Падение Византии

Вскоре они скрылись в темноте; Андрей провожал Николая благодарными взглядами.

Спустя некоторое время, у входа показался Николай, который вел Агриппину, за ней следовал Елевферий с малюткой на руках.

Агриппина всплеснула руками, увидав богатство. Ей рассказали условия пользования им и принялись закапывать деньги в землю.

— Теперь все, — сказал Николай; голос его дрогнул. — Простимся здесь, на могиле отца!

Николай припал ко кресту и еле слышно шептал:

— Я жил тобою, ты был для меня всем, я круглый сирота… Какие могут быть теперь у меня интересы к жизни?..

— Братец, — успокаивала его Агриппина, наклонясь к нему, — вы освобождаете бедных рабов, как освободили меня, у вас есть для этого средства, сколько вы добра сделаете! У нас на Руси князья и благочестивые люди так иногда делают.

Николай нежно посмотрел на Агриппину.

— Да, дитя мое, я исполню твое желание; исторгнуть человека, исторгнуть личность человека из неволи, когда ее попирают, — это действительно доброе дело.

Братья встали на колени у могилы отца и молились. Агриппина и Елевферий последовали их примеру.

После краткой молитвы Николай обнял Андрея.

— Ты счастливее нас, Андрей, — сказал он, — и стоишь того, потому что у тебя нежная, добрая душа.

— А ты, Максим, всегда можешь быть счастливым, — отвечал он брату; — с твоим железным характером все можно перенести.

XXIII

Настал 1453 год. Хотя зима оканчивалась, однако продолжительный северный ветер распространил холод по всему Архипелагу. Прикрытый горами Анатолии, Хиос менее испытывал его действие, и потому шедшие в Черное море и Босфор корабли и галеры останавливались там в ожидании попутного ветра. Среди множества мелких судов, входивших в Хиосскую бухту, вошла венецианская галера, шедшая из Адриатики. На палубе галеры был синьор Батичеллли любовался большим кораблем, который стоял в гавани под флагом византийского императора; вблизи его расположились большие генуэзские корабли. Как только пассажиры Галеры вышли на берег, Батичелли присел в постоялом дворе и полюбопытствовал у хозяина о заинтересовавших его кораблях.

— Ох, синьор, — вздохнул хозяин, — в столице плохо, очень плохо. Магомет начинает осаду со стороны суши, с берега Пропонтиды турецкий флот, Босфор загорожен турецким флотом. У императора нет съестных припасов, нет военных кораблей в достаточном количестве. А это один императорский корабль и четыре генуэзских, о которых вы спрашиваете, нагружены пшеницею и другими съестными припасами, а также порохом, и воинов там много. Они думают идти в Константинополь, да ветра попутного нет.

— Ветер несколько изменяется, нам тоже трудновато было сюда идти, а вот последние дни легче. Но как же они пройдут.

— Рассчитывают на свое мужество и Божию помощь.

— А что у вас говорят, много у императора войска? — спросил Батичелли.

— Предполагают, что девять тысяч.

— Только. Ну, а у турок?

— Видимо-невидимо! Некоторые говорят — более двухсот тысяч. А что, синьор, как в Италии? — в свою очередь стал выспрашивать хозяин. — Поможет ли императору папа и латинские государи?

— Трудно рассчитывать на помощь папы, когда он громогласно предсказал падение Константинополя за то, что греки неискренни с ним; ему даже неловко станет, если Константинополь будет спасен.

— Но, синьор, ведь Исидор теперь в Константинополе и, как слышно, соединение церквей состоялось.

— Вероятно так же состоялось, как во Флоренции. Один другого обманывает, один перед другим лицемерит.

— Так, так, синьор. Я думаю, что христианам запада можно было бы подать помощь и без всякого соединения церквей, а только из-за того, чтобы Византия туркам не досталась.

В это время к столику, где расположился Батичелли, подошел генуэзец из Каффы.

— А, синьор Пизони!

— Синьор Батичелли!

Они пожали друг другу руки.

— Вы здесь давно?

— Давно уже. Ждем попутного ветра.

— Вы хотите пройти в Каффу? — спросил Батичелли.

— А вы тоже?

— Да, но, говорят, нельзя; Босфор заперт турками.

— Это, положим, ничего не значит; галатские наши соотечественники заключили дружеский договор с турками, и если мы назовемся генуэзцами, то нас пропустят, но нас лично, а не корабли; поэтому что все суда задерживаются в Константинополе императором для защиты столицы.

— Вот как! А знаете ли, синьор Пизони, я хочу пробраться в Константинополь и присутствовать или при торжестве, или при падении великого города.

— Тогда вы можете сесть на один из кораблей, готовящихся к отплытию, тем более, что заметна некоторая перемена ветра. Но только эти корабли явно враждебны туркам, и если их захватят, то едва ли кого турки пощадят.

— А вы что же думаете?

— Думаю с этими кораблями отправиться; мне необходимо; убьют — пускай убивают, все равно я разорюсь, если не буду во время хоть бы не в Каффе, то во всяком случае в Галате.

— Скажите, пожалуйста, синьор Пизони, а меня примут на эти корабли?

— С распростертыми объятиями; они хотят, чтобы больше было пассажиров на случай борьбы с неприятелем.

— Так я еду с вами, — решительно сказал Батичелли.

К вечеру этого дня перемена ветра была очевидна, и пять кораблей, во главе которых стоял императорский, стали готовиться к отплытию.

Синьор Батичелли отправился на один из генуэзских кораблей, где у него тотчас нашлись знакомые. Все это были большею частью люди особенно им уважаемые за свое благородство и прямоту. Они шли оказать поддержку Константину XI в решительную минуту.

Батичелли они приняли с восторгом.

— А, синьор Николо, нам такие люди находка! — кричали ему со всех сторон.

Целую ночь шли приготовления; на рассвете решили тронуться. Когда все было готово, стали ожидать сигнала с императорского корабля.

Синьоры и солдаты смело смотрели в глаза предстоящей опасности.

— Ну, синьоры, с Богом! — сказал капитан корабля.

На берегу собрался народ. Когда императорский корабль поднял паруса и развернул флаг, народ стал громко выкрикивать добрые пожелания.

— Да поможет вам Господь, храбрые воины!

За императорским кораблем отвалил другой, далее третий, на котором был синьор Батичелли.

Ветер с каждым часом крепчал, это благоприятствовало плаванью. На следующий день они вступили в Дарданеллы, а через трое суток приближались к Босфору. Почти все синьоры, находящиеся на кораблях, бывали раньше в Константинополе, но на этот раз с каким-то особенным чувством они увидели очертание столицы. В то же самое время на генуэзских кораблях стали замечать, что императорский корабль, который шел во главе, начал лавировать; вдали показались турецкие галеры и масса мелких лодок.