Ожидание чуда. Рождественские рассказы русских классиков
Шрифт:
И все чем она шибче бежит, тем сильнее в ней дух занимается, а тут еще видит, что у них на завалинке будто кто-то сидит…
Девка-ровесница с ведром шла и спрашивает:
– Что у тебя, нога, что ли, подвихнулася?
Та отвечает:
– Видно.
– А что это такое там у нас под окном на завалинке?
– Это твой дед Федос сидит…
– У тебя, может быть, курья слепота в глазах?
– Чего еще! Ярко его вижу, вон он руки в рукавицах на костыль положил, а недром 37 носит. Тяжело его удушье бьет.
37
Недро –
– А робенка лупоглазого не видишь там?
– Лупоглазое дитя-то ноне по всему селу ходило, а теперь его нетути…
А Маврутка ей говорит, что она сейчас лупоглазое дитя видела и что он подсмотрел, где она свой убор закопала.
– Теперь, – говорит, – то и думаю, что он, стылый, откопает да и выкрадет.
– Пойди перепрячь скорей!
– И то сбегаю!
А сама чует, что теперь уже ей в риге было бы боязно.
И тут Мавра с дедом опять не в лад сделала, так что он сказал ей:
– Ты, должно быть, задумала что-нибудь на своем поставить. Смотри, беды б не вышло!
Она отвечает:
– Не удержишь меня!
– Чего силом держать… и не надобно… А тебе, слышь, чего же там понравилось?.. Назад-то пойдете, ребята чтоб вас не обидели.
– Закаркал, закаркал опять! Никого не боимся мы, а там праздник как следует – там били бычка и трех свиней, и с солодом брага варена…
– Вона что наготовлено исступления! И пьяно, и убоисто…
– А тебе и свиней-то жаль!
– Воробья-то мне и того-то жаль, и о его-то головенке ведь есть вышнее усмотрение…
– О воробьиной головке-то!
– Да.
– Усмотрение!
– Да!
– Тьфу!
Мавра в раскат громко плюнула.
Дед сказал:
– Чего ж плюешься?
– На слова твои плюнула.
– На мои-то наплюй – не груби только Хозяину 38 .
– Он мне и не надобен.
– Вона как!
– Разумеется!.. Пусть его нелюбым коням гривы мнет.
– Что городишь-то, неразумная! Я тебе говорю про Того, Кому мы все работать должны.
38
Дед Федос, произносящий эти слова, подразумевает под Хозяином Бога, а его внучка думает о домовом («нелюбым коням гривы мнет»).
– Ну, а я не разумею и не хочу.
– Что это? – работать-то?
– Да.
– Поработаешь. Не все ведь вольною волей работают – другие неволею. И ты поработаешь.
Мавра через гнев просмеялася и говорит:
– Полно тебе, дед! В самом деле, видно, правда, что ты с ума сошел!
А дед посмотрел и ответил ей:
– Господь с тобой, умная! – и сам на печь полез, а она схватила под полу его фонарь со свечой и побежала в ригу свой наряд перепрятывать.
А в риге-то уже темно, и страх на нее тут так и налетел со всех сторон вместе с ужастью: так ее и за плечо берет, и ноги ей путает. Думает: «Дай скорей огонь зажгу – смелей станет». Чиркнула спичкою раз и два – что-то у самого лица будто пролетело. Она зажгла фонарь и перекрестилась, а только зашла в угол к колосу, как вдруг с одной стороны к ней пташка, а с другой другая – точно не хотят допустить ее!
И видит она, что это ей не кажется, а взаправду есть: откуда-то слетели воробушки и пали на колос в свет и сидят-глядят на нее натопорщившись…
«Давай скорее выхвачу да и убегу», – думает Мавра и стала скорей руками колос разворашивать, а там под рукой у нее что-то двигнулось и закопалося… Она – цап посильней, а ей откуда ни спади еще воробей, и трепещется, и чирикает… «Тьфу, мол, что тебе надобно? Проклятый ты!» Взяла его да и сорвала ему головеночку, а сама не заметила, как с сердцем в злости фонарь бросила и от него враз солома вся всполыхнула; а оттудова-то,
из кучи-то, – что вы скажете! – восстает оное дитя лупоглазое, и на челушке у него росит кровь.Тут уж Мавра забыла все и бросилась бежать, а огонь потек с бурею в повсеместности и истлил за единый час все, чем мы жили и куражились…
И стало нам хуже всех тех, которые докучали нам, потому что не только у нас весь хлеб погорел, а и жить-то не в чем было, и пошли мы все к своим нищим проситься пожить у них до теплых дней.
А дед-то Федос на пожаре опекся весь и вставать не стал; ну а все ладил в ту же стать и говорил другим с утешением:
– Ничего, – говорит, – хорошо все от Господа посылается. Вот как жили мы в Божьих в любимчиках – совсем, было, мы позабылись – хотели все справлять свои дурости, а теперь Господь опять нас наставит на лучшее.
Так и помер с тем – с этой верой-то!
А какое это было дитя, и откудова, и куда оно в пожар делося – так никогда потом и не дозналися, а только стали говорить, будто это был ангел и за нечувствительность нашу к нему мы будто были наказаны.
– Все равно, – говорил Федос, – кто бы ни был он, – бедное дитя всегда «божий посол»: через него господь наше сердце пробует… Вы все стерегитеся, потому что с каждым ведь такой посол может встретиться!
Неразменный рубль
Есть поверье, будто волшебными средствами можно получить неразменный рубль, то есть такой рубль, который, сколько раз его ни выдавай, он все-таки опять является целым в кармане. Но для того, чтобы добыть такой рубль, нужно претерпеть большие страхи. Всех их я не помню, но знаю, что, между прочим, надо взять черную без одной отметины кошку и нести ее продавать рождественскою ночью на перекресток четырех дорог, из которых притом одна непременно должна вести к кладбищу.
Здесь надо стать, пожав кошку посильнее, так, чтобы она замяукала, и зажмурить глаза. Все это надо сделать за несколько минут перед полночью, а в самую полночь придет кто-то и станет торговать кошку. Покупщик будет давать за бедного зверька очень много денег, но продавец должен требовать непременно только рубль – ни больше ни меньше как один серебряный рубль. Покупщик будет навязывать более, но надо настойчиво требовать рубль, и когда наконец этот рубль будет дан, тогда его надо положить в карман и держать рукою, а самому уходить как можно скорее и не оглядываться. Этот рубль и есть неразменный или безрасходный, то есть сколько ни отдавайте его в уплату за что-нибудь – он все-таки опять является в кармане. Чтобы заплатить, например, сто рублей, надо только сто раз опустить руку в карман и оттуда всякий раз вынуть рубль.
Конечно, это поверье пустое и нестаточное; но есть простые люди, которые склонны верить, что неразменные рубли действительно можно добывать. Когда я был маленьким мальчиком, и я тоже этому верил.
Раз, во время моего детства, няня, укладывая меня спать в рождественскую ночь, сказала, что у нас теперь на деревне очень многие не спят, а гадают, рядятся, ворожат и, между прочим, добывают себе неразменный рубль. Она распространилась на тот счет, что людям, которые пошли добывать неразменный рубль, теперь всех страшнее, потому что они должны лицом к лицу встретиться с дьяволом на далеком распутье и торговаться с ним за черную кошку; но зато их ждут и самые большие радости… Сколько можно накупить прекрасных вещей за беспереводный рубль! Что бы я наделал, если бы мне попался такой рубль! Мне тогда было всего лет восемь, но я уже побывал в своей жизни в Орле и в Кромах и знал некоторые превосходные произведения русского искусства, привозимые купцами к нашей приходской церкви на рождественскую ярмарку.