Пак с Волшебных холмов

Лодка все больше и больше оседала в воде и наконец отчалила от берега. Бедная вдова видела, как размеренно работают руки ее сыновей, напрягая снасти и ставя парус. Лодка повернула в открытое море и, грузная, как баржа, исчезла в тумане, а Матушка Уитгифт все сидела и сидела на берегу одна-одинешенька со своим горем до самого рассвета.

– Так уж одна-одинешенька? – вмешался Хобден. – Мне рассказывали по-другому.

– А, я вспомнил. Говорят, что был с нею некто по имени Робин. Впрочем, она так убивалась, что ей было не до его обещаний.

– Ага! Значит, там не было заранее уговора! Я так всегда и думал! – воскликнул Хобден.

– Конечно. Она не рассчитывала ни на какой барыш, отпуская сыновей: она просто чуяла Тревогу, нависшую над округой, и хотела ее развеять. – Том улыбнулся. – И она это сделала. Да, она это сделала. От Хайта до Бульверхайта каждый задыхающийся старик, каждая больная женщина или хныкающий ребенок ощутили это. Будто что-то прочистилось в воздухе после ухода эльфантов. По всему Болотному Краю люди вылезали на свет свежие и сияющие, как улитки после дождя. А тем временем вдова все сидела на краю Дамбы и горевала. Она, может быть, и верила нам – верила, что ее сыновья вернутся. Но не было ей ни отдыха, ни покоя все эти три дня, пока лодка не приплыла назад.

– И конечно, оба ее сына исцелились? – спросила Уна.

– Нет… Это было бы слишком. Они вернулись такими же, как уплыли. Слепой никого и ничего не видел, а немой если что и видел, то не мог рассказать. Думаю, потому-то эльфанты и выбрали их для своей морской переправы.

– Ну а что же ты… что же Робин обещал вдове?

– Что же он обещал? – Том сделал вид, будто вспоминает. – Ральф, твоя старуха была из Уитгифтов. Разве она тебе не говорила?

– Она наговорила мне целый короб всякой чепухи, когда вот он народился. – Хобден кивнул на сына. – Всегда должен быть в роду тот, кто видит дальше остальных.

– Я! Я! –закричал вдруг Пчелка, да так впопад, что все засмеялись.

– Вспомнил! – воскликнул Том, ударяя себя по колену. – Пока кровь Уитгифтов не пресечется – обещал ей Робин, – всегда будет в их роду один, на кого никакая Беда не ляжет, никакая Девица не взглянет, и Мрак его не устрашит, и Страх ему не навредит, и Вред его не испортит, и Женщина не обманет.

– Ну что – разве не я? – ухмыльнулся Пчелка, и сентябрьская луна озарила его своим серебряным светом.

– Эти самые слова – точка в точку! – она мне и сказала, когда мы впервой заметили, что наш парень не такой, как другие. Погоди-ка! Откуда ты их знаешь?

– Да вот знаем. А ты что думал – у меня под шляпой тыква? – Том медленно, со вкусом потянулся и встал.

– Давай-ка я провожу этих молодых людей домой, а уж после, Ральф, мы устроим ночь воспоминаний о старых временах. Идет? Так где же вы живете? – серьезно обратился он к Дану. – Как вы думаете, не нальет ли мне ваш папаша стаканчик за то, что я доставлю вас до дому?

Едва сдерживая смех, ребята выскочили наружу. Том подхватил их, усадил на свои могучие плечи – Дана на правое плечо, Уну на левое – и зашагал через пастбище, где коровы позевывали в лунном свете и пахли парным молоком.

– Ах, Пак, Пак! Я тебя сразу узнала, как ты только сказал насчет посолить покрепче. Как тебе такое удалось? – весело кричала Уна, раскачиваясь на его плече.

– Какое такое? – переспросил тот, переходя по каменным ступенькам через овечью ограду возле старого дуба.

– Сделаться Томом Башмачником, – сказал Дан, и тут же им пришлось пригнуться, чтобы не въехать в два маленьких ясеня, росших возле моста через ручей. Том почти бежал.

– Да, так меня и кличут, с вашего позволения: Том Башмачник, – отвечал он, быстро пересекая тихую светлую лужайку, где под большим белым терном, возле крокетной площадки, сидел дикий кролик. – Вот и доехали! – Он вошел во дворик возле кухни и сгрузил ребят на землю. В тот же момент из дверей вышла Эллен и засыпала их вопросами.

– Я малость помогаю на хмелесушилке у мистера Спрея, – отвечал он на расспросы. – Да нет, я из местных. Знавал этот край, когда вы еще на свет не родились. Вот так-то!.. Простите, мисс, но от этой сушилки так в горле сохнет, прямо дерет!.. Благодарю.

Эллен вышла за кружкой пива, а ребята вбежали в дом – снова заколдованные Дубом, Ясенем и Терном!

Песня на три стороны

Леса, и холмы, и болотистый дол — Из этих краев я бы век не ушел! И сам я не ведаю, что мне милей: Болота, холмы или сумрак ветвей. Я сердце оставил в чащобе глухой Меж юной рябиной и старой ольхой, Зарыл под корнями, укрыл, точно клад — И дикие стебли его сторожат.

Я мыслям позволил бродить без забот По тропам и травам бескрайних болот, Где зелен тростник и лепечут ручьи — На волю я выпустил мысли свои. А душу я отдал холмам вековым — Их спинам зеленым, бокам меловым… Где волны шумят и пасутся стада, Осталась душа моя там навсегда!

Золото и закон

Песня о пятой реке

Господь, сотворивший в Эдеме Четыре Великих Реки, Промолвил каждой: «Теки! И вот тебе Царь и Племя». Когда же он так повелел, Пришел Израиль смуглоликий, Но не было рек у Владыки, Чтоб дать Израилю в удел. И молвил ему Господь: «Швырни на землю щепоть Песка из желтой пустыни — И потечет Река, Незрима, но глубока, Вкруг тверди земной отныне, И станет народ твой впредь Этой Рекой владеть». И стало по слову Творца, И в темных жилах Земли Ручьи, змеясь, потекли, И не было им конца, И в Реку слились, чей звон Колеблет троны царей И тешит в лавке купца: Золото – имя ей. И выпустил Израиль Свой царский жезл из руки, Усевшись возле Реки, Текущей тысячи миль, То медленной, то бурлящей, То в землю вновь уходящей, И лишь ему одному Ведомо – почему.

Недаром он – господин Великой Пятой Реки, Чей плеск у него в крови, Чей звон у него в ушах, И знает лишь он один, Где стали воды мелки И что за родник иссяк В далеких южных степях. Он знает наверняка, Когда разольется Река И что за ледник сошел С далеких северных гор, И засуху, и дожди Он чует издалека, И служит звонкий поток Ему с незапамятных пор. Он – властелин без меча, Без трона могучий правитель, В скитаниях век свой влача, Он всюду лишь гость, как встарь, Полмира – его обитель, Нигде он не государь! Лишь водами Пятой Реки, Чьи тайны столь глубоки, Владеть Израилю дано: Так было предречено.