Падение Константинополя в 1453 году

Император Константин был хорошо осведомлен об этих трудностях. Летом 1451 г. он направил на Запад своего посла Андроника Вриенния Леонтариса, который прежде всего направился в Венецию, чтобы добиться разрешения вербовать на Крите лучников для византийской армии. Затем он прибыл в Рим с дружеским посланием Константина папе и с письмом, адресованным ему комитетом противников унии, названным ими Си-наксисом, поскольку словом «синод» нельзя было на законных основаниях назвать орган, в который не входил патриарх. Император оказал на членов Синаксиса определенное давление с целью отправки этого послания, по всей вероятности, по совету Луки Нотараса. Синаксис предлагал собрать новый собор, на этот раз в Константинополе, который был бы действительно вселенским, с тем чтобы на нем в полной мере были представлены восточные патриархии, а число делегатов римской церкви было бы сокращено. Послание подписали многие противники унии, хотя Георгий (Геннадий) Схоларий отказался поставить свою подпись, считая, что из этого ничего путного не выйдет. И он оказался прав. Папа совершение не был готов ни денонсировать решение Флорентийского собора, ни внять жалобам несогласных. Послание оказалось неудачным еще и потому, что в этот самый момент, вероятно даже когда Вриенний все еще находился в Риме, туда из Константинополя прибыл в добровольное изгнание патриарх Георгий Маммас. Его рассказы отнюдь не сделали Николая V более сговорчивым. Синаксису не было послано никакого ответа, а императору заявили, что, несмотря на то что в Риме понимают деликатность его положения, он явно преувеличивает трудности реального осуществления унии. Необходимо применить жесткие меры. Патриарха следует вернуть и восстановить в правах. Греков, которые отказываются понимать положения унии, следует посылать в Рим для переобучения. Заключительная фраза папского послания императору гласила: «Если вы с вашими знатными людьми и народом Константинополя примете акт об унии, вы найдете в Нашем лице и в лице Наших досточтимых братьев, кардиналов Святой Римской церкви, тех, кто всегда будет готов поддержать вашу честь и вашу империю. Но если вы и ваш народ откажетесь принять этот акт, вы принудите Нас прибегнуть к таким мерам, какие Мы сочтем необходимыми для вашего спасения и сохранения Нашей чести» [119] .

119

Там же, с. 377—380, со ссылками.

Такой ультиматум вряд ли мог облегчить задачу императора. Наоборот, он лишь усилил влияние Геннадия на противников унии. Несколько месяцев спустя в Константинополь прибыл из Праги посланец гуситов по имени Константин Платрис и по прозвищу Англичанин — возможно, потому, что он был сыном английского эмигранта Лолларда. Он публично признал себя приверженцем православия, что вызвало всеобщий энтузиазм. Затем он был отослан обратно в Прагу с письмом, содержащим открытое осуждение папских претензий и подписанным ведущими членами Синаксиса, включая Геннадия. Однако в городе усиливалось ощущение тревоги, поскольку радужные иллюзии относительно ограниченных способностей Мехмеда пришлось в конце концов отбросить [120] .

120

Превосходное, подробное и снабженное массой ссылок изложение миссии Константина Платриса см.: Раu1оvа, особенно с. 203—224. Одним из современных западных авторов, сообщавших об этом эпизоде, был Убертино Пускуло, живший в то время в Константинополе (Pusculus, с. 36—37).

В ухудшении отношений между империей и турками был виноват сам император. Осенью 1451 г. караманский эмир Ибрагим-бей, уверовав, как и западные правители, в некомпетентность нового султана, поднял против него мятеж в сговоре с правителями недавно покоренных эмиратов Айдына и Гермияна, а также Ментеше. Юные отпрыски мятежных фамилий были посланы к султану с требованием вернуть им престолы их предков, в то время как сам Ибрагим вторгся на оттоманскую территорию. Местный командующий Иса-бей был человеком слабым и ленивым, и Исхак-паша как правитель Анатолии попросил султана прибыть самому для подавления восстания. В результате внезапного появления Мехмеда в Азии мятеж утих. Ибрагим-бей вскоре стал просить султана о прощении, в то время как Исхак-паша во главе войска вступил на территорию Ментеше. Но на обратном пути в Европу султан столкнулся с волнениями в полках янычар, требовавших повышения жалованья. Мехмед пошел на некоторые уступки, однако сместил командира янычар и включил в янычарские полки значительное число псарей и сокольничих из своего дворцового охотничьего ведомства, на верность которых он мог положиться [121] .

121

Duсas, XXXIV, с. 291—293.; Lаоn., с. 376—379.

Константин, очевидно ободренный трудностями, с которыми столкнулся султан, направил к нему послов с жалобой на то, что суммы, обещанные на содержание принца Орхана, до сих пор не уплачены. Послам было также поручено осторожно напомнить султану, что при византийском дворе находится возможный претендент на оттоманский трон. Когда посольство добралось до султана — вероятно, это было в Бурсе, — принявший его Халиль-паша был смущен и разгневан. Он уже достаточно хорошо изучил своего господина, чтобы представить, какова будет его реакция на подобную дерзость. Вся система мирной политики, сторонником которой он являлся, была бы в случае такого заявления поставлена под угрозу, так же как и его положение в качестве великого везира. В разговоре с послами он не смог скрыть своего раздражения. Мехмед, однако, ограничился тем, что холодно пообещал им рассмотреть этот вопрос по возвращении в Адрианополь [122] . Он нисколько не был задет оскорбительным и пустым требованием византийцев: теперь у него был предлог нарушить клятвенное обещание не вторгаться да византийскую территорию. Мехмед намеревался вернуться в Европу обычным для турок путем — через Дарданеллы, однако его известили, что по проливу курсирует итальянская эскадра.

122

Duсas, XXXIV, с. 293—295.

Тогда он повернул к Босфору и переправился через него со своей армией от района крепости Анадолухисар, построенной Баязидом. Земля на противоположном, европейском побережье официально еще принадлежала Византии, но Мехмед пренебрег полагавшейся в таких случаях обязанностью спросить разрешения императора на то, чтобы высадиться там. Вместо этого он острым взглядом приметил, как полезно было бы построить крепость в этом узком месте пролива, как раз напротив Анадолухисар.

Вернувшись в Адрианополь, Мехмед приказал изгнать всех греков из городов на нижней Струме с конфискацией всех их доходов. Затем зимой 1451 г. он разослал во все свои владения приказание набрать тысячу искусных каменщиков и соответствующее количество чернорабочих, с тем чтобы весной все они прибыли в выбранное им место в самой узкой части Босфора, прямо напротив деревни Асоматон (ныне Бебек), где берег заметно вдается в воды пролива. С окончанием зимы его топографы сразу же исследовали отмеченный участок, и рабочие начали разрушать окрестные церкви и монастыри, извлекая из них строительный камень, который годился к повторному использованию [123] .

123

Там же, XXXIV, с. 295—297; Laon., с. 380—381; Кгit., с. 15—20.

Действия султана вызвали замешательство в Константинополе. Было ясно, что это первый шаг к осаде города. Император поспешно направил султану посольство, чтобы указать на нарушение им торжественного договора и напомнить, что в свое время султан Баязид спрашивал согласия императора Мануила, прежде чем строить крепость Анадолухисар. Послов отослали обратно без аудиенции. В субботу 15 апреля начались работы по сооружению новой крепости. Константин в ответ арестовал всех находившихся в то время в Константинополе турок, однако затем, осознав тщетность подобного жеста, приказал их отпустить. Вместо этого он направил султану нагруженных подарками посланцев с просьбой по крайней мере не причинять вреда греческим деревням, расположенным на Босфоре Султан игнорировал и эту миссию. В июне Константин предпринял последнюю попытку получить от Мехмеда заверения в том, что постройка крепости предпринята не для того, чтобы затем напасть на Константинополь. На этот раз его послы были брошены в тюрьму, а затем обезглавлены. По существу, это означало объявление войны [124] .

124

Ducas, XXXIV, с. 301—303; Lаоn., с. 380—381; Krit., с. 20—22; Рhrantz., с. 23З—234. См.: Inal. 1. с. 121—122.

Крепость, названная тогда турками Богаз-кесен, что значит «перерезающая пролив», или, иначе, «перерезающая горло», а сейчас известная под именем Румелихисар, была закончена в четверг 31 августа 1452 г. Мехмед, собрав в районе крепости свою армию, подступил к стенам Константинополя. Он провел там три дня, тщательно осматривая городские укрепления. Сомнений в его намерениях ни у кого не оставалось. Одновременно султан объявил о том, что каждый корабль, проходящий вверх или вниз по Босфору, должен останавливаться у крепости для досмотра; тот, кто не подчинится, будет потоплен. В подкрепление своего приказа он распорядился установить на одну из башен, расположенных ближе к воде, три еще невиданных по своим размерам орудия. И это была не пустая угроза. В начале ноября два венецианских корабля, шедшие из Черного моря, отказались подчиниться требованию остановиться. На них навели пушки, но кораблям удалось уйти невредимыми. Однако третий корабль, пытавшийся две недели спустя последовать их примеру, был потоплен пушечным выстрелом, а его команда во главе с капитаном Антонио Риццо захвачена в плен и доставлена в Дидимотихон, где в то время находился султан. Мехмед приказал немедленно обезглавить всю команду, Риццо же посадить на кол, а труп его выставить у дороги [125] .

125

Duсas, XXXV, c. 303; Вarbаго, с. 1—5.

Судьба венецианских моряков развеяла всякие иллюзии, которые еще питал Запад относительно характера султана и его намерений. Венеция ощутимо осознала, в какое затруднительное положение она попала. В Константинополе венецианцам принадлежал отдельный квартал, а их торговые привилегии были в 1450 г. подтверждены Константином. Однако Венеция вела очень выгодную торговлю также и в оттоманских портах; кроме того, среди венецианцев находились и такие, кто считал, что турецкое завоевание Константинополя, возможно, обеспечит левантийской торговле б'oльшую стабильность и дальнейшее процветание. С другой стороны, было ясно, что, захватив Константинополь, султан обратит затем свой взор на венецианские колонии в Греции и в Эгейском море. Во время дискуссии в сенате в конце августа только семь голосов было подано за то, чтобы предоставить Константинополь его собственной судьбе, 74 же сенатора придерживались иного мнения.

Но что Венеция могла сделать? Она сама тогда увязла в хоть и небольшой, но дорогостоящей кампании в Ломбардии. Ее отношения с папой нельзя было назвать сердечными, тем более что папа так и не расплатился за несколько галер, нанятых у республики в 1444 г. Сотрудничество с Генуей было исключено. Посол Венеции в Неаполе получил указание просить помощи у короля Альфонса, однако тот дал уклончивый ответ. У венецианского флота было достаточно забот по защите колоний, а переоборудование торгового судна в военное было делом дорогостоящим. В сложившихся обстоятельствах престиж Венеции требовал разрыва отношений с султаном. Однако венецианские военачальники в странах Леванта получили довольно двусмысленные инструкции: они обязаны были помогать христианам и защищать их, но в то же время не провоцировать турок и не нападать на них. Императору между тем было послано разрешение вербовать на Крите солдат и матросов [126] .

126

Thir. 2, III, № 2881, 2886, 2897, с. 173, 177—178; Heyd, II, с. 302—305; Thir. 1. с. 380—381.

В таком же затруднительном положении оказалась и Генуя, причем ее реакция была еще более нервозной. У нее тоже были свои проблемы в Европе, и она тоже нуждалась в судах для защиты как своих территориальных вод, так и колоний на Востоке. Правительство Генуи обратилось один или два раза с призывом к народам христианского мира послать помощь против турок, но сама она оказать такую помощь не была готова. Частным генуэзским гражданам было дано разрешение поступать по собственному усмотрению. Особое беспокойство в Генуе испытывали относительно Перы и черноморских колоний. Подеста Перы получил указание придерживаться в отношениях с турками такой линии, какую он сочтет наиболее подходящей в сложившейся ситуации, в надежде на то, что даже в случае падения Константинополя колонию удастся сохранить. Такие же инструкции получила и компания Магона, правившая островом Хиос. В любом случае турок не следовало зря раздражать [127] .

127

Документы приводятся по: Jогgа 4, II, с. 271—273; Неуd, II, с. 285—286; Агgеnti, I, с. 201—202.

Рагузане, так же как и венецианцы, недавно получили от императора подтверждение своих привилегий в Константинополе. Но и они тоже вели торговлю в оттоманских портах; кроме того, они не хотели рисковать в борьбе с султаном потерей хотя бы одного корабля своего и так небольшого флота, если только не шла речь о широкой коалиции [128] .

Несмотря на все свое недовольство византийцами, папа Николай V был глубоко потрясен доказательствами истинных намерений султана. Когда в марте 1452 г. Фридрих III прибыл в Рим, чтобы короноваться императором, папа заставил его направить султану жесткий ультиматум. Однако это была всего лишь поза: всем было известно, что у Фридриха нет ни сил, ни желания подкрепить свои слова действием. Значительно более причастным к событиям был король Неаполя Альфонс, у которого имелись в Греции свои интересы и территориальные претензии; кроме того, каталонцы, торговавшие с Константинополем, были его подданными. Альфонс расточал множество обещаний, но в конце концов послал в эгейские воды лишь флотилию из десяти судов, причем б'oльшую часть расходов по этой экспедиции оплатил папа. Но уже несколько месяцев спустя Альфонс, вступив в союз с венецианцами против Франческо Сфорца из Милана и опасаясь реакции генуэзцев, отозвал флотилию обратно. Николай V вместе с находившимся при нем Виссарионом тщетно обращался за помощью куда только было можно. Однако ни его послы, ни Константин не получили нигде должного отклика на эти призывы. Теперь папа был готов сделать для императора все, что только возможно, поскольку он получил от того письмо, в котором Константин обязался выполнить положения унии; письмо это было написано вскоре после того, как султан закончил сооружение крепости Румелихисар [129] .

128

Кrеkiс, с. 59—62.

129

Gill, с. 378—379; Маr. 2; Mar. 3, с. 419—428; Guilland, с. 226—244.