P.S. моей ученице

Когда мы шли к школе, она больше не сопротивлялась. Если несколько минут назад я радовался бы этому факту, то сейчас мне это не приносило ничего хорошего. Меня волновало кое-что другое. Более важное, чем какая-то покорность девчонки. Я стал монстром. В ее глазах. Я никогда не старался быть покладистым и следовать всем правилам, предписанным обществом, ибо это все полная хрень, но сейчас… Она видела во мне реального монстра, отравившего ее жизнь. Я чудовище. Враг. Для нее я враг номер один, когда для меня она толком ничего не значила. Я испытывал к ней некую неприязнь и жалось, но она не поднималась на особую высоту в рейтинге ненавистных мне людей. Мне просто плевать на нее, как и на остальных учеников, но вот в ее голове оказались совершенно иные мысли.

Монстр…

Идея пришла в голову в тот момент, когда мы уже подходили к воротам. В жопу эту репетицию, в жопу школу — у меня проблема гораздо важнее. Откровенный разговор между нами неизбежен, и я знал, что здесь, в школе и ее окрестностях, вряд ли нам удастся спокойно побеседовать. Вряд ли она откроется мне так же, как и несколько секунд назад, а вновь выводить ее на эмоции я не хотел. И к приходу к парадной двери школы в моей голове созрел план. Я бы даже сказал гениальный план.

— Жди здесь! — приказал я, хотя вряд ли это стоило делать — она бы не смогла ослушаться в принципе.

— Сбежишь, пеняй на себя! — предупредил я ее, но и эти слова звучали бессмысленно все по той же причине. Она слишком слаба морально, чтобы сдвинуться с места хоть на шаг, а я надолго в школе не задержусь, всего лишь навещу свою дорогую матушку и выйду отсюда.

Дьявольски хочется курить. Когда в последний раз я горел таким диким желанием затянуться сигаретой? Уже и не помню. Наверное, в те далекие времена, когда только-только начал пыхтеть, как паровоз, не выдерживая и двадцати минут без дозы никотина. Но сейчас мне не до этих мыслей. Я должен прийти к финалу, к поставленной в голове цели. Зачем мне это? Вряд ли кому-нибудь другому было бы не насрать на какую-то малолетку, обвиняющую во всех грехах. Только других это не задевало, как меня. Я не ангел, но и дьяволом становиться не собирался. Возможно, ее обвинения — полная хрень, однако я вряд ли успокоюсь, не разобравшись в нашем разладе раз и навсегда. Ведь она до сих пор вспоминает ту аварию, когда в моей голове мысли о ней испарились буквально на следующий день.

На мое счастье, коридоры и холл пустовали, а мать оказалась в кабинете, собираясь куда-то уходить, но я совершенно наглым образом загородил ей проход, выпалив с ходу:

— Мам, мне нужна твоя машина, — ошарашил я родительницу. Мать удивленно посмотрела на меня, будто я накричал на нее трехэтажным матом, хотя раньше себе такого не позволял. Не ожидала так скоро увидеть сына? Или просьба показалась чересчур резкой? Хотя, учитывая мое положение, резкость можно сравнить с мягкостью.

— Зачем? — спросила она, стараясь найти на моем спокойном лице ответы. Разглядывала то глаза, смотрящие то на нее, то на приоткрытую сумку, то губы, сомкнутые, скорее всего, в тонкую линию, то ладони, которые на странность не сжались в кулаки. А могли бы, если бы я не старался сдерживаться при своей родительнице.

— Это важно, — не отвечая на ее вопросы, протягиваю руку. Конечно, я бы мог рассказать маме о Сафроновой, о нашей ссоре и еще много о чем, только не хотел вмешивать ее. Это только наш конфликт и третьим лишним здесь не место. Да и вряд ли бы я обошелся без ее нотационной речи о быстрой езде и грубости по отношению к ученикам.

— У тебя сейчас репетиция, — включила свою твердость. Ты же знаешь, что она не работает со мной. С коллегами и учениками — да, но я не один из них. Я уже приобрел себе иммунитет к такому строгому взгляду, которым сам одариваю этих малолеток и к властному голосу. Хотя нет, властности я научился у отца, побывав в его фирме всего пару часов.

— Ты и сама неплохо справишься. У меня срочное дело, — оборвал я, все так же протягивая правую руку. Она не переставала разглядывать меня, будто перед ней стоял не родной и единственный сын, а какой-то другой человек. Да, сейчас я другой и вернусь ли к своему прежнему состоянию — неизвестно.

Не знаю, почему она вновь не воспользовалась своим властным тоном и не приказала мне следовать ее распоряжению, а быстро достала из сумки ключи от своего «Мерса» и отдала их мне. А позже, когда вышел из ее кабинета, чувствуя любопытно-прожигающий взгляд на своей спине, я осознал причину. Она никогда не видела меня таким. Стойким, но сильно взбешенным. Диким. Готовым растерзать все вокруг одним лишь взглядом. Я и сам себя таковым ощущал редко. И если я поставил себе цель — должен ее выполнить, несмотря на препятствия. Возможно, мать предполагала, что я возьму эти долбанные ключи силой, если она не отдаст их мне. И правильно сделала. В другом случае поступил бы именно так.

Девчонка стояла все на том же месте, переминаясь с ноги на ногу, а рядом с ней активно беседовала староста их класса. Тоже рыжая. Я смотрю, Сафронову так и тянет на окружение рыжих подружек. Но сейчас это совсем не важно. Нужно избавиться от ее компании и чем скорее, тем лучше. Помнится, она тоже участвует в предстоящем концерте — сама лично записывалась. Это облегчает мне задачу.

— Так, Галкина, ты какого черта еще не в актовом зале? — рявкнул я на девчонку, заставляя слегка встрепенуться обеих, хотя рыжая быстро взяла себя в руки, высоко подняв свою голову. В прочем, как и всегда. Хренова ботаничка!

— Я Вику жду, — деловито ответила она. И по съедающему меня взгляду, хотя я радовался, что она не клеилась ко мне, в отличие от остальных девочек из ее класса, мне стало понятно — она просто так нас не отпустит. Распустит слухи? Вряд ли. Но вот гавнецо свое куда-нибудь да подсунет.

— Ее не будет на репетиции, — отрезал я в ответ. Пусть делает что хочет, сейчас у меня другая задача, стоящая рядом со мной, будто прилипла ногами к крыльцу. — Пошли, Сафронова, — сказал, хотя нет, приказал я, ощущая замешательство рыжей малолетки. Но какое мне сейчас до этого дело? Правильно — никакого! Она ведь у нас одна из умных девушек в школе — сама сделает выводы по этому поводу.

На самом деле я не ждал, что она так просто пойдет со мной — пришлось вновь брать ее за руку и вести, словно маленького ребенка. Я старался не сжимать ее ладонь, дабы больше не слышать жалоб на боль. И не только по этой причине. Вряд ли я добьюсь такой мелочью расположения к себе, учитывая наши с ней отношения. Но я должен постараться. Ради будущего. Ради исключения дальнейших разногласий.

Не хочу быть монстром…

Машина матери стояла на своем законном месте среди одиноко припаркованных машин. Сегодня еще кто-то работает? Бедные учителя! Как их еще не тошнит от шестидневной работы? Я бы уже с ума сошел от переутомления.

На странность, девчонка плелась сзади, только в этот раз не тормозила и не сопротивлялась, стараясь идти в шаг со мной, но все же я оказался быстрее. Позади слышал, как она шмыгала носом наравне с новой порцией слез. Так! Пора прекращать эту хренотень! Это уже не просто истерика малолетней дурочки, а нервный срыв. Что же с тобой делать, Сафронова? Хоть бы подсказку какую-нибудь дала. Какие же вы — бабы сложные. Ничего, разберемся по ходу дела.

— Садись! — кинул я, стоило подойти к машине и открыть перед ней переднюю дверцу. У мамы хорошая иномарка, реагирует моментально, только вот моя ученица, к сожалению, таковой не являлась, стоя долгое время на одном месте, будто раздумывала над своим решением. Что тут сложного, Сафронова? Понимаю, твое состояние оставляет желать лучшего, но не нужно добавлять ситуации драматичности! Я тебя не изнасилую, не убью и в лесу не закопаю. Но знала ли ты об этом? Вряд ли. Недоуменный взгляд говорил совершенно об обратном. Мда… Надо бы купить по дороге успокоительного, если это не закончится.

Девчонка, спустя несколько секунд, все-таки удосужилась сесть в машину, видимо, почувствовав на себе мой разъяренный взгляд, не терпящий отлагательств. Я бы мог заставить ее усесться, но вряд ли бы это помогло мне в дальнейшем. Это бы отдалило нас еще больше и об откровенности можно позабыть. Все бы прошло по старой схеме: злость — истерики — обвинения. Мне это не нужно, а ей в особенности.

Мы молчали. Всю дорогу молчали. Я не видел смысла затевать разговор именно сейчас, а она просто-напросто не могла хоть что-то сказать. Вновь во мне просыпается отцовский инстинкт, который заставляет остановиться где-нибудь на обочине, прижать эту малышку к груди и дать ей выплакаться. Но это только в мыслях. Это бред. Я не ее отец, не мать, не кто-либо еще из близких. Я просто ее учитель, а она ученица. Что мне говорила мать перед началом года? Я должен опекать свой класс? Тут пахнет далеко не опекой. Все гораздо глубже и серьезнее.