Пациент скорее жив

– Боже милостивый! – вскричала старушка, едва завидев меня. – Что у тебя с лицом, Анечка?

Честно говоря, мне уже стало надоедать, что каждый встречный задает один и тот же вопрос, но я ответила как можно беззаботнее:

– Свет в коридоре отключили, представляете? Вот я в темноте в стену и влетела.

Сапелкина поахала немного, выражая сочувствие. Я заметила, что старушка выглядит гораздо лучше, и не преминула высказать пациентке свое мнение.

– Да, милая, – довольно закивала Полина Игнатьевна, – в последнее время мне и в самом деле здорово полегчало. Даже не верится, что недавно совсем было помирать собралась.

– Вот только глупостей не надо говорить! – сурово сдвинула брови я. – Вы поправитесь: через пару деньков совсем как новенькая станете.

– Дай бог, дай бог, – улыбнулась старушка.

– Полина Игнатьевна, мне нужно вас кое о чем спросить, – понизила я голос, чтобы пациентка на соседней койке не могла услышать моих слов.

– Конечно, милая, – с готовностью согласилась больная. – О чем?

– Вы ведь несколько раз встречались с психоаналитиком, с Урманчеевым. Зачем?

– Да сама не знаю! – развела руками старушка. – Сначала он просто зашел в палату, поинтересовался моим состоянием, посочувствовал. Мне показалось – душевный мужчина. Ведь лечащий врач еще даже не появился, а он пришел, о здоровье начал расспрашивать.

– А еще чем-нибудь интересовался?

– Спросил, есть ли мне кому помочь. Я сказала, что живу одна, но есть соседка, которая помогает покупать лекарства и ходить в магазин, когда я плохо себя чувствую. Доктор сказал, что мне, наверное, тяжко приходится одной, без родственников. Я ответила, что у меня есть сын, только живет в Мурманске. Потом он поинтересовался, сообщила ли я сыну о том, что попала в больницу, и предложил позвонить ему, если в том есть необходимость. Но я отказалась: у нас, видишь ли, не самые лучшие отношения с тех пор, как Гриша женился…

– А потом что?

– Потом доктор пригласил меня зайти к нему в кабинет, чтобы поговорить. Сказал, что у пожилых пациентов часто случаются депрессии, и ему кажется, что я как раз нахожусь в таком состоянии. А после одна из женщин в палате – ее недавно выписали – сказала мне, что Урманчеев берет за свои сеансы деньги. Я, конечно, сразу же раздумала к нему идти, потому что живу на одну пенсию.

– Но вы же ходили к Урманчееву?

– Ага, ходила. И он, между прочим, никаких денег с меня не потребовал.

– А о чем вы с ним разговаривали, Полина Игнатьевна? – спросила я, чувствуя, что напала на что-то важное.

Старушка, к моему глубокому разочарованию, задумалась.

– Даже и не припомню! – пробормотала она, потирая подбородок и глядя прямо перед собой. – О сыне, наверное… О том, как тяжело жить на одну пенсию… В общем, обычный разговор «за жизнь», кажется.

– И он, говорите, денег у вас не просил? – уточнила я.

– Ни копейки! – подтвердила старушка. – Я же сразу сказала, что пенсия у меня маленькая. Доктор, помнится, посоветовал мне пустить к себе жиличку, чтобы, значит, денег чуть подзаработать, но я сказала, что в однокомнатной квартире не шибко-то с жильцами развернешься.

– Еще что-нибудь вспоминается?

– Боюсь, нет, – покачала головой Сапелкина. – А почему ты интересуешься, Анюта?

– Да так… – неопределенно ответила я. – И последний вопрос, Полина Игнатьевна: не припомните, сколько времени занял ваш сеанс у Урманчеева?

– А как же, помню! – к моему изумлению, заявила пациентка. – Пошла к нему после ужина, часов в семь. Или в восемь?

– И когда вы вернулись в палату?

Полина Игнатьевна вновь задумалась.

– Ты знаешь, Аннушка, – вдруг сказала она, растерянно глядя на меня, – что-то я запамятовала… Помню, как утром проснулась, и Наташа сразу мне укол инсулина сделала, после которого мне так худо стало. А накануне… Не знаю, веришь?

Я верила.

– Вспомнила! – внезапно воскликнула больная, и я оглянулась посмотреть, не прислушивается ли кто к нашему разговору. Однако единственная присутствующая в данный момент в палате пациентка вдумчиво читала «Караван историй».

– Что вы вспомнили, Полина Игнатьевна? – переходя практически на шепот, спросила я.

– Когда я зашла в кабинет Урманчеева, там присутствовал еще один человек.

– Он работает в отделении?

Почему-то мне подумалось, что тем человеком мог быть Антон, но Сапелкина ответила:

– Нет, я его в первый и последний раз видела. По-моему, он даже не врач.

– Почему вы так решили? – заинтересовалась я.

– Ну, на нем не было белого халата, как на Урманчееве… Я, признаться, решила, что доктор забыл, что приглашал меня, и назначил кому-то другому. Собиралась уйти, но они оба меня остановили и сказали, что все в порядке, тот человек уже уходит. Кстати, знаешь, что интересно, Аннушка?

– Да?

– А я ведь не помню, чтобы он уходил. Странно, правда? – неуверенно проговорила женщина, глядя мне прямо в глаза, словно ища поддержки. – Да и как сама-то уходила, не помню тоже. Чертовщина какая-то!

Не скажу, что разговор с Сапелкиной что-либо прояснил, но одно я теперь могла сказать наверняка: Урманчеев явно занимается делами, не имеющими никакого отношения к медицине. Но какими? О чем, собственно, он расспрашивал старушку? Когда Урманчеев попался в прошлый раз, он под гипнозом выманивал у пациентов деньги. Мог загипнотизировать и Полину Игнатьевну – тогда неудивительно, что старушка ничего не помнит. Однако что взять с пожилой пенсионерки, с трудом перебивающейся с хлеба на квас? И еще: на следующий день после визита к психоаналитику больной резко стало плохо, а потом я обнаружила шприцы с обычным физраствором в корзине для мусора. Сапелкину пытались убить? Бред какой-то!

Поговорить с Никитой мне удалось только в мой обеденный перерыв. Народ разбежался кто куда, у пациентов начался тихий час, и я направилась к нему в палату. Но Никита меня опередил, выскочив в коридор и едва не столкнувшись со мной лоб в лоб.

– Пошли покурим, – тихо сказал он, и я послушно засеменила за ним.

Под лестницей, где обычно дымили санитары и медсестры, сейчас было тихо. Никита вытащил пачку «Мальборо» и с наслаждением затянулся.

– Если вас застукают курящим… – начала я, но он прервал меня взмахом руки.

– Бросьте, Агния Кирилловна! Тут вообще никому дела до больных нет: я поступил сегодня утром, а ни один врач еще так и не явился узнать, кто я такой и зачем лежу в палате. Был бы я и в самом деле больным, давно загнулся бы от такой «неусыпной» заботы, честное слово!

– Да, – печально согласилась я, – сервис в больнице и вправду ненавязчивый. А как вы здесь оказались-то? Лицкявичус прислал?

– А то! Нужен был человек, у которого имеются неврологические проблемы в анамнезе, чтобы не вызвать подозрений. У Андрея Эдуардовича они есть, но ему, как выяснилось, сюда нельзя. Он же сначала сам хотел, но вспомнил, что его тут кое-кто знает: Андрей Эдуардович входил в состав комиссии от Комитета, когда Светлогорку в первый раз проверяли. Фальшивку стряпать – времени нет, вот он меня и высвистал. А у меня, скажу я вам, неврологическая история подлиннее, чем у него будет.