Пацан

Пока мы помылили руки и уселись за стол, посреди нашего двухэтажного домика, на улице стемнело. Отец зажёг свечи и поставил их в подсвечниках на стол.

– Дрова собрать не забудь, – сказал он трезвым голосом.

– Хорошо, пап.

– Не подлизывайся, пацан.

– И не собирался.

– То – то же.

– Можно спросить?

– Валяй, – отхлебнул похлёбки отец. Он сидел напротив меня за столом.

– Полицейский приходил как то.

– Откуда ты знаешь? Да и прошло уже времени, вспомнил тоже.

– В окно увидел его, как он уезжал. Все забывал спросить.

– Ты мне не врешь, пацан? Ты поди подслушивал, о чем мы там разговаривали. А? – отец негромко стукнул ручкой ложки по столу, а потом оскалил зубы, но не злобно.

– Я же говорю, видел в окно. Ты же не любишь гостей, как бы я услышал вас с улицы.

– Выкрутился, ага. Ладно. С трудом верится. Ешь давай.

– Что он хотел то?

– Да чего ты пристал, как пьяный до радио? Когда это было то, говорю? Месяц прошел. – Отец дохлебал суп и уже пил чай, было странно, что не виски. Хотя неудивительно, если алкоголь он плеснул и в чай. – Сказал, что труп нашли девчонки какой-то в лесу.

– Да ну! – попытался выдавить удивление я.

– Убита. Все что мне известно.

– Интересно, сколько ей было?

– Доел? Тогда марш спать. Я сам дрова скидаю. Сегодня я добрый, пацан. – проигнорировал он меня, так и не ответив.

– Спасибо, все вкусно было.

– Завтра тяжелый день, ложись иди.

– Хорошо.

И он задул свечи, кроме одной, поджег ей керосиновую лампу и ушел на улицу. Дверь скрипнула, а я уже поднимался наверх в сторону постели.

* * * *

Я проснулся среди ночи от того, что отец на кого – то кричал. Я потер глаза и в пижаме, не одеваясь, прокрался к лестнице. Отец разговаривал сам с собой, опять напился до чертиков.

– Я сказал тебе, что пора менять, – возмущался он глядя на входную дверь. Рядом с его креслом стояла пустая бутылка. В руке он держал еще одну, наполовину наполненную пойлом.

– Да черт тебя дери, мамаша! Вчерашний вечер был сказочный, – отец глянул на бутылку, будто собеседник находился в ней. Потом опять на дверь, где никого не было.

Я вернулся в постель. В таком состоянии лучше не привлекать его внимания, не дай бог оказаться опять в чулане.

Я всегда хотел дать ему отпор. Он уже не так молод, как раньше, и силы, потихоньку забирала у него выпивка и табак, который он смолил из трубки, когда тот имелся. В этом месяце в городе задержали какие – то там поставки, поэтому отец был без табака уже какое-то время.

Я боялся, что если его ударю, или хотя бы просто отмахнусь, то он меня убьёт. Изобьёт до смерти, пока кровь не хлынет у меня изо рта. Только не такую смерть я себе представлял, если умирать, то быстро, не терпя боль по всему телу. А бил отец больно, оставляя минимум синяков на теле, но достаточно ран в душе у меня, у единственного сына. Мне не верилось, что он был когда – то добрее. Он был всегда строг. Он был всегда зол. Я видел лишь пару раз, как он улыбался.

Исходя из всего этого, лучший способ избежать проблем, это было попытаться уснуть. Я положил голову на кровать и накрыл её подушкой, дабы не слышать его крики на воображаемые образы.

Утром я проснулся от его голоса, доносящегося со двора. Прислушался получше, что бы разобрать, что он выкрикивает. Я подумал сперва, что он там же, где сидел вчера: провел целую ночь и это всё еще продолжалось.

– Чертова собака, пошла прочь! – раздраженно кричал он. Голос был трезв.

Я встал, потёр глаза. Еще не разлипшиеся веки с трудом открылись. Выглянул в окно с видом на двор.

Отец гнал чёрную собаку от амбара размахивая руками.

– А ну пошла! – он направился к ней.

Мне почему то собака очень напомнила волка, только раскрас был совершенно другой. Она не была облезлой или бродячей, судя по виду. Заметив отца пёс отбежал на пару метров, поджав хвост. Как только отец остановился, собака тоже остановилась и присела. Судя по всему она и не собиралась уходить.

– Вали отсюда! – заорал отец так, что мне даже наверху стало не по себе от его голоса, звучащего будто из глубин преисподней.

Собака фыркнула, отбежала еще на пару метров. Отец взял с земли камень и бросил в неё. Но не попал. Пёс ретировался. Видимо думал, что его здесь накормят. Животных отец по видимому тоже ненавидел, как и людей. Или, возможно, сказывалось утреннее похмелье, что он был так раздражён. Так зол, что сам напоминал бешенную собаку.

Я спустился вниз, умыл лицо, зачерпнув ладонями воду из бочки. Воду мы брали из колодца, неподалёку, за сараем и амбаром, вырытым еще до моего рождения самим отцом. Потом натаскивали в дом, пока бочка не наполниться доверху.

– Проснулся, – услышал я с улицы отцовский голос, едва спустившись по лестнице.

– Да, – досадно отозвался я.

– Тебя дрова ждут. Потом сорняки. Потом поле. В этом порядке, как я сказал. Понял, пацан? – голос отца шёл так же, с улицы, но он по ходу уже возился с машиной в сарае.

Я ответил, что понял. Вышел на улицу, в солнечное утро. Дверь была подперта пеньком.

– Сейчас позавтракаем и я в город. Ты за главного. – Отец выглянул из приоткрытой двери сарая. На лбу его красовалась сажа. Точно ковырялся под капотом.

– Есть, – кивнул я.

– Помнишь правила?

Конечно я их помнил. После порки сложно было забыть. Я продиктовал ему их.

– Никого не впускать. Ни с кем не разговаривать. Если кто – то спросит старших, отвечать, что ты скоро придёшь.

– Всё правильно, пацан. Нам заморочки не нужны. Путники пускай идут нахер. Нас их проблемы не колышат. Запри дверь, как пойдешь работать в поле.

Я кивнул, смотря в ту сторону, куда убежал чёрный пес.

– Что там увидел, пацан?

– Ничего. Задумался, пап.

– Есть пошли. Задумался он. – Отец вышел из сарая и снял грязные рукавицы. В руках его было ведро с мутной водой, сверху, на нем же, раскачивалась чёрная тряпка. Рубашка вся на отце пропиталась пятнами пота. Он стянул её через голову.

Когда он умылся, мы сели за стол. На завтрак была картошка и кукуруза. Отец не сильно хотел есть, а просто ковырял вилкой в тарелке. Я же уплетал за обе щеки. Как может не быть аппетита на свежем летнем воздухе?

– Можно спросить, пап?