Падение Римской империи

Удар извне

Завершая предпринятое мной исследование гибели римского Запада, я хотел бы осветить еще одну, заключительную, концептуальную линию. Удар извне, о котором уже говорилось выше, состоял из двух компонентов: это нашествие гуннов, с которого все началось, и главным образом германские племенные союзы, которые воспользовались благоприятным моментом и своими вторжениями в конечном счете пустили ко дну государственный корабль Западной Римской империи. Насколько я представляю себе, не установлено такой основательной причины, которая могла вынудить гуннов вторгнуться в земли к северу от Черного моря в тот самый момент, когда они это сделал и. В античную и средневековую эпохи Великая евразийская степь время от времени извергала из себя волны переселенцев, весьма мощные в военном отношении. Иногда они устремлялись на восток, в сторону Китая, иногда — на запад, по направлению к Европе. Динамика этого движения все еще недостаточно нам ясна, чтобы можно было сформировать четкое представление о неких определяющих причинах общего характера, которые могли бы объяснить, почему эти волны возникали тогда, когда они возникали, или о том, имела ли вообще каждая из них свое собственное и в целом индивидуальное объяснение. В случае с гуннами нам остается лишь наметить несколько возможных объяснений. Они лежат в диапазоне от экологических (степи высыхали и все менее были пригодны для выпаса скота) до социально-политических перемен и чисто военного аспекта (использование гуннами более мощного лука). Однако наделе мы точно так же не можем объяснить, почему гунны двинулись на запад в конце IV в., как и то, почему сарматы поступили аналогичным образом на рубеже старой и новой эр ^{505} .

Тем не менее гунны представляли собой лишь часть проблемы. Более насущной и опасной составляющей «гуннского кризиса» стали по преимуществу германские племенные объединения, которые преодолели имперскую границу двумя большими волнами — в 376–380 гг. и 405–408 гг. Поскольку к тому, что касается гуннов, нам более нечего добавить, обратим наше внимание на взаимодействие между кочевником-степняком и германцем-земледельцем, ибо его результаты с точки зрения более широкой исторической перспективы были совершенно уникальны. В I в. кочевые сарматские племена, подобно гуннам, вторглись в область, прилегавшую к восточной оконечности Карпат, где осели германцы, занимавшиеся земледелием; в конечном счете часть этих сарматов, как и впоследствии гунны, переселилась на Большую Венгерскую равнину. Впрочем, этим сходство исчерпывается; нашествие сарматов не повлекло за собой грандиозных последствий, хотя бы отдаленно напоминающих исход готов, вандалов, аланов и других, обрушившихся на земли империи около четырех столетий спустя ^{506} . Почему так?

Возможное объяснение этого феномена заключается в той трансформации германского мира, которая произошла между I и IV в. Как мы видели во второй главе, Германия I в. представляла собой совокупность множества мелких, враждовавших между собой политических объединений, чья поголовная бедность была такова, что римляне не считали эти общности достойными того, чтобы их завоевывать. В это время германцы были в состоянии создавать как небольшие отряды для набегов, так и мощные оборонительные союзы, которые могли с успехом устраивать засады римским войскам, блуждавшим по лесам, как поступил Арминий с легионами Вара в 9 г. Однако в Германии не существовало политической структуры, способной противостоять римской военной мощи и дипломатическим ухищрениям в ходе продолжительного открытого конфликта. К тому времени, когда появились гунны, многое изменилось. Экономический рывок, прежде всего в области сельского хозяйства, но, кроме того, также и кое-где в сфере ремесленного производства породил рост населения и новых богачей. Углубилось социальное расслоение, а господствующую роль в обществе стал играть класс свободных людей, состоявший из наследственных магнатов и их дружин. Эти перемены в жизни общества получили свое наивысшее выражение в виде более прочных политических структур. К IV в. объединения алеманнов и готов существовали в числе прочих как зависимые государственные образования на окраинах римского мира. В большинстве своем лояльные, тем не менее они, когда считали необходимым, могли предпринять шаги вразрез с теми обязательствами, которые налагала на них имперская администрация.

Как только германские племена, спасаясь от нашествия гуннов, хлынули на римские земли, этот длительный процесс общественно-политического взаимодействия вступил в новую фазу. Одна из наиболее существенных (и неоднократно упомянутых на страницах этой книги), но вместе с тем лежащих на поверхности идей относительно хода событий в V в. заключается в том, что все самые значительные государства, возникшие на руинах Западной Римской империи, образовались благодаря военной мощи вновь созданных варварских объединений, появившихся в ходе всех этих событий. Племенной союз вестготов, в 410-х гг. осевших в Аквитании, вовсе не был изначально частью готского сообщества, но являлся новым образованием. До появления гуннов на границах Европы вестготов не существовало, и пусть устаревшие карты варварских вторжений не убеждают вас в обратном. Племенной союз вестготов возник в результате объединения тервингов и грейтунгов, которые вышли к Дунаю в 376 г., с остатками полчищ Радагайса, вторгшихся в Италию в 405–406 гг. Воля Алариха сплотила воедино представителей всех трех группировок, создав новое и гораздо более многочисленное образование, чем любое из тех, что когда-либо возникали в недрах готского мира ^{507} . Аналогичным образом вандалы, которые в 439 г. завоевали Карфаген, также являлись новым политическим объединением. В данном случае новый племенной союз возник на волне всего лишь одного миграционного потока, состоявшего из тех полчищ, которые пересекли Рейн в конце 406 г. Изначально они включали в себя временное объединение двух вандальских племен — хасдингов и силингов, некоторое количество аланских племен (главные силы группировки) и, наконец, свевов, чей племенной союз, по-видимому, появился в результате возобновления союзных отношений между некоторыми из германских племен на Среднем Дунае. Под натиском со стороны римлян и готов в середине 410-х гг. возникло новое объединение: силинги и разрозненные аланские племена добровольно присоединились к хасдингам, которые играли в новом союзе доминирующую роль.

Впоследствии возникновение королевства франков в Галлии стало возможным исключительно благодаря сходной перегруппировке среди франкских племен. Франки нечасто фигурировали в нашем повествовании о падении Римской империи, главным образом потому, что они явились скорее результатом, нежели причиной этого процесса. Они выступали серьезной силой на римской почве лишь с середины 460-х гг.; к тому времени римская власть в Северной Галлии уже пошатнулась. То, что объединение франков было непосредственно связано с крахом Римской империи, недоказуемо, но весьма правдоподобно. В IV в. римская политика по отношению к соседям франков на юге, в приграничном регионе на Рейне, а именно к алеманнам, была отчасти направлена на предотвращение возникновения опасных в военном отношении политических конфедераций. Если сказанное справедливо в отношении франков, то для политического объединения франкских племен должны были наступить значительно более благоприятные условия, когда римское господство в регионе пришло в упадок. Факт заключается в том, что франкское войско, которое Хлодвиг использовал после 480 г. для создания единого Галльского королевства от Гаронны до Ла-Манша, было создано в результате объединения по меньшей мере 6 отдельных воинских формирований. К войску, унаследованному от своего отца, Хильдерика, Хлодвиг присоединил формирования Сигиберта (и его сына Хлодерика), Харариха, Рагнахара и Рикхара (братьев, но, по-видимому, со своими собственными дружинами), а также Ригномера ^{508} . Аналогичным образом остготы, которые в 493 г. низложили Одоакра, чтобы создать последнее по времени государство на руинах Западной Римской империи, также представляли собой недавнее политическое образование. Теодорих Амал, первый остготский король Италии, завершил процесс, начатый его дядей Валамером. В 450-е гг. Валамер объединил ряд готских вооруженных формирований (подобно Хлодвигу у франков), чтобы создать одно из королевств, пришедших на смену гуннской державе в районе Среднего Подунавья. На этом этапе группировка насчитывала свыше 10 тысяч человек или около того. В 480-е гг. Теодорих объединил это войско с другим, более или менее равной численности: речь идет о фракийских готах, прежде расселившихся на востоке Балканского полуострова. Именно это объединение впоследствии завоевало Италию ^{509} .

Стоит бросить более пристальный взгляд на процесс создания более крупных и сплоченных объединений, на основе которых возникли новые королевства. Во всех этих случаях объединение проходило в условиях хаоса династического соперничества. С одной стороны, означенный процесс был инициирован военными предводителями, которые с легкостью убивали друг друга. В особенности Хлодвиг, как кажется, испытывал удовольствие от приятного для него звука боевого топора, раскраивающего череп, и личная кровная месть, разумеется, получила широкое распространение. С другой стороны, хотя обычай убивать друг друга всегда был принят в среде германских военных вождей, никогда прежде он не становился причиной столь важных перемен в жизни германского общества. Дело в том, что не менее важным, чем личные притязания вождей, было настроение воинов, являвшихся свидетелями драмы. Рассказ Григория Турского об объединении франков Хлодвигом обращает наше внимание на тот факт, что почти после каждого убийства подданные погибшего вождя изъявляли готовность признать власть Хлодвига. Безусловно, у них был выбор. То же самое относится ко всем остальным политическим объединениям. Племенной союз вестготов был создан не только по воле Алариха, но и по желанию большей части тервингов и грейтунгов, а также разбитых приверженцев Радагайса, изъявивших готовность встать под знамена Алариха. Объединение вандалов, как мы видели, возникло в тот момент, когда силинги и аланы решили связать свою судьбу с хасдингами, тогда как племенной союз остготов образовался благодаря тому позитивному резонансу, который произвели личные успехи, достигнутые на протяжении двух поколений Валамером и Теодорихом. В некоторых из этих случаев нам известны немногие вожди, которые отказывались вливаться в новые объединения. Итак, вместо того чтобы фокусировать наше внимание исключительно на соперничестве германских вождей, следует обратиться к проблеме выбора, сделанного свободными общинниками, чьи настроения обратили традиционное соперничество предводителей в процесс политического объединения ^{510} .

Из доступных нам источников мы знаем, что Римская империя в двух отношениях сыграла в означенном процессе роковую роль. Во-первых, являясь самой мощной военной державой своего времени, она на протяжении веков совершенствовала испытанные и надежные методы ограничения прав и свобод даже тех мигрантов, которых она охотно принимала. Стол кнувшись лицом к лицу с этой державной мощью, сочетавшейся с имперской парадигмой общества, якобы превосходившего все остальные, многие из мигрантов, недавно обосновавшихся в пределах империи, вскоре осознали, что существуют очень веские причины для объединения сил (каковы бы ни были в дальнейшем результаты их дробления). Тервинги и грейтунги объединились еще летом 376 г., когда Валент попытался их разделить, чтобы властвовать над ними, допустив в пределы империи одних лишь тервингов. Те из людей Радагайса, что были проданы в рабство вскоре после его разгрома или видели истребление своих жен и детей в италийских городах после убийства Стилихона, в скором времени сочли за благо для себя пойти под знамена Алариха. Именно после серьезных поражений силинги и аланы объединились с хасдингами — прежде всего для того, чтобы оказать более эффективное сопротивление военным экспедициям, организованным против них Констанцием. Сходным образом возникновение остготского союза было ускорено драматическими событиями лета 478 г., когда император Зенон попытался натравить Теодориха Амала на фракийских готов. Император уверял, будто он намерен передать в распоряжение Теодориха значительный воинский контингент, чтобы помочь ему справиться с его соперниками, тогда как в действительности он стремился к тому, чтобы два готских объединения причинили друг другу серьезный ущерб, прежде чем он направит имперскую армию с целью их добить. В конечном счете, несмотря на взаимную неприязнь между предводителями обоих объединений, рядовые воины в массе своей отказались сражаться, прекрасно осознавая перспективу взаимного уничтожения, уготованную им Зеноном ^{511} .

Во-вторых, Римская империя обладала мощным механизмом, позволявшим перераспределять налоговые поступления. Этим обстоятельством воспользовались готы и другие варвары, которые вынуждали империю (более или менее осознанно) признавать их в качестве союзников или же отрывали от нее куски в виде доходных земель (городов с округой), чтобы обеспечить себе уровень доходов, недоступный вне пределов империи. Несмотря на все свои достижения в области экономики, германский мир IV в. оставался относительно бедным по сравнению с империей. Как мы видели в VII главе, золото в относительном изобилии появляется в германских погребениях лишь со времен Аттилы, который изымал его у римлян в беспрецедентных количествах. Отважным мигрантам Римская империя, представлявшая собой угрозу самому их существованию, вместе с тем предоставляла редкую возможность обогащения. Когда дело дошло до насильственной экспроприации чужого добра, варварские объединения, которые могли мобилизовать крупные вооруженные формирования, вновь получили отличный шанс достигнуть желаемого. Страх и предвкушение поживы сочетались в разных долях, однако, так или иначе, оба этих ощущения толкали всех варваров к объединению. Таково было истинное положение вещей, при котором, как только гунны вынудили крупные массы варварских племен пересечь границы империи, Римское государство стало их главным врагом. Его военная мощь и финансовая система стимулировали тот процесс, в результате которого толпы варваров превратились в сплоченные объединения, сумевшие создать свои королевства на территории Римского государства.

Это соображение, я полагаю, также можно развить и далее. Если бы гунны появились в I в., а не в IV в. и вынудили бы те германские племена, которые тогда существовали, перейти границу Римской империи, результат был бы совершенно иным. Из-за более скромных размеров своих политических объединений в I в. слишком многие из них оказались бы вовлечены в исключительно сложный процесс перемен, чтобы сделать создание крупных союзов вообще возможным. Три или четыре, может быть, полдюжины племенных союзов, которые лежали в основе каждого из крупных объединений V в., располагали вполне достаточными возможностями, чтобы мобилизовать войско в составе 20–30 тысяч воинов (вероятно, это был тот минимум, который гарантировал политическое выживание на длительном временном этапе). Для того чтобы собрать такое войско в том же регионе в I в., пришлось бы объединить, вероятно, около дюжины соперничавших между собой племенных союзов, что должно было породить огромную политическую проблему. Вот почему, как мне кажется, вторжения сарматов в I в. произвели гораздо меньший эффект, нежели нашествие гуннов 300 лет спустя.

Таким образом, изменения, происшедшие в германском сообществе между I и IV в., становятся решающим фактором в истории падения Западной Римской империи. Но чем они были вызваны? Как и почему это общество изменилось столь радикально?

Относительно внутренних перемен, происходивших в недрах германского общества на протяжении этих столетий, наши источники (разумеется, исключительно римские) ограничиваются лишь намеками. Тацит в I в. и Аммиан Марцеллин в IV в. сообщают об ожесточенных столкновениях, происходивших между разными германскими племенами в условиях римского невмешательства, и нет оснований считать это явлением исключительным. В действительности, на мой взгляд, ключевую роль в развитии событий сыграли отношения между германским миром и Римской империей — отношения на многих уровнях, из которых кое-какие уже был и нам и затронуты. Даже если воздержаться от сравнения двух этих миров по существу — не будем забывать о том, что римляне пользовались центральным отоплением, однако не видели ничего предосудительного в скармливании человеческих жертв диким зверям на потеху толпе, — германский мир можно охарактеризовать как сравнительно примитивное общество, находившееся на периферии другого, более сложного. Тесная географическая близость столь несопоставимых общностей с неизбежностью вызвала те самые изменения, которые мы наблюдали в германском мире.

Наиболее очевидные связи между двумя этими общностями — связи, которые привлекли к себе повышенное внимание археологов, — лежали в сфере экономики, и свидетельства широкого хозяйственного обмена между германскими общинами и Римской империей впечатляют. Высококачественные изделия римского ремесла с самого начала данного периода постоянно встречаются в богатых захоронениях в глубине германского мира, вдали от приграничной зоны. В самой приграничной зоне, в полосе шириной около 200 километров, выполненные римскими ремесленниками предметы широкого потребления стали неотъемлемой частью повседневной жизни. В свою очередь, Римская империя, как сообщают письменные источники, получала немалое количество сырья из приграничной области. Как-то раз в IV в. император Юлиан воспользовался соглашением с побежденными им варварами, чтобы получить от нескольких алеманнских общин лес, продовольствие и людей (как рабов, так и рекрутов для своей армии); в иных ситуациях подобные поставки и повинности оплачивались. В течение столетий римские пограничные гарнизоны являлись центрами потребления той продукции, которую производили соседние германские общины. Недолговечные предметы германского экспорта археологически не прослеживаются, однако германский мир, безусловно, производил достаточно много того, что находило спрос. Например, из Германии шел обильный поток рабов на продажу. Еще в I в. соседи Рима на Рейне использовали римские серебряные монеты в качестве средства обмена, и даже когда 300 лет спустя отношения между империей и тервингами были менее тесными, пункты торговли продолжали функционировать. Кроме того, нам известно, что обычным делом была такая практика: люди с той стороны границы нанимались на службу в римскую армию, а впоследствии возвращались на родину с теми деньгами, которые выплачивались им после отставки ^{512} .