Падение Кимас-озера

Я оглянулся.

Отделение все уже встало на лыжи, и Яскелайнен шел уже по следу Лейно.

Я подумал: «Может быть, этим ребятам известна каждая морда в отряде Риута», и, подходя еще ближе, сказал:

— Нам бы в баню нужно, нет ли у тебя закурить? (Неужели они не узнают нас по штыкам, как старик в Конец-острове?)

Мой вопрос о табаке, однако, разогнал остатки настороженности дозора.

И в самом деле: откуда здесь, в центре белого движения, могли бы появиться красные? Даже предположение такое казалось нелепым.

Лахтарь опустил винтовку, вытащил из кармана кисет и стал его развязывать.

Лейно вплотную подошел к другому лахтарю.

Остальные ребята были уже шагах в семидесяти. На все это потребовалось гораздо меньше времени, чем для того, чтобы отхлебнуть глоток холодного кофе.

Я бросил на снег палки и рукояткой нагана ударил по голове лахтаря. Он зашатался и рухнул наземь.

Лейно приставил острие штыка к груди другого.

Около третьего уже стоял я с взведенным курком нагана.

Ребята были шагах в тридцати. Лахтарям ничего не осталось сделать, как бросить на снег винтовки.

Ошеломленный ударом лахтарь стал шевелиться, приходя в сознание. Он, очевидно, был начальником: в его кармане я нашел хорошенький заряженный полированный браунинг. Я опустил его себе в валенок.

Валенки до того разносились, что браунинг легко соскользнул вниз, едва ли не до самой щиколотки.

— Тойво! — приказал я.

Ребята уже подошли и были немного сконфужены тем, что так не во-время упали.

— Тойво, стереги этих пленных и, смотри, не падай...

И мы бросились вперед.

Надо было произвести панику во что бы то ни стало к моменту комбинированного удара со всех сторон. И вдруг загрохотал, зазвонил во всю мочь колокол кимас-озерской церкви. Он бил, казалось, в каком- то неистовстве.

Неужели набат? Неужели нас открыли и собираются к отпору?

А как же иначе? С чего бы стал понамарь в такую рань, в мороз тревожить себя? Мы открыты.

— Посты у них тут во всяком случае лучше, чем в Реболах, — криво усмехнулся Лейно.

Яскелайнен поставил пулемет на снег у плетня.

Шагах в пятидесяти-шестидесяти от нас шагал отряд примерно человек в двадцать.

Нас было семь.

Я оглянулся и посмотрел на склон, по которому минут пять назад скатывалось наше отделение.

Сейчас развернутой шеренгой, словно на спортивном параде, шестьдесят человек в белых балахонах скатывались вниз по горе, держа ровные интервалы.

Было приятно смотреть на такой спуск, и никто из них не только не свалился, но даже не накренился.

Впереди летели Хейконен и Антикайнен.

И опять послышалось в тишине морозного утра сухое щелкание затворов.

Ребят уже не было видно на склоне. Они, наверное, катились по озеру.

Отряд лахтарей попрежнему шел на нас по улице.

И сразу мы услышали несколько выстрелов у пройденного нами берега, из домов повыскакивали какие-то черные фигуры, и снова, казалось, над всем озером, над окрестными лесами раздался громкий голос оратора нашего, командира нашего, товарища Антикайнена.

Он ругался теперь последней бранью:

— Сволочи, мы идем к вам на поддержку из Финляндии, а вы нас так встречаете!

И опять молчание. И опять мерные шаги лахтарското отряда, идущего прямо на нас. И опять тревожное гудение набата. И вдруг новый взрыв отборной ругани и беспорядочные выстрелы позади.

— Огонь! — скомандовал я Яскелайнену.

И морозный воздух январского утра разодран был сухим треском пулемета.

Два человека из неприятельского отряда рухнули. Пулемет смолк. Остальные рассыпались в недоумении, не зная, что делать. Огромный фельдфебель с рыжей бородой скомандовал:

— Обойму в магазин, прицельная рамка...

— Вперед, товарищи, ура! Бей лахтарей! — скомандовал я и, размахивая наганом, выскочил из-за плетня.

Ребята все выскочили за мной.

Я выстрелил из своего нагана два раза, взяв себе мишенью рыжую бороду.

В пятнадцати шагах от дороги — большой сарай с двумя большими щелями вместо окон.

— За мной! — кричит фельдфебель и бежит в сарай.

За ним поднимаются из снега другие и тоже бегут в сарай.

Вбегая в сарай, рыжий оборачивается и, не целясь, бьет из маузера.

Колокол все еще продолжает бубнить, но в его звоне я начинаю улавливать обычную спокойную размеренность, а не панику набата.

Пуля из маузера рыжего фельдфебеля попала в курсанта из моего отделения. Он присел на снег.

— Матти, не робей! Все в исправности! Ничего, легко! — кричит он мне в ответ, явно сдерживая стон боли.

Я разрядил вслед рыжему наган, но напрасно: дверь сарая захлопнулась.

Толщина стен неизвестна, лишних патронов нет, и нет времени на осаду, а из этой оконной дыры они могут кое-кого из ребят угробить.

Ребята остановились, вскинув винтовки. В моем нагане нет больше патронов: после вчерашних выстрелов я забыл его снова зарядить. Но ничего, дело поправимое. Я на бегу опускаю руку в валенок, чтобы выудить из него мой трофейный браунинг.

Чорта с два! Браунинг за что-то зацепился, и его никак невозможно вытащить.

Я уже вплотную у сарая.

У самой стены сарая лежат в поленнице дрова. Я подбегаю к поленнице, хватаю небольшое, но занозистое полено. Я кричу громко, изо всей силы, чтобы слыхали в сарае:

— Товарищи курсанты, отойдите подальше, я бросаю в сарай гранату!

Изо всей силы мечу в дыру сарая это полено и подскакиваю сразу к двери.

Занозы остаются в ладони.

Умный Лейно рядом со мной.

Дверь быстро распахивается, и с маузером в руке выскакивает рыжий детина. Но, почувствовав у своего виска дуло моего, чорт возьми, незаряженного нагана, по моему окрику быстро бросает маузер на снег.

За фельдфебелем выскакивает второй лахтарь. Его принимает Лейно. Я передаю бородача подошедшему курсанту и, стреляя из маузера в темноту сарая, кричу: