Падение
Шрифт:
— Меценаты подарили, наверное? Ценители искусства?
— Меценаты, меценаты, — улыбается Муся. — Нет не Алиш… Не знаешь кто. Алиш бросил меня полгода назад, когда его жена с ребенком приехала. Выставил мои вещи в подъезд, дал пятьдесят долларов, чтобы не пропала. Комик, правда? Спасибо Грише, он меня обул, одел и снял квартиру.
— Ты же в театре работаешь.
— Ну да, в театре, — вдруг обозлившись говорит Муся. Она достает сигарету и изящно прикуривает ее, — Это долгая история. Работала я тут в одном театре…А впрочем, это не интересно…
Кира с жалостью смотрит на подругу.
— Гриша тоже женат?
— А я знаю? Это очень личный вопрос, а мы с ним не так долго знакомы, чтобы фамильярничать друг с другом. Да и вообще, при чем здесь это? Что еще? — обороняется Муся.
— Знаешь, Муся… Зачем ты врала? И про Алиша и про театр?
— Ну а если бы я тебе написала, что мне плохо? Что работу не могу найти? Что на улице осталась? Что стояла со всеми этими в подворотне, чтобы в Макдоналдсе поесть? Как мужики подъезжали на машинах, выстраивали нас в ряд и осматривали с включенными фарами! Я с голоду подыхала!
Глаза ее наполняются злыми слезами. Кира хватает ее за руку, но Муся ее отдергивает.
— Знаешь, — голос Муси дрожит, — Все и так считают меня прошмандовкой…
— Я не считаю.
— Ну, это ты так говоришь. Это тебя воспитали такой вежливой. Вы же все почкованием размножаетесь…Миловановы.
— Не ври! Ты дура последняя! Ты знаешь, что я тебя люблю и Вера Петровна тоже!
— Мне совсем некуда было деваться, хоть навсегда на панель, понимаешь? Еще менты эти…,- говорит Муся подняв высоко голову и выпустив дым быстрой тонкой струйкой.
— Ну почему ты ничего не написала?
— И что? Что бы ты сделала? Прислала бы томик Тургенева?
— Я денег прислала бы, или позвонила Заболоцкому.
— Ну как ты не хочешь понять!? Вот этого я и не хотела! — выкрикивает Муся. — Не хотела участия Заболоцкого, Мамонта и всего вашего подлого, академического коллектива!
Рука ее остервенело давит окурок в пепельнице. Кира кладет свою ладонь на ее руку и молчит. Мусе стыдно, она знает, что Кира — могила, и никто бы от нее ничего не узнал.
— Прости меня, пожалуйста…
Они обнимаются. Муся оживает, опять любуется шубкой.
— Знаешь, этот Гриша-вылитый питекантроп. Смешно сказать, лобик узенький-узенький. И по морде может заехать если что…
От возмущения глаза Киры сужаются, она снова хватает подругу за руку.
— Но он меня от голодной смерти спас, пойми. Питекантроп — это же почти человек. Я конечно, благодарна, — она прикуривает новую сигарету. — Но и он не даст забыть, память у него, дай бог каждому хомо сапиенс, — усмехается она.
— А как с работой? — спрашивает Кира.
— В театре? — Муся смеется. — Уж ходила-ходила, искала-искала, все каблуки стоптала. Не берут! В офис не берут — нет опыта работы. В официантки я не хочу, да и деньги там платят…чулки не купишь. А что я умею? У меня в дипломе написано: Артистка балета и баста. Все родители, — нахмурясь говорит она, — растили богемную девушку. И вырастили на радость себе и на горе
ей самой. Она ведь бедная только и умеет делать трагические лица и белыми ногами махать. И ты кстати тоже… Хотя у тебя шансов пробиться больше, ты у нас талантливая. Это я всегда на классике у боковой палки и в театре у воды. Это у меня всегда плохая спина была.Настроение у Киры падает еще больше. Вот зачем она приехала? Видимо лицо ее меняется, потому что Муся сразу спохватывается и тараторит:
— Кирочка родная, ты меня не слушай. Ты же ведущая была, у тебя репертуар. Высокий прыжок, линии, благородная манера. А я что? До пенсии третья с конца… Ты талантливая, у тебя все получится. Хочешь, я завтра с тобой пойду? Поставим палатку у входа, спальные мешки купим…Не уйдем пока тебя не примут.
— Муся, что мне делать? — спрашивает Кира.
И по ее глубокому отчаянию Муся понимает, что дело совсем не в работе.
— У него кто-то есть, да?
— Конечно, но дело не в этом… Я ведь думала, что не к Глебу еду. Ну к нему тоже, совсем немножко, а на самом деле танцевать, в Большой. А оказалось что к нему.
Муся сочувственно кивает.
— Где говоришь он работает? Я его хорошо представляю. С лаптопа не слазит сутками. Задроченный…как это… высокими технологиями. Никого не видит, ничего не слышит. Где говоришь он работает? Вот-вот. Плечики узенькие, грудь впалая, обожает кожаные куртки и рюкзачки, а на голове жирные волосенки в хвостик собраны. Ненавижу таких — поднимешь хвостик на затылке, а под хвостиком что? Правильно — жопа. Но зато самомнения….как у индийского магараджи.
Муся вовсю старается принизить Глеба, чтобы помочь подруге.
— Муся, он совсем не такой. Твое счастье что ты его никогда не видела. Ты бы пропала как я.
— Я то? Щаз прям! А она какая? — спрашивает Муся.
— Необычная, ну знаешь как сейчас модно. Глеб сказал, что она рекламирует нижнее белье.
— С открытым ртом и настежь ногами? И похожа она наверное…на одну из этих смазливых, одинаковых… Ну знаешь эти девичьи группы, где куча красивых на одно лицо и одна страшная, которая умеет петь?
— Да нет, у нее фотографии в Elle Girl и Vogue. Он держит их на столике в гостиной. Но вот как тебе объяснить…она выглядит очень изысканной. С'est tress sher…(это очень дорого), как бы сказала Вера Петровна.
— Ну и что? Ты нисколько не хуже и тоже можешь выглядеть очень дорого. Тебя просто нужно приодеть. Если сжечь эту куртку и купить тебе что-нибудь приличное…
Кира хохочет.
— Муся прекрати, я же серьезно.
— Я тоже серьезно. Глеб — идиот. И он еще пожалеет…Как только ты получишь ведущую партию…
— Да это-то здесь при чем?
— Это всегда при чем, поверь мне!
Ухарским маршем у Муси заливается телефон. Киру поражает испуг, исказивший лицо подруги. Она суетится, вскакивает и обратно садится, теребит на шее брелок.
— Гриша, я не забыла, — оправдывается она. Лицо у нее потерянное. — Я не забыла, нет…Конечно помню. Ты же говорил, что позже. Ну раз так, ладно…Да, если заедешь за мной. Мы в кофейне…
Она вздыхает и тушит недокуренную сигарету в пепельнице.