Падение Вавилона

– Ты никогда не говорил об этом.

– Он не любил, когда его спрашивали о здоровье, видимо, эта черта передалась и мне. После ранения его частенько мучили головные боли, из-за этого он срывался на всех домочадцев. Мать терпела, но по ее лицу я видел, что прежней сплоченной жизни уже не будет. Отец вернулся с фронта другим. От него веяло смертью.

Сердцебиение пришло в норму, дыхание восстановилось, Вахит Умарович показал в сторону дороги.

– Давай пройдемся.

Сын огляделся, убедился, что их никто не видит, и кивнул. Словно тени за ними двинулись двое телохранителей.

– После отправки первых эшелонов пару дней я ходил по аулу и не понимал, куда все делись. Спрашивал у матери, а в ее глазах был такой ужас, что словами не передашь. Дома пустые. Только собаки одичалые и мародеры бродили по ночам в поисках добычи. В память врезалась соседская деревянная лошадка. Мой друг иногда давал мне на ней покачаться, когда еще были совсем мальцами. Помню, как я выпрашивал у него эту лошадку, предлагая разные подношения: камушек красивый или этикетку от консервов. У аульской детворы они считались разменной монетой. А он кочевряжился, не уступал, набивал цену. Когда их увезли, я заглянул в дом и увидел эту лошадку, она качалась, как в ужастике, будто на ней сидел мой друг. Позже мы узнали, что их расстреляли за попытку к бегству: со страху драпанул старший сынок, а пострадала вся семья.

– Это те, что сотрудничали с немцами?

Отец гневно зыркнул на сына и побелел.

– Не говори того, чего не знаешь. Сколько раз повторять? Была война и каждый старался выжить. Где были те пятьдесят тысяч, которые наших женщин и детей депортировали, когда немец наступал? Вывезли бы людей. Так нет же. Бросили. Выживайте, как хотите. Мужчины на фронте, страну защищают ценой собственной жизни, а их семьи выселили в скотских условиях на погибель. В дороге запрещали даже хоронить. Трупы выкидывали в реки, в поля, как мусор. Эшелоны смерти – вот что это было!

– При отступлении всем рекомендовали покинуть эти территории.

– Как покинуть? Здесь скот, дома, дети малые, старики лежачие. Где нас ждут? Это ведь семьдесят тысяч человек, – Бостанов разнервничался и зашелся кашлем.

– Если будешь так реагировать, прямо сейчас увезу.

Отставной генерал отмахнулся и упрямо двинулся вперед. Сын всегда восхищался отцовской выдержкой и мужеством, но, видимо, гложущие его годами детские воспоминания взяли вверх, и он размяк.

– Не бывает плохих наций. В каждой нации есть слабые духом и сильные, добрые и злые. В то же время есть некие отличительные черты, характеризующие людей определённой нации, которые проявляются в профессии, характере и моральной стойкости. Горцы славятся доблестью, отвагой и преданностью. У нас и женщины такие, это они весь народ на своих плечах вынесли. Выжили, несмотря ни на что, против всех мыслимых и немыслимых законов природы.

– Откуда тогда взялись те первые списки, про которые ты говорил? Ты же не отрицаешь, что они сотрудничали с немцами.

Еле сдержавшись от резких слов, Вахит Умарович приказал себе успокоиться и обстоятельно объяснить, ведь он сам повинен в том, что его сын рос, как отбившийся от стада ягненок. Отрок жил по собственным законам, впитывая от разных культур традиции и моральные принципы. Его воспитывала улица, а на ней были представители двухсот наций, в основном дети таких же депортированных.

– Не знаю, как дела обстояли у остальных, но видел, за что попала в этот список наша родня. Фашисты с населением особо не церемонились. Ствол к виску – и пли. Как-то мы с братом пошли к родственникам, а у них немцы. Вывели деда и говорят, проведи обозы с оружием коротким путем. Дед в отказ. Немцы выводят всю семью и начинают расстреливать по одному. Крики, мольба. Дед пошел врукопашную и замертво упал от автоматной очереди. Долгие годы дед был для меня примером мужества и стойкости. Но в глубине души я знал, что так бы не смог.

– Поэтому ты меня от всех прятал?

– Прятал по многим причинам. Ты должен знать, я назвал тебя в честь деда, и каким-то мистическим путем тебе передался его дух – он тоже был проницательным и дальновидным.

– Не такой уж он дальновидный – из-за него семья погибла.

– Да. Но погибло бы больше народу, покажи он им путь.

– Скажи это тем, кто умер, – привычным тоном огрызнулся сын, но взглянув на отца, осекся и извинился.

– А ты бы как поступил?

– Повел бы, – усмехнулся сын, – но…

Отец оскалился и похлопал сына по плечу.

– В первую очередь нужно снять напряжение. Сделать вид, что торгуешься. Отходя с противником, дал бы команду увезти семью, а сам завел бы врага в тьму тараканью. Туда, где снег поверх головы, – сын посмотрел в сторону Домбая. – Что б уж наверняка.

– Фашисты были не дураки. Все наши хитрости наперед знали, – отец взъерошил сыну волосы. – Сам бы тоже погиб?

– Возможно, но семья бы выжила.

– На словах можно так рассуждать, а вот на практике все иначе. Представь: пистолет у виска, крики детей и женщин, немцы вооружены. Думать нет времени.

Отец свернул с дороги и поднялся в гору, насколько хватило сил. Окинул взглядом расположившийся внизу аул и опустился на ближайший валун. Сын сел рядом на корточки.

– До станции нас везли по этой дороге на трех «полуторках». Мы были в первом ГАЗике, а в последнем – сестра отца Назифат с семьей. Никто не знал, куда нас увозят, многие думали, что на расстрел или в концлагерь. Конвой, что завершал колонну, отстал. Муж тетки Исмаил с двумя братьями напали на конвоиров, обезоружили и побежали в горы. Раздались выстрелы. Первая кровь и крики. Помню, с какой силой меня прижала к себе мать. Мне было тогда шесть лет. Назифат с детьми и мужем удалось прорваться через оцепление и уйти от погони. Остальные погибли. Только в семидесятые мы узнали, что они выжили и осели в Турции, – Бостанов повернулся к сыну. – Ты был на ее могиле?

Сын кивнул. Отец одобрительно похлопал его по плечу.

– Пятого ноября 1943 года нас запечатали в вагоны для скота и отправили в Киргизию. А третьего мая 1957 года, сразу после реабилитации, первый эшелон с карачаевцами вернулся на Родину. Из нашей семьи уехали десять человек, а вернулся только отец. После депортации я был здесь лишь раз, приезжал на его похороны. Здесь мне тяжело. Даже Киргизия воспринимается легче, хотя основные потери случились там…

По дороге проехал парень на велосипеде, и пока не скрылся за поворотом, все оглядывался на незнакомцев, сидящих на горе в такой ранний час.

– В пути мы провели пятнадцать дней. При отправке в вагон затолкали почти шестьдесят человек. Голод и холод сделали свое дело. В первую неделю численность изрядно сократилась. На станции Беловодское в Киргизии мы сошли вшестером. Трехлетняя Марзият умерла всего сутки назад. Помню, как ее маленькое тельце отрывали от груди матери. Она не отдавала. Кричала и просила дать разрешения похоронить. Нам разрешили отнести ее к остальным трупам. Она дошла до остановки, где были навалены кучи из человеческих тел, и вложила маленькое холодное тельце в руки молодой женщины, которую еле живую посадили спиной к стене. Уже тогда в ней что-то сломалось. Я увидел в ее глазах безумие.