Ожоги

Из дальнего угла материализовался человек в черном:

— Вы к Доннели, мисс?

Я кивнула, и он провел меня к гробу. Риту Доннели обрядили в белое платье с очень изящным рисунком — в голубых и зеленых тонах. И загримирована она была так же тщательно, как тогда, когда мы с ней разговаривали. Мне всегда казалось, что процесс одевания покойников, от лифчика до колготок, ущемляет их достоинство. Вот и сейчас загримированная Рита Доннели напоминала фарфоровую куклу, выставленную напоказ.

Я покачала головой; человек в черном понял это как знак почтения к усопшей. Он был маленький и плотный; вначале мне показалось, что ему никак не меньше пятидесяти, но теперь я разглядела, что он едва ли не моложе меня. Он провел меня в другой конец комнаты и попросил расписаться в книге для посетителей. По этому случаю одна из дочерей миссис Доннели оторвалась от беседы и подошла пожать мне руку.

— Вы знали маму? — тихо спросила она — ее носовое произношение безошибочно выдавало обитательницу чикагских предместий.

— Больше по работе. Она много говорила о вас и вашей сестре. Она гордилась вами обеими. Конечно, я знаю и Барбару Фельдман.

— Да-да, дочь дяди Сола. — Ее глаза, слегка навыкате, как у матери, смотрели на меня с возрастающим интересом. — Ну, она намного старше нас, мы никогда вместе не играли. Мы лучше знали Конни.

Ее сестра, видя, что разговор затягивается, присоединилась к нам. Даже сейчас я не могла определить, кто из них старше. В тридцать лет год или два разницы, даже три года практически незаметны.

Я протянула руку:

— Ви. Ай. Варшавски. Я знала вашу маму по работе.

Она пожала мою руку, но не представилась. Вот эти молодые — всегда так.

— Стар, — сказала сестра, — она и дядю Сола знает.

Ну, слава Богу, проблема решена, теперь я знаю, кто есть кто. Оказывается, я говорила со старшей.

— Я знаю, ваша мать надеялась, что со временем вы войдете в дело Селигмана. Что вы об этом думаете теперь, когда ее не стало?

Я хотела сказать «когда она умерла», но вспомнила, что большинство людей не любят слова «мертвый».

Взгляд, которым они обменялись, можно было бы назвать удивленным и одновременно заговорщицким.

— Дядя Сол всегда очень хорошо к нам относился, — сказала Шеннон, — но по теперешним временам у него не слишком-то большое дело. Мама оставалась у него лишь из чувства привязанности. Там и для нее одной-то работы не хватало.

Я не знала толком, чего добиваюсь, скорее шла наугад, но ведь что-то же заставляло Риту Доннели бояться того, что я покажу фотографию ее дочерей кому-то, кто имел отношение к пожару в «Копьях Индианы». Я не могла спросить их в лоб, не знают ли они Винни Боттоне или не связаны ли с поджогом.

— Насколько я понимаю, ее интересовала недвижимость, — попробовала я наудачу еще один ход.

— А вы кто, покупатель? — спросила Шеннон. — Вы с мамой на этом поприще познакомились?

— Нет, я скорее продавец, — ответила я. — Может быть, вы работаете для фирмы, которая заинтересована в покупке?

— Я — нет, а вот Стар работает именно в такой фирме.

Стар заморгала голубыми глазами:

— Да нет, Шеннон, мы не занимаемся недвижимостью. У нас холдинговая компания.

— А, «Фармуоркс»? — небрежно спросила я.

Стар смотрела на меня, буквально разинув рот.

— Должно быть, мама действительно хорошо к вам относилась, если сказала об этом. Только не помню, чтобы она упоминала ваше имя.

— Ну знаете, как оно бывает… — уклончиво сказала я. — Так это через вас фирма «Фармуоркс» завязала контакты с Селигманом?

— По-моему, неприлично говорить о делах, стоя у гроба, — сказала Стар. — Можете зайти к нам в офис, если хотите. Правда, я не думаю, что мы сможем быть вам чем-нибудь полезны.

— Благодарю вас. Примите мои соболезнования и позвоните, пожалуйста, если понадобится какая-нибудь помощь.

Они никак не отреагировали на это. Я пошла к выходу. В холле меня нагнал давешний маленький полный человечек и протянул мне ручку, — оказывается, все-таки надо было расписаться в книге для посетителей. В порыве какого-то злого вдохновения я вывела большими буквами «В. Боттоне». Человечек тихо поблагодарил и остался стоять под изображением «Пьеты». [24]

24

«Пьета» — известная скульптура итальянского художника Микеланджело Буонарроти (1475–1564).

Домой я вернулась ровно в десять. При скорости не выше пятидесяти мой «шеви» вел себя нормально. Может, его основные части в порядке, и он мне еще послужит.

В окнах у Винни горел свет, и, хотя для визитов было, конечно, поздновато, я помчалась через две ступеньки к себе, быстро переоделась в джинсы и помчалась обратно вниз. По дороге вспомнила про револьвер и вернулась. Если Винни действительно маньяк-поджигатель, лучше к нему безоружной не являться. Потому сунула револьвер в карман и побежала вниз.

Я запыхалась, но Винни долго не открывал, и мне удалось перевести дух. Постучав несколько раз, я уже хотела идти звонить в наружный звонок, когда дверь наконец открылась. Винни стоял на пороге в сандалиях, джинсах и просторной рубашке. Смотри-ка, оказывается, и он иногда не прочь одеться по-домашнему. Он узнал меня и весь сморщился.

— Ну конечно, кто еще может звонить в такой час? Если вы собираетесь предложить мне кокаин или крэк — ну чем вы там торгуете? — меня это не интересует.

— Я не продаю, а покупаю, — сказала я и вставила ногу в щель прежде, чем он успел закрыть дверь. — И вам лучше продать мне что-нибудь, иначе следующим посетителем будет полиция.

— Не понимаю, о чем вы, — раздраженно бросил Винни.

Чей-то мужской голос из глубины квартиры спросил, кто там пришел.

— Если не хотите говорить в присутствии своего приятеля, можем подняться ко мне. Но вы мне все равно расскажете, что вы делали в прошлую среду ночью у гостиницы «Берега прерий».