».