Падшие в небеса. 1937

«Нет, такие люди не могут, да и не имеют право отпускать грехи, потому как они сами грешники! Потому как они сами стали безбожными и фальшивыми людишками» – рассуждал Сергей.

Он отправился за город. Он ездил по деревням и искал настоящего священника, не испорченного городскими удобствами, а главное деньгами и властью. Он искал светлого и мудрого человека, который бы действительно мог помочь ему, выйти из этой страшной ситуации.

И он нашел его в районном центре поселке Шило! Он встретил отца Андрея, человека, как казалось Сергею, совершенно озабоченного духовностью и Богом. Человека не равнодушного ко лжи и безразличию. Сергей почему-то поверил этому, неказистому на первый взгляд, священнику с немного корявой фигурой и слегка угловатым лицом.

– Тяжела твоя ноша, тяжела твоя участь! И не знаю, что сказать тебе. Очень все плохо в душе твоей как я вижу. Очень все плохо и в бытие твоем. Но решить ты должен сам, и никто более. Никто не смеет, решать за человека. Но Бог может направить его на путь истинный! – говорил негромко отец Андрей.

Он не смотрел в глаза Сергею. Он не хотел в них смотреть, ему это доставляло боль, внутреннюю боль и страдание.

– Я понимаю вас батюшка. Понимаю.

– Велики грехи твои, велики настолько, что не знаю, как ты живешь с этим камнем на сердце?! Как ты вообще можешь ходить с такой ношей?!

– И что же мне делать батюшка?

– Тебе нужно сын мой сделать такое добро, после которого тебе бы было не стыдно умереть и предстать перед Господом нашим. Вот, что я думаю тебе надо.

– И я смогу батюшка сделать такое добро?

– А вот это только Бог и знает сын мой. Только он один. Но тебе, тебе сейчас нужно принять важное и как я понимаю судьбоносное решение. Это трудно. Трудно, но нужно это сделать. Вот такой совет мой будет.

Сергей, задумался. Он, молча, смотрел на отца Андрея. Тот опустил взгляд и перебирал на своей рясе золотую цепочку, на которой весел крест. Повисла тягостная тишина. И лишь тиканье ходиков на стене прерывали эту пустоту звуков.

– Вы знаете, что совершил я много плохого, но я хочу за это ответить и совершить хорошее. Понимаете, сейчас ответить, не перед Господом, а сейчас. И я хочу сейчас, совершать хорошее, работать на добро. И я хочу, чтобы люди, которые совершают плохое, сейчас отвечали за это, а не потом, пред Господом… – Сергей тяжело дышал. Вы меня презираете и ненавидите батюшка? – неожиданно спросил Сергей?

Отец Андрей ответил не сразу. Он посмотрел в окно, затем мимолетом взглянул на Вавилова и тяжело вздохнул.

– Я не могу тебя ненавидеть сын мой. Не имею права. Видеть тебя мне неприятно, но ненавидеть я тебя не могу. Но есть вещь, которая меня радует в тебе. Ты искренне хочешь сделать добро и поверить в Бога. Ты заслуживаешь прощения. Вот и все.

– И все? То есть такой как я просто верит в Бога и все?

– Пойми вера в Бога – это тяжелая ноша, а не забавное увлечение. Это ответственность к себе и главное к окружающим. Ведь вера заставляет человека быть лучше. Вот так сын мой. Не все это могут осознать. Очень мало людей это осознают. Ты не смотри, что на пасху у нас вся страна красит яйца и печет куличи, они делают это по инерции. Наш народ, к сожалению, болен духовно. Он изломан морально. Как ты. Тебя изломали в юности, и ты до сих пор из этого капкана выбраться не можешь. Так и народ наш. Он болен, но не хочет в этом сознаться. Но сознаться придется, а иначе народу такому не будет места на земле грешной. Так уж Господь решил. А я, и ты молиться за это должны. За то, чтобы все мы поняли это, поняли и покаялись.

– Страшно батюшка. Страшно.

– Земная жизнь человека, сын мой, вообще страшная и противная штука. Но ее выдумал господь для наших с тобой испытаний, когда изгнал Адама из рая…

– Спасибо вам, отец Андрей. Я пойду, мне много обдумать надо. А вы батюшка поможете мне, ну если вам надо будет какое правое, праведное дело совершить? Поможете мне? Ну, доверите мне это дело? Помочь, поработать на добро, на справедливость! Я так хочу, чтобы вы помогли мне и доверились. И поручили дело такое, чтобы помочь добру и справедливости!

Отец Андрей вздохнул и покачал головой:

– Трудно, ой как трудно тебе. Трудно будет и мне. Ведь работать на добро и справедливость,… это дело каждого… причем ежедневное. Должно так, по крайней мере, быть. Но я…

– Вы поможете мне? Доверите? Я хочу…

– Хорошо, хорошо сын мой, если у меня будет нужда, чтобы совершить правое дело какое, то, что я сам совершить не могу, я обращусь к тебе. К тебе сын мой, и тогда ты сможешь проявить себя. Сможешь. А сейчас ступай.

Сергей встал и, перекрестившись, наклонился к отцу Андрею, тот протянул ему руку. Вавилов, поцеловал кожу на кисти быстро и, как показалось священнику, как-то опасливо. Он отстранился и словно был виноват, попятился к двери спиной. Отец Андрей посмотрел ему в глаза, но в них он ничего не смог разобрать.

Когда дверь закрылась, отец Андрей встал и, повернувшись к иконе, что висела в углу, размашисто перекрестился и тихо пробормотал:

– Господи, прости грехи наши, прости мне грехи этого человека, возложи на него разум!

Глава двенадцатая

Небо бирюзового цвета свесило нежно розовые облака. Деревья поставляли ветру листья и путались задержать теплые струи воздуха. Шелест звучал словно музыка, низкие ноты расползались по траве. Где-то в глубине леса долбил дятел. Его стук напоминал работу какого-то сказочного барабанщика, невидимого, но очень шабутного.

У реки сидели двое, мужчина и женщина. Она прижалась к нему и положила голову на плечо. Они сидели и молча смотрели на костер. Пламя лизало поленья. Казалось, их ничто не может отвлечь от этого завораживающего зрелища, смотреть на огонь что может быть прекраснее?

– Понимаешь Лидия, мы все равно как-то прячемся от всех. От людей, от знакомых от родственников твоих, от деда моего. Мы что с тобой так и остаемся в статусе: любовник – неверная жена? – спросил Вилор.

Лидия молчала, казалось ей просто нечего ответить, или стыдно говорить. Он чувствовал ее раздражение. Прервать такую релаксацию неудобным и противным вопросом.

– Вилор, ты торопишь события. Ты торопишься. Почему ты всегда торопишься?

– Жизнь коротка вот и тороплюсь. Не успеешь оглянуться, а уже и умирать придется. А время идет. Ты что не хочешь жить нормально,… стандартно, как все, родить ребенка?

Она вздрогнула. Отстранилась и, посмотрев на Щукина, усмехнулась:

– А вот про это, мы с тобой не договаривались.

– Ты, что не хочешь стать матерью?

– Хм, не знаю, страшно.

– Страшно? Почему?

– Мне страшно, я уже старая, да и ты. С тобой страшно, ну какой ты отец? Посмотри на себя?

– А что?! Вполне нормальный тип. Да брось ты, Лидия! Не надо так! Мы еще молоды. Нам нужно иметь детей! Просто нам нужно уехать отсюда! И все! Уехать к чертовой бабушке и начать жизнь заново! С нового листа! Я уже все обдумал. Мы уедем в Париж. А еще лучше в Австралию. Тебе нравиться Австралия? Кенгуру, купим дом себе. А? Лидия – это так романтично. Это так здорово. Я уже все решил. Уедем.

Скрябина встала и, подобрав с земли длинную палку, пошевелила горящие поленья. Она отмахнулась от навязчивого комара, покосившись на Вилора, достала из кармана пачку сигарет. Она закурила, и он понял – она раздражена. Ее руки дрожали. Лидия нервничала. Вилор заметил, она недовольна.