Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 2

– Да, та девочка, – сказал врач. – Это ведь ваша дочь? – он снова обратился ко мне.

– Да.

– Очень похожа на вас.

Я почувствовала, что краснею от удовольствия. Значит, несмотря на рябины, еще можно понять, что я была красива.

– Лишь бы она не расхотела, чтобы он жил, и хватило бы у нее сил, – сказал Николаос.

– Она очень сильная, – с гордостью вмешалась я, – и очень упрямая, – я засмеялась.

– И очень похожа на мать, – снова повторил врач и поцеловал мне руку.

В комнате был страшный беспорядок, что-то это мне напоминало, но что, я не могла сообразить. Что-то давнее. Нет, не могла.

– Ну что, – врач обратился к своей шестерке, – по домам?

Молодые люди поднялись.

– Простите, что не провожаю, – снова улыбнулся Николаос. – Но думаю, вы найдете дорогу.

– Донья Эльвира окажет нам честь и проводит до ворот? – врач низко поклонился мне.

– Хорошо. Меня это не затруднит, – ответила я, чувствуя, как, неведомо почему, на губах моих расцветает моя давняя, уже забытая мною улыбка, улыбка победительной красавицы, но теперь чуть смягченная легкой иронией.

– Тинктуру привезут сегодня, – врач снова повернулся к Николаосу, – или ты Гомесу больше доверяешь?

– Тебе, тебе я доверяю, брось ты… – Николаос покачал головой. – Ты же знаешь, что я буду доверять кому угодно, лишь бы Андреас выжил.

Врач слегка наклонил голову, и я услышала, как он шепнул мне на ухо:

– Я кое-что должен вам сказать…

Я встревожилась. Неужели Чоки не выживет? Что еще? О чем еще говорить?

Мы пошли по коридору, пропустив его спутников вперед. Они вышли во двор. У двери врач задержал меня. Он протянул руку и оперся ладонью о дверь. Словно не хотел выпускать меня. Это смутно напомнило мне мою такую уже далекую юность, в доме Сары и Мэтью, когда за мной наперебой ухаживали сельские парни. Тогда я была очень гордая. А теперь? Как хорошо было бы почувствовать мужскую заботу, тепло, дыхание… А объятия, а поцелуи… Но что понапрасну бередить себя. Даже глупо и нехорошо. Когда в доме больной. Но почему-то я чувствовала, что уже свободна от этих постоянных тревожных мыслей о Чоки, о его возможной смерти. Они были плохими, не надо было их, они мешали ему выжить. Такое вдруг пришло мне в голову.

Но все равно я не должна поддаваться иллюзиям. Со мной как с женщиной, вероятно, все же покончено. Чоки был у меня последним. Мой мальчик, моя Вселенная. И все. Кончено.

Я повернула голову. Так меньше видны рябины. Украдкой я взглянула на молодого врача. Он чем-то мне напомнил Санчо Пико. Насмешливыми добрыми глазами что ли? А может быть чуть заостренной бородкой.

– Мне нужно побеседовать с вами, – прошептал он, и губы его дохнули в мою щеку приятным жаром. – Поговорить наедине.

Его насмешливые глаза вспыхнули.

– Я все понимаю, – я сама удивилась, как мелодично снова зазвучал мой голос. – Я все понимаю. Но я даже не знаю, как вас зовут. И потом, дома больной…

– Больному не повредит, если вы на время оставите его в руках вашей дочери, быть может, менее опытных, но в данном случае более надежных, чем ваши очаровательные руки. А зовут меня Сантьяго Перес, я врач и добрый приятель Николаоса и Андреаса. Сегодня в полдень мой кучер привезет лекарство и отвезет вас ко мне.

Я не успела возразить. Да я и не хотела возражать.

Сильные мясистые мужские губы впились, охватили мои губы. Поцелуй был долгим и жадным. Да, это была как раз та пища, по которой я изголодалась.

Со двора позвали:

– Сантьяго!

– Это ваши спутники, – пробормотала я смущенно, как девушка, которую впервые поцеловали.

– До встречи! Не провожайте, мы знаем дорогу.

Он быстро вышел. Я растерянно подумала, что он прав. Вовсе не следует мне показываться его приятелям. Вид у меня сейчас, наверное, самый что ни на есть нелепый. Наверное, я все-таки похожа не на молодую девушку, а на старую деву, которую вдруг кто-то чмокнул в щеку. Ой, как глупо! И это я?!

Во дворе раздался стук колес. Карета шестерки выезжала.

Глава сто пятьдесят восьмая

Николаос сидел у постели Чоки.

– Николаос! – окликнула я, останавливаясь в дверях.

Он повернул голову и посмотрел.

Я чувствовала, как раскраснелись мои щеки. Наверное, Николаос догадался. Во всяком случае, он улыбнулся насмешливо, но по-доброму.

– Вы улыбаетесь совсем как ваш приятель Сантьяго, – я тоже улыбнулась. – Так насмешливо и все же по-доброму. Я люблю, когда мужчины так улыбаются.

Он передернул плечами и скорчил мне веселую гримасу.

Я вошла и села у стола.

Николаос взял чашку и начал с ложечки кормить Чоки. Я поспешно стала помогать, придерживая голову больного. Тот еще не мог открыть глаза, но проглотил несколько ложек питательной смеси. Я осторожно отерла ему губы краем влажного полотенца и бережно опустила его голову на подушку.

– Пульс очень слабый, – сказал Николаос.

– Но крови больше нет, слава Богу.

Я оглянулась вокруг. На полу валялись окровавленные полотенца. Но они, казалось, уже были из другой какой-то действительности, уже не имели отношения к человеку, лежавшему на постели. И я вспомнила. И вправду давнее. Так было после родов. Когда я видела кровь в тазу, на простынях, но это как будто уже и не имело отношения ко мне. Рождение уже свершилось. А сейчас? Тоже ведь как новое рождение, воскрешение…

– Надо прибрать здесь все, – сказала я, – чтобы он не видел, когда откроет глаза.

– Он еще долго проспит. А вы устали. Посидите.

– На «вы» или на «ты»? – спросила я, улыбнувшись.

– Да сам не знаю. Тоже устал. Ничего не соображаю. Как вам… как тебе хочется.

– Пройдет, Николаос. Все будет хорошо.

– Сейчас мне нужно ехать к Теодоро-Мигелю, улаживать все…

– Он будет только рад, – осторожно заметила я.

– Он – да. Но мне придется задержаться часа на два. – Николаос невольно вздрогнул. – А сейчас-то совсем неохота… Но делать нечего.

– Я побуду с Чоки…

– С ним Альберто побудет. – Николаос имел в виду слугу, которого оставлял ухаживать за своим больным другом.

– Здесь нужны два человека.

– Ну, он и твоя дочь.

– Селия устала, – я смутилась и не договорила.

– Я тебя понимаю, – проговорил Николаос чуть отчужденно.

– Нет, не думаю, – я испугалась, что это прозвучало резко.

– Но я об одном прошу тебя, – продолжал Николаос, словно не слышал моих слов, – не дай ему умереть второй раз. Пожалей его. Ведь и он кое-что сделал в этой жизни для тебя. Да и я.

– Да, я никогда не в силах буду отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали.

Но Николаос по-прежнему будто и не слышал.

– Я не прошу тебя позволить Селии выйти замуж за него, – говорил он. – Я только прошу, пока он еще слаб и болен, пока его жизни угрожает опасность, позволь им видеться. Это спасет его.

– Николаос, зачем ты так дурно думаешь обо мне? Неужели я заслужила такое? За что?

– Ну хорошо, прости, прости, – он махнул рукой.

– Разве мы больше не друзья? – Я. взяла его за обе руки.