Пагуба

В толпе и в самом деле не было ни одного туварсинца, зато все прочие города Текана прислали вызревших под защитой их стен юнцов не менее чем по десятку. И вся эта сотня тут же разразилась громким хохотом, узрев в новичке разряженного выходца из Туварсы.

— Ты бы сменил одежонку, господин Кай, — с укоризной отметил привратник. — А то ведь проходу не дадут. Все-таки не ярмарка здесь. Вон там у нас есть лавчонка, прикупи обычную школярскую мантию, не разоришься, а как по осени вернутся школяры старших курсов, так и вовсе потеряешься среди них.

Вскоре привратник, получив желанную монетку, удалился, а Лук и Харк расположились в крохотных, но удобных комнатах отдельного жилья, которое выделялось каждому будущему школяру. В одной из них имелось ложе для постигателя нелегких наук, а также сосуды для воды, лампа, стол для занятий, табуреты и шкаф для одежды. Во второй — проходной — топчан для слуги, кадушка для воды, крохотная печь с плитой и огромный сундук вместо стола, закрытый на тяжелый замок, похожий на замок, висевший и на внешних дверях. Ключи, которые оставил привратник, заслуживали места на поясе, засунуть их в карман значило расстаться с карманом. Отхожее место было в том же самом домике, разве только вход в него был с улицы.

— Дворец! — восхитился Харк и отправился с выделенными медяками пристраивать лошадь и осла на содержание в общую конюшню.

Лук же зашел в лавку и в самом деле купил дешевую мантию, после чего направился в писцовую, где для допуска к испытанию внес залог в размере одного золотого, получил ярлык младшего школяра и, наморщив лоб над списком предлагаемых к испытаниям дисциплин, выбрал историю. Писец, который готовился выдать Луку допуск в фехтовальный зал, удивленно поднял брови:

— Я вижу, у тебя меч?

— Да, — кивнул Лук, — меч имеется. Но если бы я хотел обучиться фехтованию, я бы остался дома.

У входа в домик его уже поджидал Харк, который взахлеб стал рассказывать о том, что слуги будущих школяров в основном обитают возле конюшни, в домиках никто не готовит, потому как на обратном склоне холма имеется харчевня, будущие школяры почти все записались на фехтование, поэтому до полудня некоторые из них все-таки машут палками в фехтовальном зале, а уж после неизменно отправляются по трактирам или сидят вот так же да подначивают то слуг, то друг друга.

— На подначки не покупайся, — приказал Харку Лук. — Сейчас иди в харчевню, поешь сам и принеси что-нибудь мне. А завтра с самого утра отправляйся в город, обойди все рынки, все лавки, все трактиры, но изволь разузнать, что творится в городе, в Хилане, да и во всем Текане. А то я был в пути долго, ничего не знаю. Может быть, мою Туварсу уже в море смыло? Да, и спустись по Рыбной улице к Бешеной речке в Южном городе, краем глаза, но только краем глаза, взгляни на окно рыбной лавки, что сразу за красным домом портного, на нем еще порты висят, вырезанные из дерева.

— Так он портной или плотник? — прыснул Харк.

— Слушай внимательно, — повысил голос Лук. — Это очень важно. В окне рыбной лавки висят копченые сомы. Внизу под ними стоит противень. Посмотри, что лежит на противне. Но не замедляй шага! Понял?

— Понял, — удивленно пожал плечами Харк.

В домике Лук лег на кровать. Он пока не мог понять, правильно ли сделал, что назначил Харку эту прогулку по Рыбной улице, но сам пойти туда не мог, какое-то беспокойство саднило ему горло. По словам Неги, владелец рыбной лавки, которая находилась напротив укрытия — небольшого домика с заколоченными ставнями, был чем-то обязан Куранту и должен был присматривать за домом. Если бы он заметил что-нибудь подозрительное, то бросил бы на противень какую-нибудь ерунду, да хоть ту же тряпку. Впрочем, заботы об укрытии следовало отложить, тем более Лук не собирался им пользоваться, как не воспользовался укрытием в Зене, и отправка на Рыбную Харка всего лишь была мерой предосторожности. Сейчас, когда Лук наконец остался один, он мог расслабиться и подумать, за какой Пустотой его занесло в эти самые Намешские палаты? Конечно, имел значение и совет Харавы, высказанный им перед расставанием, но не лучше было бы сначала разобраться с местью? Понятно, что золотой в его кошелях был не последним, но уж точно ему можно было найти лучшее применение. Да и чувство надвигающейся опасности не оставляло, но отсидеться можно было бы и в укрытии, тем более что как раз в Намеше оно имелось. Что там ему осталось? Убить воеводу Квена и старшину Далугаеша? И все? А что с Курантом, Негой, остальными? Откуда эта боль в сердце? Неужели мало того, что он сотворил своими собственными руками в Зене? Все силы они должны были бросить на поиски мстителя из Сакува именно в Зене. Бросили ли? Или наоборот? Как сказал Харава, ловчие Пустоты ищут ключ к последнему Сакува? Так отчего же не поискать тот же самый ключ тому же Далугаешу? И чем дольше Лук будет оставаться неуловимым, тем большие усилия старшина ловчих направит на поиски ключа? А кто ключ к нему? Курант, Самана, Харас, Нега?

Лук потер глаза. Они действительно саднили половину дня, но потом резь прошла, и, заглянув в мутное зеркало в одном из постоялых дворов, Лук не узнал сам себя. На него смотрел юный туварсиец, который кое-что испытал в жизни, но, судя по его удрученному виду, это кое-что ограничилось частыми тумаками и подзатыльниками. Выходит, изменять внешность Лук уже научился? Оставалось только научиться прятать собственный мизинец.

Лук растопырил пальцы и подумал о том, что когда-то он и в самом деле мечтал попасть в Намешские палаты, заслушивался, когда Курант рассказывал то, что знал о них. И ведь попал бы однажды, если бы его родной город не был уничтожен десять лет назад. Так для чего он здесь?

— Чтобы разобраться, — пробормотал Лук. — Разобраться, что это за напасть навалилась на меня, на моих близких, на мой город, на весь Текан.

Растопыренные пальцы начали расплываться, как будто Лук научился прятать не только мизинец, но и всю ладонь, он начал проваливаться в сон, когда раздался стук в дверь и довольный голос Харка провозгласил:

— В этой харчевне совершенно не умеют готовить. Пришлось пройти на кухню и объяснить местной стряпухе, как надо тушить баранину на косточках. Думаю, что она меня поняла. По крайней мере, та порция, что я получил для господина Кая, вовсе не столь гадкая, которую пришлось съесть мне…

На следующее утро сразу после завтрака Лук отправился в хранилище книг и свитков, в котором, как он уже знал, правил наставник Пата. Наставником оказался сухой старичок с козлиной бородкой и торчащими в стороны седыми усами. Он одернул серый балахон, заправил за уши редкие волосы, разгладил усы и наклонился, чтобы рассмотреть ярлык Лука, потом поднял брови, нахмурился и с интересом спросил:

— А почему же не фехтование, господин Кай?

— То, что не риторика, не математика, не каллиграфия, не удивляет? — ответил вопросом Лук.

— Не удивило бы фехтование, — заметил Пата и указал на дубовые скамьи и столы, за которыми не было ни одного школяра. — Риторика, как свод правил высказывания и доказывания сказанного, в Текане подобна умению петь. То есть если она присуща школяру, то присуща от природы. Обучением этой науке почти никто не занимается, потому как нет достойных учителей. И мы в стенах Намешских палат даем только основы. Так как мы должны испытывать новых школяров?

— Господин Пата, — поклонился Лук, — правильно ли я понял, что если достойных учителей риторики нет в Текане, то где-то еще они были?

— Возможно. — Пата задумался, подкрутил кончики усов, с интересом прищурился. — Вернемся к другим наукам. Каллиграфия подобна обучению танцам. Танцор, который использует ноги только для ходьбы или бега, перестает быть танцором уже через год. Каллиграфии учат в писцовых школах, а детей арува скорее, к моему сожалению, пристало учить грамоте.

— Математика? — напомнил Лук.

— Математика случается, — кивнул Пата. — Но она проста. Проста в той сумме знаний, которыми может располагать новый школяр. Какой смысл испытывать человека в простоте?