Пациент скорее жив

– И вам пришлось действовать быстро, – подытожил майор.

– Я не знала, как быть, и металась в поисках выхода. И тут подвернулась такая возможность: Александра попала в Светлогорскую больницу. Ее отвезли туда, так как состояние здоровья, по-видимому, не позволяло договориться с санитарами, то есть заплатить за то, чтобы ее доставили в более приличное место. Хотя, думаю, деньги у нее на тот момент имелись, и неплохие. Вы ведь, наверное, в курсе, что в Светлогорскую больницу свозят весь, так сказать, «отработанный материал» – стариков, инвалидов и им подобных? И вот, узнав об этом, я подумала, что мне помогает сам господь: наконец-то я могла получить доступ в квартиру Александры! Доктор Урманчеев как-то убедил Александру отдать ему ключи, и я спокойно открыла дверь. Я сразу сказала психоаналитику, что мне не нужно оттуда ничего, кроме «Женщины в лиловом», но он заметил, что исчезновение всего одной картины сразу же выведет следствие на меня.

– И вы с ним инсценировали ограбление?

– Имущество Александры меня не интересовало, и я не знаю, куда он его дел – возможно, продал…

– Вы понимали, что совершаете преступление? – поинтересовался майор Карпухин.

– Какое же это преступление? – пожала плечами актриса. – Я только забрала то, что принадлежит мне по праву.

– То, что вы сделали, на языке Уголовного кодекса называется «наводкой», – пояснил майор, явно пораженный спокойствием Элеоноры. – Кроме того, вы препятствовали следствию, врали и изворачивались.

Актриса снова пожала плечами:

– Считайте, как вам угодно. Мне требовалась лишь картина.

– Значит, – медленно проговорил Карпухин, – вы не поручали Урманчееву избавиться от Орбах?

– Ни в коем случае! Я вообще не давала ему никаких указаний: мне нужно было только получить картину, пока Александра в больнице. Доктор Урманчеев проследил за тем, чтобы та не смогла воспользоваться телефоном и позвонить кому-либо из своих знакомых. И, насколько я понимаю, он ничего плохого не сделал: Александра сама попыталась сбежать из больницы и попала под машину. Произошел всего лишь банальный несчастный случай, верно?

Я откинулась на спинку стула, на котором до сих пор сидела, напряженно вглядываясь в экран. Мне с трудом верилось, что женщина, выглядевшая настолько добропорядочно и мило, могла совершить такое и нисколько не раскаиваться. Более того – считать себя жертвой, а не злодейкой! Да, возможно, Александра Орбах никогда не была ангелом, даже, скорее всего, всегда отличалась стервозным характером. И все же никто не дает право одним людям единолично распоряжаться судьбами других!

– Просто потрясающе! – пробормотал Кобзев, до сих пор не проронивший ни звука. – Какое удивительное отсутствие всяческого понятия о морали! Думаю, Кочетову стоит как следует обследовать: она явно не вполне адекватна.

– Ей грозит психушка? – спросила я.

– Фи, Агния… – поморщился Павел.

– Простите! – поторопилась извиниться я, поняв, что невольно допустила бестактность по отношению к его профессии и учреждениям, с которыми психиатр работает. – Я имела в виду…

– Вы имели в виду психиатрическую лечебницу, я полагаю? Да, думаю, Элеонора Кочетова в конце концов там и окажется.

– Это решит суд, – холодно заметил Лицкявичус. – Но, насколько я понимаю, ничего особенного предъявить Кочетовой нельзя: она никого не убивала и даже не давала таких распоряжений. Что она, в сущности, сделала? Воспользовавшись услугами сговорчивого врача, изолировавшего пациентку больницы от связи с миром, выкрала картину, которую всегда считала своей собственностью. Вряд ли ее удастся обвинить в организации преступления – эта привилегия целиком принадлежит Урманчееву…

Дверь в кабинет Карпухина приоткрылась. Молодой человек в форме, похоже, удивился при виде незнакомцев, сидящих в нем в отсутствие хозяина, и поинтересовался:

– А где майор Карпухин?

– В допросной, – отозвался Лицкявичус.

Парень испарился, но через пару минут мы увидели его входящим в комнату для допросов. Склонившись над ухом Карпухина, офицер начал что-то быстро говорить. Майор молча выслушал его, а потом отпустил кивком головы. На лице Элеоноры застыло выражение напряженного ожидания, но Карпухин на нее даже не взглянул. Зато он посмотрел прямо в камеру и внезапно широко улыбнулся. Такая улыбка, наверное, бывает у аллигатора, которому неожиданно удалось найти добычу покрупнее кролика.

– Что? – спросил Павел, как будто мы могли ответить на его вопрос. – Что происходит, а?

– Думаю, сейчас мы все узнаем, – пробормотала Вика. – Или не сейчас, – добавила она.

Потому что Карпухин, сорвав со спинки стула пиджак, выскочил за дверь, даже не позаботившись насчет допрашиваемой. Кочетова растерянно приподнялась, потом снова опустилась на сиденье. И в этот момент я почему-то испытала к актрисе острый приступ жалости.

– Не надо, Агния, – тихо посоветовал Павел, очевидно, наблюдавший за выражением моего лица. – Она того не стоит. Разумеется, как и любой человек, эта женщина тоже имеет право на снисхождение, но вам не следует переживать по ее поводу, поверьте!

– Александра Орбах увела у нее… – начала я и осеклась, чувствуя, что заговорила языком Элеоноры. – В общем, на мой взгляд, у Кочетовой имелись некоторые основания не любить ее. Вам так не кажется?

Павел посмотрел на меня. Он напомнил мне сейчас большого бассет-хаунда: лицо психиатра было понимающим и печальным.

– Нет, но меня все-таки интересует, куда сорвался майор! – воскликнула Вика. – Мог бы хоть намекнуть нам, что ли…

Мы решили, что не имеет смысла смысла торчать в кабинете человека, который неизвестно когда вернется. Дежурный на вопрос Лицкявичуса о Карпухине лаконично ответил: «На выезде».

Только в машине Вики, вызвавшейся подбросить меня до дома, я вспомнила о предложении, полученном от Олега. Причем не сама, а из-за удивленного вопроса девушки о «невероятной красоте» на моем пальце. Оказывается, я бессознательно вращала кольцо. Я отговорилась шуткой, но сама подумала о том, что в следующую нашу встречу мне придется дать ответ Шилову.

* * *

Между тем пора было возвращаться в больницу. За день до начала рабочих будней с раннего утра я лихорадочно приводила в порядок свои вещи. Телефонный звонок застал меня как раз между стиральной машиной и гладильной доской. Это оказался Лицкявичус.

– Можете выйти сейчас? – спросил он, как всегда, без предисловий.

Я немедленно сорвалась, даже ничего не объяснив маме. Глава ОМР ждал меня в кафе напротив, расположенном в недавно построенном доме. Кафе называлось «Оазис».

– Карпухин взял Урманчеева! – выпалил Лицкявичус, едва я приблизилась. Глаза его горели: пожалуй, я еще не видела его в таком возбуждении.

– Да ну?! Где? Как?

– В Московской области при попытке сесть в рейсовый автобус. Не представлял, что у майора такие обширные связи: по его ориентировке работали люди во многих регионах. Едва Урманчеева сцапали, Карпухину сообщили. Он не стал дожидаться доставки «клиента» и сам поехал забирать его.

– Урманчеев заговорил? – нетерпеливо спросила я.

– Вообще-то это уже не имеет значения.

– Вот как? Почему же?

– Потому что перед отъездом за Урманчеевым майор не преминул заглянуть к Власовой и сообщить ей «приятную» новость. Та немедленно вызвала адвоката и заявила, что все расскажет.

– С чего вдруг? – удивилась я.

– Не понимаете? Она же, в попытке отмазаться, с Урманчеевым станет соревноваться, кто больше грязи на другого выльет!

– А получится?